Анти-Ахматова - Тамара Катаева 23 стр.

Я давно уже подозревала, по многим признакам — да и по ее ленинградским рассказам — что детство у Ахматовой было страшноватое, пустынное, заброшенное. А почему — не решаюсь спросить. Если бы не это, откуда бы взялось в ней чувство беспомощности при таком твердом сознании своего превосходства и своей великой миссии? Раны детства неизлечимы и они — были.

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952–1962. Стр. 154

Она отрезала ранние годы, потому что в них ничего идиллического не было. У нее была тенденция сглаживать сумбур прошлого, у Мандельштама, раскрывая — изживать их.

Надежда МАНДЕЛЬШТАМ. Вторая книга. Стр. 351

Ахматова отнюдь не сглаживала, она — заменяла. Вычеркивала и ставила более красивое.

Княжна не княжна, но уж какие-то дворянские легенды, будто пересказанные со слов приказчиц, видевших господское обхождение, Ахматова надиктовывала десятилетиями всем, желающим (по разным причинам) слушать.

Самым усердным стал Иосиф Бродский. Настолько тщательно воспроизводил все, что ему сочиняли, что становится ясно — он сам решил принять участие в этой мистификации. Иначе это умиление перед тонкими дворянскими предрассудками невозможно истолковать.

Узнав, что несколько стихотворений его дочери вскоре должны появиться в одном из петербургских журналов, отец призвал ее к себе и, заметив, что в принципе он ничего не имеет против того, что она сочиняет стихи, попросил все же не компрометировать его доброе имя и воспользоваться псевдонимом. Дочь согласилась, вследствие чего вместо Анны Горенко в русскую литературу вступила Анна Ахматова.

Иосиф БРОДСКИЙ. Муза плача. Стр. 35

Он не позволяет себе усомниться в подлинности бабушкиных воспоминаний. Это он в восьмидесятых годах повторяет, вернее, берет вымогаемую ею интонацию: «призвал», «вступила» — и пересказывает небылицы. Что, мол, она взяла себе псевдоним не из интересничанья, а уж по таким родовитым причинам.

Тот факт, что в России имя с татарским звучанием воспринимается не столько с любопытством, сколько с предубеждением, означает, что псевдоним выбирался не экзотики ради.

Действительно, не только ради экзотики.

Куприн, написав «Гранатовый браслет», показал, что он хорошо знает, что — красиво. Татарская фамилия у великосветского семейства, у князей — это шик. А Бродский не знал?

Со стороны матери линия Горенок восходила к последнему хану Золотой Орды, Ахмату, прямому потомку Чингизхана. «Я — Чингизидка», — говаривала Ахматова не без гордости.

Иосиф БРОДСКИЙ. Муза плача. Стр. 36

На самом деле в этой выдумке был не только этот экзотический чингизидский подтекст: дорожка была гораздо прямее и вела к фамилиям, воспринимаемым без русского предубеждения к сострадаемым татарским дворникам. В то время, когда мамзель принимала себе псевдоним, совсем другие татарские ассоциации были на слуху: и князь Юсупов, и другие «бедные татары»: Урусовы, Баскаковы. Вот на такие корни намекал псевдоним, взятый Аней Горенко.

Анна Горенко пошла на это ради «соблюдения приличий», ибо в семьях, принадлежащих к дворянскому сословию — а Горенки были дворянами, — профессия литератора рассматривалась как не слишком достойная, приличествующая скорее выходцам из сословий низших, у которых нет другого способа приобрести себе имя. Здесь см. комментарии выше: «приличествующая», «Горенки», инверсия «сословий низших», и — конечно, у м-ль Горенко способов приобрести себе имя было не счесть: так и представляется вереница династий, только и мечтающих о внесении ее в свои славные родословные. Девчонка, которую мать посылает за арбузами… — это разве о ней?

Но Бродский отнимает хлеб у Акунина, покорно стилизует дальше: Требование отца, тем не менее, было несколько чрезмерным. Горенки, конечно (конечно, конечно! не поступимся ни словечком против достоверности) были дворянами, но все же не титулованными.

Иосиф БРОДСКИЙ. Муза плача. Стр. 35

А литераторствующий князь Вяземский был титулованным, а барон Дельвиг был бароном! Есть также князь Одоевский, граф Толстой… нетитулованной мелочи не счесть — Херасков, Фонвизин, все с уважением в качестве литераторов отмеченные в истории дворянских родов… А с другой стороны, множество нетитулованных фамилий было поважнее титулованных: Нарышкины, например.

