— Вот вы куда спрятались, звезда оперы и балета! — послышался откуда-то мелодичный женский смех. — А я ищу его, ищу… Мне нужна сенсация! — И снова поток чистых, как слеза, звуков.
Ганин недоуменно повернулся и… чуть не упал прямо на пол: перед ним стояла… ДЕВУШКА С ПОРТРЕТА! — фиалковые глаза, алые чувственные губы, золотистые волосы… Ганин схватился рукой за сердце и широко раскрыл рот, как рыба, выброшенная на берег, — ему не хватало воздуха…
— Эй, вам плохо? Я вас напугала? — тревожно спросила девушка. — Я всего лишь хотела взять у вас эксклюзивное интервью для нашего канала!
— К-канала?.. Инт… интервью?.. — как сквозь сон проговорил Ганин и, внимательно присмотревшись к девушке, почувствовал, что ему полегчало…
Да, девушка была очень похожа на его «Мечту поэта», но все-таки это была немного другая девушка. На ней не было соломенной шляпки, да и кружевного белоснежного платьица с юбкой-куполом, развевающейся на ветру, лукошка с цветами. Вместо них — легкие облегающие белоснежные летние брюки, такого же цвета рубашка с короткими рукавами, открытые туфельки без каблуков, а на голове — бейсболка с логотипом областного телеканала «3+3», в руках она держала микрофон с тем же самым логотипом, а весь аккуратненький носик и часть щек были усыпаны веселыми веснушками.
— Вам плохо? — повторила девушка и, с тревогой взглянув на Ганина, взяла его за руку.
— Нет, ничего… Я… ну… просто обознался… принял вас за другого человека…
— А-а-а! Наверное, это был не очень хороший человек, если вы так испугались, хи-хи! Кстати, а мы не знакомы! Меня зовут Снежана, Снежана Вельская, — немножко фамильярно протянула она свою ручку Ганину, при этом обворожительно улыбнувшись. — Я веду репортажи о культуре, об искусстве, о неординарных людях и все такое прочее. Мечтаю организовать свое ток-шоу, между прочим… А вы — тот самый таинственный Ганин, о котором уже неделю трубит весь город, и скрывающийся от общественного внимания в лесу?! — И снова мелодично рассмеялась.
Ганин покраснел, но не стал говорить, что его убежище было гораздо хуже, чем лес.
— У вас, у вас… такие чудные… веснушки… — прошептал он. — Они вам так к лицу!
Снежана с интересом стрельнула глазками в Ганина и сказала:
— Первый раз в жизни кто-то восторгается моими веснушками, ха-ха! А в школе у меня из-за них чуть комплекс неполноценности не выработался…
— Ну и зря! — ответил Ганин. — Веснушки происходят от слова «весна», а весна — это жизнь! Матово-белая кожа из-за тонального крема, который идеализирует лицо, делает его похожим на лицо призрака, восковой фигуры, куклы! Наличие изъяна, неровности — вот то, что делает человека человеком, а чересчур ровные и идеальные линии могут быть только на похоронных масках, которыми древние закрывали лица своих мертвецов! — выпалил речитативом Ганин свой экспромт и тут же покраснел.
Снежана покраснела тоже, и ее веснушки стали от этого еще более яркими. Некоторое время она молчала, не зная, что и сказать. Снежана явно не привыкла к такого рода странным умозаключениям — мир журналистов гораздо проще мира деятелей искусства и науки… Но, быстро взяв себя под контроль и лукаво улыбнувшись, она подмигнула Ганину и весело сказала:
— Вот об этом и многом другом вы мне и расскажете в эксклюзивном интервью для телеканала «3+3»! Идет?
Ганин выпалил:
— А без интервью — нельзя говорить?
— Можно, но только после интервью! Порядок?
— Договорились!
— А ну, Виталя, — вглядевшись куда-то в глубь галереи, крикнула Снежана, — выбирайся-ка из подполья, да побыстрее, пока конкуренты не прибежали! Это интервью должно быть только у нашего канала!..
