В итоге Макнаб купил игрушечную копию меча с тремя клинками. Как он сказал, для племянника.
— Он с него забалдеет. Слушай, если услышишь что-нибудь насчет того, о чем мы говорили, — Макнаб нацарапал на бумажке электронный адрес, — дай знать.
— Заметано. Но то, что ты ищешь, может оказаться пустышкой, приятель.
— Или не оказаться вообще, — шепнул Макнаб на ухо Пибоди, проталкиваясь в дрейфующую толпу. — Нутром чую, если кто и должен был знать об этом мече, так это Бритва.
— Мое нутро с твоим согласно. Ясно было, что ты хочешь этот меч и ты при деньгах. Если бы Бритва мог его найти, он бы с радостью нам его устроил. И если бы он о нем сам уже слыхал, мы бы заметили. Так и доложим. Даже если такой и существует, его нет ни на черном рынке, ни даже слухов о нем нет.
— А может, он засекречен? Может, армейская модель?
— Да ты сам подумай! На кой военным мечи вообще?
— Точно! Похоже, Пибоди, мы пустышку вытащили.
— Да, но задание-то мы выполнили. Думаю, незачем выходить из роли. Пойдем-ка на нижний этаж. — Пибоди сделала знак бровями. — Поиграем по-взрослому.
— Пибоди, ты лучше всех!
— Что я тебе сейчас и докажу.
А тем временем в Нью-Йорке Ева собиралась провести еще один вероятностный тест, но перед этим решила дополнить свой отчет. «Домыслы, — думала она, — предположения, флюиды, внутреннее чутье». Все это, на ее взгляд, было такой же частью ее работы, как и неопровержимые доказательства.
Она изучила результаты тестирования, хмыкнула, закинула ноги на стол, прикрыла глаза и стала размышлять.
— А кабинетная работенка, видать, непыльная!
— Ты сперва раздобудь себе такую, а уж потом говори.
Ева не потрудилась открыть глаза. Она уже узнала этот дробный стук каблуков, их ритм — в дверях ее кабинета стояла Надин Ферст, королева прямого репортажа и ведущая безумно популярной передачи «Сейчас» на «Канале-75».
— Не слышу запаха пончиков.
— Время уже послеобеденное. Я принесла печенье. — В доказательство Надин тряхнула содержимым коробочки, которую держала в руке. — Последние три приберегла для тебя. И это было непросто.
— Что за печенье?
— С шоколадной крошкой. Я твои вкусы знаю.
— А я — твои. Никакой информации по расследованию не получишь.
— Я так и знала. Но мне не помешала хотя бы порция информации. — Надин бросила коробку на стол. — Барт Миннок приходил ко мне пару раз на передачу. Милый был мальчик. Надеюсь, ты оторвешь и поджаришь яйца тому, кто его убил.
Ева открыла глаза и взглянула на Надин. Лицо теледивы было, как всегда, безупречно, хоть сейчас в эфир, а взгляд проницательных зеленых глаз говорил, что она не шутит.
— В процессе.
Надин кивнула в сторону доски с фотографиями:
— Сама вижу.
— Черт, — Ева спустила ноги со стола, — это не для огласки.
— Сколько времени мы с тобой подруги?
— Не так уж и давно, — ответила Ева, и Надин засмеялась.
— Боже, ну ты и фрукт. Наверно, за это я тебя и люблю. Я здесь, чтобы самолично напомнить, что тебя ждут завтра на вечеринке по случаю выхода в свет моей книги. — Ева нахмурилась, и Надин удивленно подняла брови. — И — нет, я вовсе не ожидала, что ты сама об этом вспомнишь. Другое дело — Рорк. Выход намечен на послезавтра. В смысле книги. Так что… — Она провела рукой по идеально уложенным светлым, мелированным золотыми прядками волосам. Это был верный признак паники. — Боже, как я волнуюсь. Нет, я просто в ужасе.
— Почему?
— Почему? Ты спрашиваешь — почему? А если она провалится?
— С чего бы ей проваливаться?
— Ну, господи, а вдруг она отстой?
— Она не отстой. Ты сама меня заставила ее прочитать. В смысле попросила, — уточнила Ева на случай, если подруге нельзя говорить «заставила». — Проверить, раз уж я расследовала дело Айконов. И я проверила. Все ты правильно написала, никакой это не отстой.
— Ну, спасибо, «никакой это не отстой». — Надин картинно взмахнула руками. — Великолепно. Может, поместить это как цитату на суперобложку? «Никакой это не отстой. Лейтенант Даллас».
— Дать тебе на это письменное согласие?
Надин плюхнулась на стул.
— О да, чувствуй себя, блин, как дома. Не видишь — я тут убийство расследую.
— Не видишь, у меня тут нервный срыв? — огрызнулась Надин.