…Песне Бродского о сословных предрассудках Горенок не видно конца, послушаем Лукницкого о том, как «несовместимо» было звание стихотворца с высокородными амбициями Горенок:

АА сказала, что мечтой отца было отдать ее в балет.

П. Н. ЛУКНИЦКИЙ. Дневники. Кн. 1. Стр. 213

Видя такой успех своих генеалогических вымыслов, Ахматова под конец жизни распаляется еще больше:

В родословной Ахматовой в 1960-е годы рядом с Чингизханом появляется греческая линия, идущая через крымских греков, предков отца (Горенкоподиса, очевидно): это «греки с островов». В «Родословной Анны Ахматовой»: «Можно полагать, что «предки-греки» столь же легендарны, как и «бабушка-татарка».

Н. ГОНЧАРОВА. «Фаты либелей» Анны Ахматовой. Стр. 16

В добротном туристическом путеводителе по греческим островам среди множества грамотных исторических, страноведческих, культурологических и др. справочных врезок читаю:

Гиппократ, «отец» современной медицины, родился на острове Кос в 460 г. до н. э. и умер в Фессалии ок. 375 г. до н. э. Он учился врачеванию у отца и деда: его отец был прямым потомком Асклепия, бога врачевания, а мать — Геракла.

Греческие острова. Стр. 168

Вот что значит не мелочиться!

Кажется мне, Клеопатра была не пошлая кокетка и ценила себя не дешево.

А. С. ПУШКИН. Мы проводили вечер на даче

Вот если бы и Анна Андреевна сразу, не упоминая об княжне Ахматовой, о великих князьях, «тайно обвенчаюсь с Nicolas», островных греках и пр., сразу бы сказала, что богиня Гера — ее прямой предок, — этому можно бы было поверить.

ДАМА ВЫСОКОГО ТОНА

Ахматову принято считать аристократкой. Натуральной, по рождению и воспитанию, без кавычек. Свою родословную она начала искажать еще тогда, когда слишком легко ее было схватить за руку.

Было только одно, что реально существовало и дало ей повод возносить себя в аристократические, великокняжеские и прочие, особенно далекие от послевоенного Ленинграда круги: семья Горенко во времена ранней юности дочери Анны проживала в Царском Селе. На улице Широкой, около железнодорожного вокзала.

Мимо вокзала каждые полчаса проносится от вокзала и к вокзалу целая процессия экипажей. Там все: придворные кареты, рысаки богачей, полицмейстер барон Врангель, флигель-адьютантская тройка, просто тройка (почтовая), царскосельские извозчики.

Aннa АХМАТОВА. Т. 5. Стр. 168

Вот здесь она и видела аристократов.

Она рассказывала о княгине Палей как о царскоселке, хотя не помню наверное, говорила ли, что была с нею знакома.

Анатолий НАЙМАН. Рассказы о Анне Ахматовой. Стр. 23

Да полно! С какими это княгинями, даже если и царскоселками, она была знакома?

Мандельштам называл это «Царскосельский сюсюк».

НАДЕЖДА МАНДЕЛЬШТАМ. Вторая книга. Стр. 287

Л. Н. Замятина сказала, что никогда не видела царя. На это АА ответила, что видела его несчетное количество раз.

П. Н. ЛУКНИЦКИЙ. Дневники. Кн. 1. Стр. 61

Будочник, отдающий честь проезжающим, видел царя еще большее количество раз.

Надпись на фотографии.

«Павлу Николаевичу Лукницкому перед моим отъездом в Царское Село. Ахматова. Мраморный Дворец».

ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т. 2. Стр. 80

Она скорбела о жизни, сметенной революцией, о ливрейных лакеях (которых она не имела), о дворянском собрании (куда она не ходила), о царскосельских гусарах в ментиках…

Ирина Грэм — Михаилу Кралину.

Михаил КРАЛИН. Артур и Анна. Стр. 83

Я осведомилась, была ли она на выставке Серова. «Нет, хотя меня и звал Борис Леонидович. Я не люблю Серова. Вот, принято говорить про портрет Орловой: «Портрет аристократизма». Спасибо! Какой там аристократизм! Известная петербургская великосветская шлюха». (Да нет, просто «всегда была за развод»). — Она отвернулась и возмущенно поглядела в окно. — «Этот пустой стул с тонкими золочеными ножками, как на приеме у зубного врача!! Эта шляпа! Нет, благодарю!»