Ганин неловко чувствовал себя под прицелом камеры, да еще и прожектор ярко бил в лицо, но глаза Снежаны — такие веселые, энергичные, наполненные жизнью, оптимизмом и напористостью, свойственной всем настоящим тележурналистам, — придали ему сил. Когда Г анин начинал смущаться, она шутками и прибаутками заставляла его смеяться и возвращала уверенность в себе. Когда он начинал теряться, она ловко наводила его на нужные ответы, и вообще Ганин был просто в восторге от нее.
Он не отрывал глаз от такого знакомого ему лица — сколько раз он видел его на портрете, во снах, в мечтаниях, в грезах… Но теперь, когда это лицо появилось перед ним, это было одновременно и то, и не то лицо… Вроде бы те же фиалковые глаза, но на картине они были глубокими, как бездна, опасными, как море, а у Снежаны — игривые, веселые, озорные, как глаза соседского мальчишки из детства! Вроде бы то же солнцевидное личико, но на картине оно — стерильное, идеально правильное, мертвое, как прекрасная маска из античного театра, а у нее — конопатое, улыбающееся, живое, веселое, с четко обозначенными ямочками на щечках. Вроде бы и фигура та же, но на картине — статичная, как античная статуя классического периода, застывшая во времени и пространстве, а тут — живая, подвижная, в вечном броуновском движении… Ганин даже поймал себя на мысли, что теперь, когда увидел оригинал своего портрета, он не сможет так восторгаться его несовершенной копией. Он будет любить только эту живую, настоящую девушку — с тенью, веснушками, щербинкой в зубах, ямочками и еле заметными волосиками-морщинками у уголков глаз и губ, какие бывают у всех людей, которые очень много смеются…
— Ну, вот и все, Алексей Юрьевич, большое вам спасибо за интервью! — лукаво подмигнула Ганину Снежана.
— И это все? — не смог скрыть разочарования Ганин. — А как же после…
— А «после» будет после — рассмеялась Снежана. — У вас же банкет и пресс-конференция и много чего еще… Вот моя визитка! Для «после»…
— А я хочу, чтобы на банкете вы… — ой, можно на «ты»? — ты была со мной!
— Слыхал, Виталь? — покатилась со смеху девушка, хлопая по плечу оператора, деловито снимающего камеру со штатива. — Представляешь меня в штанах и бейсболке на обеде у губернатора, а? Бьюсь об заклад, Верка из «Светской хроники» сделает себе рейтинг на скандале! Представляю заголовок: «Белая Кобыла в посудной лавке, или как Снежана Бельская пытается пролезть в высший свет!», а-ха-ха!
— А че, круто! — щелкая жвачкой, весело ответил смазлиный парень с серьгой в ухе и черной курчавой шевелюрой. — Может, мужика там себе богатого снимешь, всю жизнь на Багамах загорать будешь, а я к тебе в гости буду ездить, в отпуска!
— Ну что ты… А я серьезно… Ну с кем там еще общаться, на банкете-то?..
— На банкете, Леш, — мы ж на «ты», правда? — не общаются, на банкете бизнес делают. У тебя там будет куча покупателей, заказчиков, покровителей и тому подобных важных людей. А меня там точно не будет — я светской хроникой, слава богу, ни-ни! У меня — интересные люди, интересные судьбы, интересные мысли и идеи, а толсторожих жлобов с их плоскогрудыми воблами пусть Верка показывает, вот так-то, милый! — и Снежана несколько фамильярно потрепала Ганина по щеке.
— Ну все, мне пора! На пресс-конференции, чур, мои вопросы в первую очередь, о’кей?
— О’кей… — проговорил тихо Ганин. — Я буду скучать по тебе, на банкете… «мечта поэта».
Снежана залилась веселым смехом и повернулась к своему оператору:
— Видал, как надо? А ты мне — то «стерва», то «сучка», а я, может, «мечта для поэта»! Может, с меня еще портрет нарисуют и я войду в историю, а ты так и подохнешь, таская свою камеру, как верблюд! — И показала оператору язык.
