— Никто не может утверждать, что я ничего не получил от жизни!
Эдвард Кавендиш пытался побриться, но его рука дрожала так сильно, что удавалось ему это с большим трудом, а взгляд покрасневших глаз был таким диким, что серьезно обеспокоил бы собрание акционеров. Взгляд его сестры охарактеризовать было труднее. В нем были и злоба, и раздражение, и страх, и беспомощность и в то же время какая-то нежность.
Когда Найджел вскоре после завтрака появился в Дауэр-Хауз, он, если не считать полицейского, в первую очередь встретился с Джорджией Кавендиш.
— Прошу вас… — сказала она. — Скажите, Эдвард… — Больше она была не в силах что-либо произнести.
— Да, к сожалению, нет никакого сомнения, что именно ваш брат убил Фергуса О'Брайена, — ответил Найджел очень медленно, словно этим мог смягчить удар. — Он попал в безвыходное положение. Я…
— Нет-нет! Молчите! Найджел, инспектор мне говорил, что… что Эдвард рассказал ему о яде. Я спрашивала его об этом. Я просто не могла поверить, что это были вы. Я… С вашей стороны это было очень порядочно…
Она схватила руку Найджела и прижалась к ней губами. Потом на какой-то миг застыла, а затем воскликнула:
— Черт бы побрал все это! — и выбежала из комнаты.
Найджел с какой-то бессмысленной улыбкой посмотрел на свою руку, потом, собравшись с силами, отправился на поиски инспектора Блаунта. Он отыскал и Блаунта и Блекли за домом. Втроем они направились в столовую, и Найджел рассказал им, что удалось ему разузнать в Ирландии. Глаза Блекли загорелись от волнения, а кончики усов дрожали, как усики антенны. Блаунт воспринял новости спокойнее, но по его глазам, скрывавшимся за толстыми стеклами очков, можно было понять, что он тоже очень внимательно все выслушал.
— Да, мистер Стрэйнджуэйз, — сказал Блаунт. — Этим самым круг как бы замкнулся. Я доволен, что удержался от решительных мер, хотя после вашего замечания, сделанного относительно Эдварда Кавендиша и следов на снегу, было достаточно ясно, что основное подозрение падает на него, а не на мисс Джорджию. Вы проделали огромную работу.
Найджел скромно уставился куда-то вдаль.
— Прежде чем начать завершающую фазу этого дела в связи с новыми данными, добытыми мной в Ирландии, — произнес он, доставая пачку сигарет и предлагая их своим слушателям, — я бы хотел еще раз заострить внимание на тех уликах, которые указывают на Эдварда Кавендиша как на убийцу. В поезде я еще раз все обдумал и пришел к довольно впечатляющим выводам. Есть факты, которые известны только мне, поскольку я случайно сразу оказался здесь, у самых истоков всей этой истории. До сих пор я не придавал значения этим фактам и поэтому не упоминал о них.
Итак, это было утром того дня, когда мы обнаружили труп О'Брайена. Теперь мне кажется знаменательным тот факт, что когда я утром спустился вниз, то уже нашел Кавендиша на веранде. Усталый бизнесмен наслаждается утренним ландшафтом. Казалось, ничего подозрительного. Но человек недоверчивый мог бы заподозрить, что Кавендиш лишь ждет кого-нибудь, чтобы как-то помешать ему заметить следы на снегу или удержать этого человека, чтобы тот их не нарушил; кроме того, я добавлю и следующее: когда я сказал Эдварду, что хочу пройти к бараку посмотреть, не проснулся ли уже О'Брайен, Кавендиш совершил большую ошибку, отреагировав совсем не так, как было нужно, то есть он вообще не отреагировал.
Блекли удивленно взглянул на Найджела. Инспектор тоже. А потом вдруг шлепнул себя ладонью по лбу:
— Ну конечно же! Откуда он мог знать, что полковник собирался ночевать в бараке!