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952–1962. Стр. 44

Что там со шляпой у Ольги Орловой? На сколько процентов можно сомневаться, что шляпа Орловой была не модна?

Заговорили об «Анне Карениной» во МХАТе. Ругая этот спектакль, я сказала, что публику в нем более всего привлекает возможность увидеть «роскошную жизнь высшего света». «Исторически это совершенно неверно, — сказала Анна Андреевна. — Именно роскошь высшего света никогда и не существовала. Светские люди одевались весьма скромно: черные перчатки, черный закрытый воротник. Никогда не одевались по моде: отставание по крайней мере на пять лет было для них обязательно. Если все носили вот этакие шляпы, то светские дамы надевали маленькие, скромные. Я много их видела в Царском: поскольку проживала около вокзала, и они проносились мимо нее — роскошное ландо с гербами, кучер в мехах — а на сиденье дама, вся в черном, в митенках и с кислым выражением лица… Это и есть аристократка. Это когда она едет мимо вокзала и дома, где проживала знаток светских условностей недоучившаяся гимназистка, пригородная мамзель. А роскошно одевались, по последней моде и ходили в золотых туфлях жены знаменитых адвокатов, артистки, кокотки. Светские люди держали себя в обществе очень спокойно, свободно, просто».

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938–1941. Стр. 141

Ценные сведения — но это она могла узнать уже только из книг «мусорного старика».

Корней Иванович Чуковский был более опытен. Рассказывает о приятеле:

Я познакомился с ним в 1906 году в одном из игорных притонов. Он по-домашнему расположился за круглым столом, за которым сидели сторублевые кокотки, чинные, как классные дамы, одетые богато, но скромно.

К. И. ЧУКОВСКИЙ. Дневник. 1901–1929. Стр. 453

Боюсь, что уровень светских знакомств Анны Андреевны не позволял ей различать, кто есть кто: аристократки или сторублевые кокотки.

К матушке Феликса Юсупова являлась приятельница в восхитительном вортовском платье розового бархата.

Более сиятельного общества в России тогда не было. В дороге эта дама, очевидно, одевалась другим образом, и завистливая девочка из пригорода видела ее в другом обличье.

Мы ехали в 1-м классе. Помня высказанное как-то мнение Льва Николаевича насчет дорожного туалета дамы, я, как бы шутя, точь-в-точь исполнила его программу и захватила с собой роман Теккерея. Он говорил: «В дороге надо быть порядочной женщине одетой в темное или черное платье — «costume tailleur», такая же шляпа, перчатки и французский или английский роман с собой».

Т. А. КУЗМИНСКАЯ. Моя жизнь дома и в Ясной Поляне. Стр. 477

И вообще у нее было интересное такое отношение к придворным сплетням и обычаям начала века, которые она наблюдала лично.

В. Е. АРДОВ в записи Дувакина. Стр. 146

У бедного Антона Павловича Чехова возможностей «наблюдать лично» жизнь высших классов в отличие от Анны Андреевны не было.

«А как он описывал представителей высших классов! Он этих людей не знал! Не был знаком ни с кем выше помощника начальника станции».

Наталия ИЛЬИНА. Анна Ахматова, какой я ее видела. Стр. 584

Она же их знает. Со всеми князьями на дружеской ноге.

В Петербурге, когда она приехала туда с Гумилевым, ее поразил не успех ее первых книг, а женский успех. К литературному успеху она сначала отнеслась равнодушно. А женский успех вскружил ей голову, и здесь кроется тайна, почему ей захотелось казаться приятной дамой. Первые свои уроки, как должна себя вести женщина, А.А. получила от Недоброво. Какая у него была жена, спрашивала я; оказалось, что его жена очень выдержанная дама из лучшего общества. Сам Недоброво тоже был из «лучшего общества», и его влияние здорово сказалось на некоторых жизненных установках Анны Андреевны. А сам Недоброво, влияя и сглаживая неистовый нрав своей подруга, вероятно, все же ценил ее необузданность и дикость.