— Нет… — тихо сказал Ганин. — Нет… Портрет я с тебя писать не буду. Портрет украдет у тебя жизнь, радость, веселье, ВЕСНУШКИ! Ты — лучше портрета, ты — не мечта, ты — реальность, которую я люблю больше самой светлой, самой лучшей моей мечты!
На этот раз Снежана уже не отвечала. На миг маска «девочки без заморочек» сошла с ее лица, и в глазах мелькнуло тщательно скрываемое от посторонних и тем более от телезрителей выражение, в котором отразились глубокий ум, глубокие чувства, почти детская мечтательность и наивность.
— Леш, поосторожней со словами, а то я могу и запомнить, потом не расплатишься… — И вдруг в мгновение ока надев прежнюю маску, привычно растянула губы в улыбке, стрельнула глазками и чмокнула Ганина в щеку. — Ну все, чао, мне пора!
И в самом деле, к Ганину уже подскочил Тимофеев и, схватив за локоть, потащил в конференц-зал, попутно инструктируя его, о чем говорить, а о чем не стоит, и запихивая ему при этом в карманы всякого рода шпаргалки. Но Ганин не слушал его. Повернув голову в сторону стоящей возле еще не убранного штатива Снежаны, он не мог оторвать от нее глаз…
На пресс-конференции Ганин спутал все планы Тимофеева. Во-первых, он напрочь забыл все его инструкции. Во-вторых, вопреки всему отвечал в первую очередь на вопросы канала «3+3», а не пиарщиков Тимофеева, задававших «нужные» вопросы про благотворительный фонд. И в-третьих, он смотрел только на лицо Снежаны, а не в камеру, как это нужно было делать. Оттого на телеэкранах лицо Ганина не было обращено к телезрителям, и создавалось ощущение, что телезрители ему совершенно неинтересны. Впрочем, вряд ли на это кто-то обижался: картины и вправду были очень хорошие, а лицо у Ганина было таким добрым, открытым и приветливым, что никто бы и не подумал, что он задается.
На банкете он сидел между губернатором и президентом какого-то холдинга, известного покровителя всякого рода благотворительных акций, и откровенно скучал. Такое впечатление, что никто из них вообще не интересовался его картинами, искусством, все говорили о совершенно посторонних вещах: главным образом, о предстоящих губернаторских выборах, о фонде, о том, что картины — очень выгодное вложение капитала, они дорожают после смерти автора, и о прочей чепухе. Ганина беспокоило только то, что Снежаны здесь не было и что на банкете нет и Никитского. На его вопрос вездесущий Тимофеев ответил, что его босс с семьей срочно вылетел за границу по каким-то делам и замещать его будет он, что беспокоиться Ганину не следует — босс часто уезжает так внезапно и так же внезапно возвращается. Почему? Тимофеев не объяснил, зато активно занялся очередными переговорами с потенциальными покупателями. Ганин облегченно вздохнул и поблагодарил Бога — без Тимофеева он бы совсем тут пропал!
После банкета Тимофеев потащил было его кататься на яхте, но тут уже Ганин восстал: никуда без Снежаны он не поедет! Когда Тимофеев удивленно поднял брови и сказал, что в такое общество не принято пускать журналистов — это чревато скандалом, Ганин отрезал:
— Мне нужно обналичить вот этот чек! Немедля! — и топнул ногой.
— Батюшки, Алексей Юрьевич! Ну кто ж вам выдаст такую сумму на руки! — всплеснул испуганно руками Тимофеев.
— Тогда выдайте мне какую-то часть в долг! Я еду кататься на яхте со Снежаной!
Тимофеев скорчил кислую мину, но никаких рычагов давления на Ганина у него не было.