Ева задумалась.
— Ладно. — Поскольку она и впрямь нечасто видела Надин в таком мандраже, Ева встала и подошла к автоповару. — Можешь глотнуть кофе, оклематься и потом уже выметываться.
— Ой, большое тебе спасибо!
— Слушай, когда ты меня заставила — ч-черт! — дала мне почитать, я тебе уже один раз сказала — книга хорошая. — Ева сунула под нос Надин кружку с кофе. — Критики тоже так считают.
— Ты что же, критические обзоры читала? — удивленно заморгала Надин.
— Ну, видала где-то один-два. Я это к тому, что ты отлично поработала. Даже больше того, если тебе интересно мое личное мнение. Ты все описала с уважением и по-человечески, но без лишних сантиментов, если это так называется. Все описала точно — а это немаловажно — и при этом реалистично. И это, наверно, еще важнее. Так что хватит вести себя как маленькая девочка.
— Я знала, что ты меня успокоишь, стерва ты эдакая. — Надин пожала Еве руку. — Я правда буду очень рада видеть тебя завтра вечером, даже если заскочишь ненадолго. Может статься, нужно будет меня еще раз пнуть под зад.
— Ну а для чего еще нужны друзья? Слушай, я попробую приехать. Я так и планирую, но если в деле возникнет что-то новое…
— Не забывай, с кем разговариваешь. Я знаю, что дело важнее. В любом случае, если вместо шампанского и пинков мне под зад ты будешь поджаривать яйца убийце Барта, я не в обиде. — Надин посидела еще минутку, допила кофе. — Ладно, я в норме. Еще пару часов продержусь.
— Понадобится еще доза самоуверенности — пристань к кому-нибудь еще.
— Знаешь, у меня ведь и другие друзья есть. — Надин снова покосилась на доску с фотографиями. — Сделай их всех, Даллас.
Ева опять уселась за стол. После недолгих раздумий она открыла коробку и достала печенье. Поизучала его некоторое время, потом откусила кусочек и вздохнула удовлетворенно.
И задумалась о дружбе.
11
Выходя из кабинета и направляясь в «загон», Ева все еще размышляла о дружбе. Десятки полицейских работали за столами, сидели на телефонах и за компьютерами, тянули за ниточки расследований, корпели над бесконечными бумагами.
Воздух был наполнен знакомыми звуками — писком, гудками, стуком, голосами, фальшивым насвистыванием Рейнеке.
Она знала: здесь тоже дружба, неизбежно возникающая между первоклассными парнями, объединенными общим делом, а частенько и общими увлечениями. Даже духом соперничества: Ева считала, что он только помогает как чрезвычайно необходимый и полезный ингредиент в любом коллективе. Меньше всего на свете ей была нужна команда самоуспокоенных, довольных жизнью копов.
Разногласия, побочный результат соперничества, были неизбежны: ведь приходилось целыми днями работать вместе в стрессовых ситуациях. Разногласий не бывает только у роботов, но Ева предпочитала мужчин и женщин из плоти и крови, которые могли истекать потом и кровью, но при этом периодически друг друга доставать и подначивать.
Ее отдел работал как отлаженный механизм не только потому, что она требовала этого от подчиненных, но и потому, что она им доверяла. Чувствовала их настрой и не стояла над душой, контролируя каждое открытое дело и каждый шаг в расследовании.
Они ежедневно сталкивались с убийствами. И им не нужно было напоминать, что и она, и управление, и родственники убитых рассчитывают на них.
Некоторые из этих копов были напарниками, а такая связь даже глубже и сильнее, чем дружба. Напарник может быть тебе ближе, чем любовник. Напарник прикрывает твою спину, делит с тобой все опасности, говорит с тобой на одном языке, знает, о чем ты думаешь, хранит твои секреты.
Коп доверяет напарнику свою жизнь, и это взаимно. Каждый день, каждую секунду.
«Доверие, — подумала Ева, — вот основа и страховка любого союза».
Она направилась в ОЭС. Второй визит подряд за один день грозил взорвать ей мозг, но так уж было нужно. Однако прежде чем она дошла до эскалатора, ее окликнул свистун Рейнеке.
— Эй, лейтенант! — Он слез со стола, на котором до этого сидел, и подошел к ней. — Занимаемся тем убийством с пиццей.
— Грин-стрит, ограбление с убийством? — уточнила Ева.
Не стоять над душой не значит не быть в курсе расследований своего отдела.
— Ага. Мужик пошел за пиццей и получил по башке разводным ключом. Грабитель забрал и бумажник, и пиццу. Вегетарианскую.
— Зачем же пицце пропадать?