— Вот именно! Он должен был удивиться, так как был уверен, что полковник спит в своей комнате в доме. А поскольку он ничего не ответил мне, выходит, он знал, что полковник ночует в бараке. А он мог знать это только в том случае, если сам видел Фергуса там. Далее. Кавендиш старался удержать подальше от этих следов не только меня, но и других, он заставил меня позаботиться, чтобы гости не нарушили этих следов. Для человека ни к чему не причастного это уж слишком… И потом, дело с ботинками. На Кавендише было пальто, и он мог легко пронести под ним эти ботинки. К тому же у него было больше, чем у других, времени, чтобы незаметно оставить ботинки в бараке. Он вытирал себе лоб платком, и я не сомневаюсь, что и ботинки нес, накрыв их носовым платком, чтобы не оставить на них отпечатков пальцев. Предполагаю, что он немедленно хотел их поставить куда-нибудь в укромное место, но не сразу нашел такую возможность, ибо я почти уверен, что, когда я обыскивал барак, ботинок еще не было. Потом появились и другие люди, мое внимание было направлено на то, чтобы заметить реакцию каждого из них на случившееся и проследить, чтобы никто ни к чему не притронулся. В эти-то мгновения Кавендиш и мог избавиться от ботинок — скорее всего, в тот момент, когда Люсилла разыграла обморок… Вот, собственно, и все, что я хотел вам рассказать.
Последовала непродолжительная пауза. Потом Блекли хлопнул себя по лбу:
— Я должен был бы подумать о чем-то подобном, сэр. Мне это пришло в голову, когда вы заговорили о Кавендише. Помните, Беллами сказал, что он в то утро проспал? А ведь он хотел провести ночь в бараке. Тем не менее он почувствовал себя таким усталым, что заснул и даже на следующее утро не смог подняться вовремя… Давайте-ка заглянем в показания мисс Кавендиш… — Он лизнул палец и принялся переворачивать листки своего блокнота. — Вот! «Я прошла в комнату брата и попросила дать мне снотворное. Он держал его в своем чемодане. Брат еще не спал, он поднялся и достал мне лекарство». — Блекли с победным видом откинулся на спинку. — Ну, господа, вам это о чем-нибудь говорит?
— Все очень просто, — сухо ответил Блаунт. — Вы хотите сказать, что Кавендиш подсунул добряку Беллами снотворное, чтобы он не помешал ему в бараке, когда тот будет делать свое грязное дело.
— Видимо, мне он тоже подсыпал снотворное, — заметил Найджел. — Ведь я тоже не хотел спать, но тем не менее заснул и проснулся довольно поздно. Видимо, он подсыпал мне снотворное в кофе после обеда.
— В таком случае, он, вероятно, знал, что вы приехали сюда по желанию О'Брайена в качестве детектива, — ответил инспектор. — Вы не могли бы дать мне на минуточку ваши записи? — обратился он к Блекли.
Тот протянул ему блокнот.
— Как я вижу, после мисс Кавендиш показания давал ее брат. Он заявил, что лег спать в самом начале первого, но долго не мог заснуть. И он еще не спал, когда без четверти два мисс Кавендиш вошла в его комнату. Надо думать, что возит он с собой снотворное не для забавы… Но, в таком случае, спрашивается: почему же Эдвард не предпринял ничего, чтобы побыстрее заснуть? Видимо, спать ему было нельзя, да и в комнате своей он оказался незадолго до появления там сестры.