— Хорошо, я объявлю, что вы приболели. Вот, возьмите, надеюсь, ста тысяч вам на сегодня хватит? — сказал Тимофеев, протягивая ему толстую пачку новеньких пятитысячных купюр, которую он достал из внутреннего кармана смокинга. — А чек мне. Я позабочусь, чтобы деньги были переведены на ваш личный счет, куда будут поступать и другие ваши доходы. Завтра вы получите банковскую карту… Да, чуть не забыл! Вы теперь живете в поместье, вот ваш пропуск…
— В каком… поместье?..
Тимофеев по-кошачьи ухмыльнулся, сверкнув зелеными глазками.
— Которое вы сами нарисовали! Ни-ни, ничего не знаю, у меня четкое предписание! Дворецкий вас разместит, когда придете. Босс распорядился поселить вас у себя до тех пор, пока я не найду для вас подходящий дом, а это требует времени. Понятно?
Ганин быстро кивнул, лишь бы поскорее отвязаться от липких и цепких глазок и ручек Тимофеева, а потом положил пачку в карман своего смокинга и бросился бежать за уже садившейся в микроавтобус с логотипом «3+3» Снежаной…
— Эй, Снежана, Снежаночка!
— Ого! А ты что, не на яхте у Свиридова?
— Не… — как-то по-детски махнул рукой Ганин. — Сбежал оттуда. Ищу себе человека, который помог бы мне потратить сто тысяч!
Виталя, уже загрузивший штатив и камеру внутрь, свистнул и тут же с готовностью рванул было к Ганину, но Снежана ловко отпихнула его локотком.
— Виталь, дуй один в студию. Скажи, что я беру отгул на два дня — я и так без отпуска пашу как лошадь какое лето!
— А я?..
— У тебя дома жена и грудничок, а у меня тут в личной жизни, может, просвет… В общем, без тебя обойдемся! — Она порхнула, как бабочка, к Ганину. — Ну что, давай вначале прокатимся во-о-о-о-о-он на той яхте! А потом… Ну, потом придумаем по ходу дела, как потратить сто тысяч в нашем болоте.
А фантазия у Снежаны оказалась на удивление богатой; во всяком случае, Ганин, обычно недолюбливавший журналистскую братию — он считал журналистов болтунами, — был поражен, За прогулками на яхте по реке последовал аквапарк, за аквапарком — ресторан на воде, а потом Снежане взбрело в голову прокатиться на биплане и воздушном шаре. Это, мягко говоря, немного озадачило Ганина, но стоило ему позвонить Тимофееву, как оказалось, что и то, и другое вполне возможно — Никитский тоже любил всякого рода опасные развлечения и умел их организовывать… Потом они решили погонять на моторной лодке, поднялись по канатной дороге на вершину горнолыжной трассы и устроили там пикник. Ну а когда смеркалось, Снежана предложила поехать в ресторан «Аквамарин», где стены целиком состояли из аквариумов, наполненных экзотическими рыбами, огромными улитками и крабами, причем большинство их обитателей можно было заказать на ужин, но Ганин предпочел просто за ними наблюдать. После «Аквамарина» были гонки по вечернему городу на «Кадиллаке» с открытым верхом, а потом — вертолетная прогулка над ночным городом.
— Слушай, Леш, по-моему, это был самый счастливый день в моей жизни! — прошептала Снежана, слегка облокотившись на плечо Ганина, с которым она сидела на лавочке у подъезда ее дома, куда их доставило такси. Двор был безлюден — два часа ночи, почти во всех окнах погас свет, слышался лишь слабый шум редко пробегавших машин да где-то пели под гитару. Ночь была теплая, лунная, звездная и безоблачная.