— Точно. А жена, значит, дома сидит, ждет пиццу. Уже час прошел, она и занервничала. Звонит ему — а он трубку не берет, помер, значит. Звонит в пиццерию — а они уже закрылись. Послала ему еще пару сообщений и наконец вызвала нас. Прибывшие обнаружили его в трех кварталах от дома под лестницей.
— Зачем же пицце пропадать?
— Точно. А жена, значит, дома сидит, ждет пиццу. Уже час прошел, она и занервничала. Звонит ему — а он трубку не берет, помер, значит. Звонит в пиццерию — а они уже закрылись. Послала ему еще пару сообщений и наконец вызвала нас. Прибывшие обнаружили его в трех кварталах от дома под лестницей.
— Хорошо. Насколько вы уже продвинулись?
— Отпечатков на ключе нет, свидетелей тоже. Первый удар поймал прямо в лоб, а потом еще один — для верности — по затылку, вот черепушка-то и хлоп! Тот взял бумажник, спихнул убитого с лестницы и скрылся. Только вот зачем было брать двадцатидолларовую пиццу и бросать разводной ключ за семьдесят пять баксов? И зачем мужу идти за пиццей посреди ночи, если можно заказать с доставкой? Дело дурно пахнет.
С этим Ева не могла поспорить, ее чутье говорило то же самое.
— Думаешь, это жена?
— Ага. Послушать соседей, так они никогда не ссорились. Никогда. — Рейнеке покачал головой, цинично щурясь и понимающе глядя на Еву. — Сами знаете, лейтенант, это подозрительно. И, чисто случайно, за пять минут до того, как она стала слать мертвому мужу сообщения, ей кто-то позвонил. Извините, говорит, ошибся номером. А звонили с клонированного телефона, номер не отследишь.
— Да, запашок что надо. Страховка?
— Обновил полгода назад. Сумма не бешеная, но довольно привлекательная. И еще: последние пару месяцев жена по два раза в неделю вечером уходила по делам. Уроки лепки.
— Это там, где такая штука, — Ева изобразила руками что-то похожее на круг, — и грязь?
— Ага. Кладешь на эту круглую штуку комок глины, лепишь из нее что-нибудь — и в печку. Не знаю, на фиг они этим занимаются. Нужна ваза или еще какая хрень, в магазине все и так есть.
— У Фини жена ходила на курсы лепки, — кивнула Ева. — Может, до сих пор ходит. Делает всякие штуки и потом их всем раздает. Бред!
— Ага, каких только курсов не бывает. Мы проверили — жена убитого на них действительно записана. Ни одного занятия не пропустила. Только вот закавыка: занятие длится час, а соседи говорят, что она уходит до того, как муж приходит с работы, и возвращается в десять, а то и позже. Уроки с семи до восьми, а она из дому выходит в шестом часу. Вот и подумай, что она делает эти три с лишним часа, если ей от дома до курсов пять минут ходу? А студия прямо у преподавателя на дому. Удобно, да?
— Похоже, они там не только лепкой занимаются. Привлекались?
— Нет, за обоими ничего не значится.
— Что дальше думаешь делать?
— Пробуем отследить ключ. Мы могли бы их притащить в управление, заставить попотеть, но они сообразят, что сейчас у нас на них ничего нет. Раньше она своей лепкой два раза в неделю занималась, а теперь… вдруг ей приспичит? Думаю, им уже не терпится снова позаниматься своими грязными делишками, если ты меня понимаешь. Мы проверили, сегодня по расписанию курсов нет — подходящий день для парочки частных уроков, а?
— Я уловила твои туманные намеки, Рейнеке. Последи за ней сегодня вечером, проверь, устоит ли она перед его жерновами. В любом случае вези их завтра сюда и допрашивай.
— Будет сделано.
Ева снова направилась к эскалатору, но опять остановилась.
— Если это она подговорила его на убийство, а приводов у него нет, его расколоть будет труднее. Она-то сидела дома с железным алиби, а всю грязную работу делал он. Он станет ее покрывать. Она виновата, она первая на него стукнет.
«Брак — сущее минное поле», — подумала Ева, поднимаясь на другой этаж.
Чутье подсказало ей, что лучше не соваться в «загон» ОЭС с его вечно бушующим хаосом, поэтому она решила сразу попытать счастья в лаборатории. «Интересно, — подумала Ева, — что заставляет электронщиков работать внутри стеклянных кубов? Страдают ли они все врожденной клаустрофобией? Или скрытой тягой к эксгибиционизму? Стремятся ли они видеть все вокруг или, наоборот, сами хотят быть на виду?»
Каковы бы ни были причины, Финн и его команда сидели за компьютерами и рабочими столами в стеклянных кубах. Из-за стеклянной стенки их голоса и прочие шумы были не слышны. Это было сродни наблюдению за странными животными в естественной среде обитания.