Словно по команде, все трое откинулись на спинки кресел. Первый круг доказательств виновности Эдварда Кавендиша, судя по их удовлетворенному виду, закончился успешно. Инспектор Блаунт закурил сигарету и продолжал:
— Ваши доказательства для нас, разумеется, очень ценны, мистер Стрэйнджуэйз, но для суда они мало что будут значить. Мы должны еще раз обратиться к вопросу о мотиве преступления. Мне кажется, что в свете новых данных мы можем не касаться завещания мистера О'Брайена, так как мотив убийства почти наверняка не связан с ним, но проверить это мы обязаны. В настоящее время мы не знаем, унаследует ли что-нибудь Кавендиш или нет. Но если он знал, что упомянут в завещании, и совершил убийство, чтобы добраться до денег, то он бы, вероятно, не признал, что знает содержание завещания, ибо после обнаружения завещания этот факт наверняка бросил бы на него подозрение. И несомненно, он не уничтожил бы завещание, если бы совершил убийство ради денег. Он мог бы убить О'Брайена и зная, что его сестра унаследует достаточную сумму и даст ему необходимые деньги. Но, как бы то ни было, мне кажется, что все это лишь побочные мотивы или детали, вообще не играющие роли.
Я считаю, что побудительным мотивом действий Кавендиша была месть. Это объясняет и анонимные письма, и те сведения, что мы теперь получили из Ирландии. Он по-настоящему влюбляется в эту девушку, Юдит Файр. Сила чувства определяет и несколько странный способ переписки с Юдит. Солидный и видный человек вообще вряд ли затеял бы такую авантюру при скудости чувств.
— Кстати, его сестра упомянула, что, как ей кажется, брат очень сильно любил кого-то в Ирландии, — заметил Найджел. — Именно по этой причине он так никогда и не женился.
Инспектор посмотрел на Найджела с каким-то оттенком отеческого чувства.
— Это еще одно подтверждение нашей версии, — сухо обронил он. — Кавендиш замечает, что письма мисс Файр становятся все холоднее, а потом ему пишет письмо и вдова О'Брайен, где сообщает, что девочка влюбилась в садовника. Как для любви, так и для мужской гордости это тяжелый удар. Вдова О'Брайен умоляет Кавендиша приехать в Ирландию, но он, видимо, почему-то не может это сделать и вынужден лишь ограничиться письмами к мисс Файр. Без сомнения, он умоляет ее отказаться от этого ребячества и вернуться к первой любви. Тон этих писем, должно быть, был достаточно резким, так как Юдит называла его жестоким. Всего этого оказалось слишком много для такой юной и неопытной девушки. Попав в столь безнадежную ситуацию…
Инспектор посмотрел на Найджела с каким-то оттенком отеческого чувства.
— Это еще одно подтверждение нашей версии, — сухо обронил он. — Кавендиш замечает, что письма мисс Файр становятся все холоднее, а потом ему пишет письмо и вдова О'Брайен, где сообщает, что девочка влюбилась в садовника. Как для любви, так и для мужской гордости это тяжелый удар. Вдова О'Брайен умоляет Кавендиша приехать в Ирландию, но он, видимо, почему-то не может это сделать и вынужден лишь ограничиться письмами к мисс Файр. Без сомнения, он умоляет ее отказаться от этого ребячества и вернуться к первой любви. Тон этих писем, должно быть, был достаточно резким, так как Юдит называла его жестоким. Всего этого оказалось слишком много для такой юной и неопытной девушки. Попав в столь безнадежную ситуацию…
— Что вы понимаете под безнадежной ситуацией? — прервал Найджел словесный поток инспектора.
— Ну ведь это почти ясно! Она ожидала ребенка. И ее бледность, и другие перемены в ее внешности и поведении, и выход, который она напрасно искала, но потом все-таки нашла… Да-да, я понимаю, вдова О'Брайен сказала вам, что Юдит ответила ей на этот вопрос отрицательно, но ведь робкой девушке не так-то легко признаться в этом даже человеку, которому полностью доверяешь… Во всяком случае, следующее, что Кавендиш слышит о Юдит, — это то, что она утопилась. Значит, этот парнишка практически не только отбил у него девушку, но, побаловавшись с ней, бросил ее и тем самым убил… Кавендиш не в состоянии что-либо предпринять. Джек Ламберт исчез, и ничто не указывает на его связь с Фергусом О'Брайеном. А сам полковник появляется в доме Кавендиша только после знакомства с его сестрой. Каким-то путем Кавендишу удается наконец узнать, что полковник — это и есть тот самый Джек Ламберт… Но, прежде чем положить дело на стол судьи, надо еще найти доказательства этому, а доказать это будет очень сложно, если не вытянуть признание у самого Кавендиша. Вполне возможно, что, узнав о смерти Юдит, Кавендиш обзавелся подробным описанием личности Джека Ламберта и узнал его, несмотря на то что тот сильно изменился.