Ганин не хотел прерывать молчание: в такую минуту ему казалось, что говорить — это святотатство. Да и что могут выразить затасканные слова, типа «я тебя люблю», «ты — лучшая девушка на свете», «я всю жизнь тебя искал». Сказать такие слова — значит ничего не сказать: они давно обесценились. Ганин чувствовал, что она все понимает без слов. Он просто обнял ее за талию и молчал, вдыхая душистый аромат распустившейся сирени, а потом ласково поправил выбившуюся из-под бейсболки прядь ее мягких золотистых волос и наконец нашел в себе силы прошептать, смущенно пряча взгляд:
— Я не хочу, чтобы ты уходила! Мне кажется, что если ты от меня сейчас уйдешь, то исчезнешь, как это обычно бывало в моих снах, и я не переживу этого…
— Но рано или поздно мне придется это сделать, — тихо улыбнулась она. — Я бы рада взять тебя с собой, но у меня дома мама, маленькая дочь…
— Дочь?! У тебя есть дочь?! — воскликнул Ганин и чуть не подскочил на скамейке.
— А что тебя так удивляет? — испуганно проговорила Снежана. — Да ты не подумай! Она тебе не будет в тягость!
— Да нет, ты не так поняла! — махнул рукой Ганин. — Я, наоборот, счастлив, что у тебя есть дочь! Как бы я хотел ее увидеть! Дочь моей «мечты поэта» — я и подумать об этом не мог! — И он крепко сжал теплые, немного дрожащие руки Снежаны.
Снежана улыбнулась и слегка покраснела.
— Ей семь лет, и она уже ходит в школу, хорошо умеет читать и писать, очень любит сказки… Моя мама — педагог на пенсии — ею занимается. Что бы я делала без нее?! Я ведь редко когда прихожу раньше девяти вечера, да и выходные часто бывают рабочими днями… Ее зовут Света, Светлана, а похожа она на меня. Мама говорит, копия меня… И в этом есть определенное преимущество…
— Какое, если не секрет?
— Если у ребенка нет отца, то лучше, чтоб он на него и не был похож…
Некоторое время молчали.
— Слушай, Снежана, выходи за меня замуж! — вдруг ляпнул Ганин, не выпуская рук девушки из своих. — Будем жить вместе — я, ты, твоя мама, твоя дочь… Знаешь, как здорово будет!
Снежана с легкой иронией в глазах оценивающе осмотрела Ганина с ног до головы и так же иронично усмехнулась:
— Что-то ты заторопился с предложениями… Мы знакомы всего несколько часов, не рановато ли?
— Нет… Я знаю тебя уже пять лет. Ты пришла ко мне однажды во сне и с тех пор живешь в моем сердце, потому-то я и напугался так тогда, в музее, помнишь?
— А вот это уже интересненько… А ну-ка давай с этого места поподробнее! — Снежана облокотилась на спинку скамейки, а другой рукой прикоснулась к щеке Ганина и повернула его лицо к себе так, чтобы он не прятал взгляд. И Ганину ничего не оставалось, как рассказать ей историю с портретом.
— «Портрет», значит… А кто-то отказался рисовать меня сегодня, между прочим! — Снежана потрепала Ганина по щеке. — Я чуть не обиделась тогда!
— Да ты не поняла! — торопливо возразил Ганин. — Его я написал с моей фантазии, из сна, а твой портрет… Живая ты лучше любой картины, в тысячи раз лучше!
— Ну, я бы и от портрета не отказалась… Остаться в веках молодой, красивой, привлекательной… Об этом мечтает всякая женщина! — воскликнула Снежана, встав со скамейки и повернувшись лицом к Ганину. — Даже если она — демон! — почему-то добавила она громким шепотом и сделала страшные глаза, а потом звонко-рассмеялась. — Знаешь… А я бы хотела увидеть этот портрет, Леш… Я… ОЧЕНЬ ХОЧУ увидеть его… — В глазах Снежаны вдруг совершенно неожиданно промелькнуло страстное, хищное выражение — и в этот момент, Ганин готов был поклясться, оно стало точь-в-точь похоже на выражение глаз девушки с портрета…
Снежана села к Ганину на колени, обняла его за шею и крепко поцеловала. А потом страстно произнесла:
— Покажи мне мой портрет, Леша, покажи… Ну, покажи! — И Ганину были неприятны и ее голос, и выражение ее лица, и ее поведение…