Фини с волосами, торчащими во все стороны безумными клочьями, свободной рукой методично закидывал в рот свои любимые засахаренные орешки. Каллендар, покачивая бедрами и прищелкивая пальцами, расхаживала взад-вперед перед большим экраном, по которому пробегали ряды непонятных символов. Некто, кого Ева не знала, — да они все на одно лицо! — сосредоточенно катался в кресле на колесиках вдоль длинного стола, стуча окольцованными пальцами по клавиатурам и кнопкам приборов. Двигался он так стремительно, что его оранжевые бермуды и красная футболка сливались в одно буроватое пятно.
А рядом сидел Рорк.
Он сбросил пиджак и закатал по локоть рукава черной рубашки. Стянутые на затылке кожаным шнурком волосы говорили о том, что он полностью ушел в рабочий режим. Он тоже сидел в кресле на колесиках, но в отличие от своих коллег был почти сверхъестественно неподвижен, лишь пальцы бегали по клавишам.
Ева знала: чем бы он ни занимался, он сейчас думал только об этом (наверняка по-гаэльски, а если что-то не получалось, то периодически и поругивался на нем же).
«Он доведет до конца все, над чем ему придется работать сегодня вечером, завтра и в любой другой вечер. А это немало», — признала Ева. И он делал это не только ради Барта, парня, как он сам его называл, который был ему дорог, и не только ради удовольствия, получаемого от работы, от решения задач. Он делал это ради нее.
Да, они не всегда сходятся в вопросах методов и средств, но это не имеет значения. Сквозь накапливающиеся между ними разногласия неизменно светит один непреложный факт: за всю свою жизнь Ева не встречала другого человека, для которого важнее абсолютно всего на свете была она.
И поскольку она его хорошо изучила, Ева догадалась, в какой именно момент он почувствовал ее присутствие. Его пальцы замерли, он повернул голову. Эти сияющие синевой глаза заглянули прямо ей в душу, как тогда, в самый первый раз, когда они встретились на похоронах еще одного связавшего их покойника.
Ее сердце открылось ему навстречу и воспарило — невесомое и свободное.
«Брак — это минное поле», — вспомнила Ева, но ради таких вот моментов она готова была рисковать и ходить по минному полю, затаив дыхание и обливаясь потом, сколько потребуется.
Он встал и, грациозно лавируя, счастливо избежав столкновения с оранжево-красным пятном и с мерившей шагами комнату Каллендар, вышел к ней.
Ева не стала сопротивляться, когда он взял ее за подбородок и слегка коснулся губами ее губ.
— Любимая, у тебя был такой взгляд…
— Я размышляла о людях. Друзьях, любовниках, напарниках. Ты у меня проходишь по всем трем категориям.
Рорк взял ее за руку, их пальцы переплелись.
— Выводы?
— Ты впускаешь в свою жизнь другого человека. С некоторыми везет. С некоторыми нет. Сегодня, думаю, мне явно везет.
Его губы тронула легкая улыбка, и он снова коснулся ими ее губ.
Финн распахнул дверь лаборатории:
— Если вы только об этом и можете думать, валяйте, найдите себе мотель, и за дело. А то тут некоторые, знаете ли, работать пытаются.
Если бы Ева была из тех, кто краснеет, она бы непременно зарделась. Вместо этого она инстинктивно втянула голову в плечи, а Рорк расхохотался.
— Я не прочь сделать перерыв.
— Ты всегда не прочь. Нет уж. Никаких сантиментов на службе.
— Ты сама начала.
Возразить ей было нечего, поэтому Ева промолчала и направилась внутрь стеклянной коробки.
— Успехи? — спросила она деловым тоном.
— Шерстим содержимое голографической системы из квартиры убитого, — сказал Финн ворчливо. — Ищем тени, отголоски, любые признаки проникновения. Пока что на всех уровнях по нулям. То же с роботом. Ни проникновения, ни лакун в коде или в протокольных записях.
— В системе безопасности голографической комнаты тоже все чисто, — сказал Рорк. — Мы ее разобрали по битам, никаких следов того, что кто-то входил или выходил из комнаты, после того как туда вошел Барт или до того, как утром дверь открыл робот, нет.
— Другой на моем месте сказал бы, что голова у парня просто таинственным образом сама отвалилась. — Финн с шумом выдохнул. — Утром послал туда еще одну группу. Они вручную осмотрели каждый дюйм голографической комнаты в поисках потайного прохода. Там все глухо.
— Есть отчасти хорошая новость, — подала голос Каллендар. — Я проанализировала протокольные записи из голографических у него дома и в офисе. Парень был профессиональным игроком. Запросто мог играть суммарно по десять-двенадцать часов в день, а несколько раз, бывало, и всю ночь напролет. Много одиночных игр, но часто и в паре с разными соперниками как дома, так и на работе.