И вот для Кавендиша наступает тяжелое испытание. Он узнает, что виновник смерти любимой им девушки входит в его семью. Вдобавок ко всему его бросает любовница Люсилла Траль. И все это в угоду тому же О'Брайену. И если до этого он еще испытывал какие-то колебания, то теперь уже твердо решает убить О'Брайена. Кавендиш пишет анонимные письма. Несомненно, все это очень надуманно, очень театрально, но ведь Кавендиш буквально пышет ненавистью к полковнику. А поскольку Кавендиш — постоянный посетитель ресторана Киотт-Сломана, он печатает эти письма на пишущей машинке Сломана, чтобы нельзя было установить, кто их автор. Звездный час Кавендиша наступает, когда он получает приглашение на рождественский ужин. Перед поездкой он отсылает третье письмо и делает все необходимые приготовления. Кавендиш знает, что у его сестры всегда хранится яд, и с его помощью он изготовляет отравленный орех как одно из орудий убийства. Его основной план заключается в убийстве полковника и инсценировке самоубийства… А анонимные письма нужны для того, чтобы полковник всегда носил при себе оружие.
Приехав в Чаткомб, Кавендиш находит, что это идеальное место для убийства. Особенно барак, который удален от дома и стены которого звуконепроницаемы. Значит, самое главное — заманить полковника в барак. Наверняка Кавендиш нашел бы какой-нибудь способ заманить его туда, но это оказалось излишним, так как полковник сам собирался провести там ночь. Возможно, в целях безопасности. После этого Кавендишу оставалось лишь выжидать…
— Где? — перебил его Найджел.
— По всей вероятности, на веранде.
— Рассчитывая на то, что ночью полковник встанет и совершит прогулку до барака? Более чем легкомысленно со стороны Кавендиша.
— Возможно, Кавендиш заранее договорился о встрече с полковником в бараке! — несколько раздраженно ответил инспектор. — А может быть, узнал, что мисс Траль назначила там О'Брайену свидание. Это нетрудно выяснить, если еще раз допросить мисс Траль в связи с некоторыми неясностями этого дела. Как бы то ни было, но факт остается фактом: О'Брайен пошел в барак, и, можно считать, вы сами доказали, что Кавендиш там тоже побывал. Или вы уже от своих предположений отказываетесь, мистер Стрэйнджуэйз?
— Нет, не отказываюсь… Извините, что перебил вас.
— Видимо, у Кавендиша были какие-то сильные козыри, чтобы заставить полковника отправиться в барак, иначе О'Брайен не был бы так неосторожен. Какое-то время они ведут разговор, потом Кавендиш внезапно бросается на полковника, мужчины схватываются врукопашную, и Кавендишу удается направить револьвер полковника на хозяина. Тем не менее выдать убийство за самоубийство ему не удается — он оставляет следы: синяки на запястье и поврежденную запонку. Но, с другой стороны, ему отчасти и везет: он находит в кармане О'Брайена записку Люсиллы Траль и прячет ее на тот случай, если надо будет отвести от себя подозрения. Кавендиш устраняет следы борьбы и собирается уходить, но тут, к своему ужасу, замечает, что за это время землю покрыл снег. Кавендиш раздумывает, как ему выбраться из этого положения, и наконец находит выход. Он надевает ботинки полковника и идет к дому спиной вперед.