Н. Я. МАНДЕЛЬШТАМ. Из воспоминаний. Стр. 319

20 сентября 1919 года в Астрахани во время прогулки на катере Л. Рейснер мне говорила об отношении Гумилева к АА: До него она была ничто. Он ее поставил на недосягаемую высоту и внушил ей, что это ей подобает. И она по этой линии пошла.

П.Н ЛУКНИЦКИЙ. Дневники. Кн. 2. Стр. 181

Тут я увидела совсем другой облик Анны Андреевны, я увидала ее в роли обыкновенной дамы, она даже кокетничала с Журавлевым… Кокетничала, конечно, в пределах своего возраста и на другом уровне. Как полагалось в дворянском обществе, когда дама разговаривает с мужчиной. У Иогансона была чрезвычайно толстая, добродушная, все терпевшая жена. И вот она прикладывалась, клала головку на плечо этой жене, прямо как «дама, приятная во всех отношениях». Так выявилось ее такое дворянское воспитание.

Е. К. ГАЛЬПЕРИНА-ОСМЕРКИНА в записи Дувакина. Стр. 119

Насчет того, как даме полагалось вести себя в дворянском обществе, когда дама разговаривает с мужчиной, куда класть головку и пр.:

<…> Ты знаешь, как я не люблю все то, что пахнет московской барышнею <…>. Если <…> я найду, что твой милый, простой, аристократический тон изменился, разведусь, вот-те Христос, и пойду в солдаты <…>.

Письмо Пушкина — Н. Н. Пушкиной.

30 октября 1833 года.

Совпадением, случайностью — ей Бог послал — было то, что она действительно жила во дворцах. Уж этого бы ленивый не заметил. Но она проявляет свою обычную настойчивость — и становится более, чем нужно, заметно то, что во дворцы она проникла в прямом и переносном смысле с черного хода.

До революции Шилейко служил домашним учителем у Шереметьевых <…>.

Комната Шилейко размещалась в той части здания, в которой прежде жила прислуга.

Аманда ХЕЙТ. Анна Ахматова. Стр. 72

6 мая 1924

Ахматова переехала на новую квартиру — на Фонтанку. Огромный дом — бывшие придворные прачечные.

К. И. ЧУКОВСКИЙ. Дневник. 1901–1929. Стр. 273

Фонтанный дом.

«Посмотрите на эту дверь, — сказала мне Анна Андреевна и прикрыла ее. Там оказалась надпись: «Мужская уборная». — Вечером, когда эта дверь прикрыта, так, что надпись видна — к нам никто не приходит».

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938–1941. Стр. 32

К Шереметевскому дворцу.

Какие-то могли быть претензии?

Кстати, о Шилейко и о том, что он служил учителем у владельцев Фонтанного дворца. В воспоминаниях уважаемого Анатолия Генриховича Наймана читаю:

Перед революцией Шилейко был воспитателем детей графа Шереметьева и рассказывал Ахматовой, как в ящике письменного стола в отведенной ему комнате, издавна предназначавшейся для учителей, обнаружил папку с надписью «Чужие стихи» и, вспомнив, что в свое время воспитателем в этой семье служил Вяземский, понял, что папка его, поскольку чужие стихи могут быть только у того, кто имеет свои.

Анатолий НАЙМАН. Воспоминания о Анне Ахматовой. Стр. 110

Это какой же «Вяземский», думал Найман, мог служить перед Шилейкой воспитателем у детей графа Шереметьева? Со времени постройки дворца в учителях из «Вяземских» здесь мог служить только князь Петр Андреевич, Рюрикович, друг Пушкина —

Когда он, Петр Андреевич, сам учился, на дом приходили университетские профессора, он никогда не обедневал (и не вредился рассудком, чтобы пойти в домашние учителя, — да ему и не позволило бы тогдашнее устройство общества), оставался владельцем знаменитого Олсуфьева (вы бывали там? пробовали на глазок прикинуть его рыночную стоимость в какие бы то ни было времена, поделенную на годовые жалованья домашних учителей?) и всего своего состояния. Был короткий срок товарищем министра народного просвещения: это было, да, служил — как дворянин, государству, помилуйте, не у частного же лица. Диктовался выбор службы довольно высокими и амбициозными мотивами — далекими от тех, которые побуждают молодых людей поступать домашними учителями в богатый дом. Это не он проживал в учительской каморке.

Может, единственный сын его, Павел Петрович? Тот самый, с которым «возился» Пушкин?

Раз княгиня застала, как они барахтались и плевали друг в друга.