— Но ведь Киотт-Сломан видел, как он шел в барак! — вставил Блекли.
— Конечно! Возможно, он видел и еще что-нибудь… Но как бы то ни было, Кавендиш проносит на следующее утро ботинки полковника обратно в барак и считает, что ему ничего не грозит. Эти иллюзии скоро исчезают. Полиция подозревает, что произошло убийство. Тогда он подсовывает записку Люсиллы в окно комнаты О'Брайена, чтобы ее нашла полиция. Но его ожидает еще большая неприятность: Киотт-Сломан заявляет Эдварду, что видел его прошлой ночью в бараке, и требует деньги за молчание. Кавендиш в отчаянии: у него и так большие затруднения с деньгами и он просто не в состоянии купить у Сломана его молчание. Поэтому он решается подложить в комнату Сломана отравленный орех. А нервозность его объясняется тем, что он не знает, успеет ли подействовать яд до того, как Сломан решится рассказать обо всем полиции. К этому делу примешивается и Люсилла: она тоже требует денег за сокрытие от полиции некоторых сведений, позволяющих заподозрить Кавендиша в убийстве О'Брайена. Видимо, также и по этой причине он подсунул полиции ее записку полковнику…
— А как вы объясните вторую записку? — спросил Найджел. — Записку Киотт-Сломана к полковнику, где он требует возместить Люсилле моральный ущерб?
— Можно предположить, что он действительно нашел ее в бараке у полковника и сунул вместе с остальными письмами.
— Но почему же он сразу ее не уничтожил? Ведь по сравнению с письмами Кавендиша она не представляла для него никакого интереса… Но если предположить, что эта записка была найдена Артуром Беллами…
Оба полицейских удивленно подняли головы. А Найджел между тем продолжал:
— Когда мы нашли труп полковника, я попросил Беллами обыскать барак и попутно установить, не пропало ли чего. При этом он легко мог найти и эту записку. Поскольку Беллами был предан своему хозяину, не исключено, что он решил сам докопаться до сути дела и покарать убийцу. Он находит записку, и у него появляются смутные подозрения. Позднее, незадолго до полудня, он высказывает Киотт-Сломану свои соображения. Тот понимает, что все это для него опасно, и пытается выиграть время. Вместе с Люсиллой он разрабатывает план нападения на Артура и изъятия у него записки. После ленча Люсилла остается в холле и в условленное время звонит, вызывая прислугу. Беллами приходит на вызов. Тем временем Киотт-Сломан проскальзывает на кухню, вооружается кочергой и прячется за двойной дверью. Когда появляется Беллами, он бьет его по голове, изымает записку, а потом прячет потерявшего сознание слугу и оружие.
— И тем не менее вопрос остается висеть в воздухе: почему Киотт-Сломан не уничтожил эту записку?
— Ведь у него было очень мало времени. В бильярдной он сказал, что хочет проверить свои часы. Поэтому он сунул записку в карман. А Люсилла во время допроса заявила, что в тот день она вручила Сломану письма Кавендиша. Вполне возможно, что эти письма тоже находились у него в кармане, и не исключено, что свою записку он сунул в этот же карман и она проскользнула в один из конвертов. Когда он заканчивает игру в бильярд и проходит к себе в комнату, он быстро упаковывает письма и мчится в деревню на почту. После этого выясняется, что свою записку он где-то потерял… Это было для него, конечно, большим ударом.
— Да… — задумчиво протянул инспектор. — Все могло быть и так… Но как это доказать?
— Не беспокойтесь! — заверил его Найджел, хмурясь. — Блекли, вы не позовете к нам мисс Траль? Единственное преимущество, которое, мы, профаны, имеем перед вами, профессионалами, состоит в том, что мы не связаны правилами, которым обязаны следовать официальные лица, — сказал Стрэйнджуэйз Блаунту. — Поэтому будет лучше, если впоследствии вы будете отрицать все, что слышали здесь.