– Ага! Какое же? Молчишь? Кто обнаружил эти сигналы в экспедиции? И кто связал их с проблемой времени?
– Тот, кому повезло, – ответил Александр, пожимая плечами.
– Милый, твои ответы, как загадки для детей: разгадка тут же, она просто написана вверх ногами. Я ведь знаю, чем ты должен был заниматься на корабле! Даже больше: я не забыла, о чем вы спорили еще до отлета.
– С Евгением? Он возражал. Но его сопротивление и помогло мне потом найти нужную точку зрения.
– Бедный Евгений, – сказала Кира, подавляя возникшее на миг искушение рассказать о сегодняшнем визите этого человека. – А теперь скажи: что помогло тебе перехитрить время?
Александр потянул себя за ухо и сказал:
– Ты.
– И после этого ты хочешь, чтобы я не шла на риск? Послушай, если ты просто намерен заставить решать меня одну, это не получится, можешь не умывать рук. Я тебе по-настоящему нужна там?
– Еще как! Я же объяснил тебе…
– Вот ты и решил. Потому что слово «лети» – всего лишь другой способ выразить то же самое. Итак, через два месяца мы окажемся вместе – и навсегда!
– Но для тебя пройдут не два месяца, Кир: двенадцать лет, и не таких уж легких.
– Ты же перенес их! А я выносливее тебя. И сейчас у меня еще прибавилось сил. Мне только хочется представить все как можно яснее. Вообрази: время прошло, я прилетела и мы встретились снова. Как это произойдет?
– Будет хорошая погода, – начал он после паузы. – Весь город переселится на пляж. Я привезу тебя туда прямо с космодрома. Возьмем яхту. Под парусами уйдем на острова…
– Погоди, какие острова?
– А? Ну, там они есть, ты увидишь. Очень оригинальная кон…
– А потом?
– Пойдем в концерт. А ночью поплывем в подводный город. Хочешь в подводный город?
– Куда угодно, – сказала она. – Только с тобой.
– А мне угодно, – проговорил Александр, – нести тебя на руках.
Он и в самом деле поднял ее на руки и понес – он и раньше носил ее так и не уставал, силы в нем было много, и двенадцать лет, кажется, ее не убавили.
– Вот так я унесу тебя к морю. Будем просто лежать на песке и загорать.
– Или строить из песка внеземные станции, – сказала Кира, делая вид, будто засыпает у него на руках. Но тут же напрягла мускулы, чтобы высвободиться: она была слишком возбуждена и ей не хотелось покоя.
– Да, – сказал Александр, помогая ей встать на ноги. – Так оно и будет.
– Не пойму одного, – сказала Кира, оправляя плащ. – Разве ты не мог перед тем, как вернуться ко мне, найти в архивах список улетевших с последней экспедицией?
– Возможно, я и сумел бы, – задумчиво ответил он. – Хотя трудно проследить за судьбой каждого отдельного человека. Я не пытался, потому что… ну, потому что боялся не найти там твоего имени.
Кира кивнула. Они возвращались в город другим путем, все время держась близ реки, уходя от зари, которая догоняла их. Позади, на горизонте, возникла яркая полоса и быстро расширялась. Ее отблеск поднялся выше деревьев. Кира взглянула вверх. Звезды гасли, но солнце уже готовилось сиять, и птицы пробовали голоса.
– А птицы там есть?
– Птицы, и цветы, и все. Тебе там понравится.
Кира кивнула, представляя себе тот мир, легкий и элегантный, и уже отыскивая свое место в нем.
– А как там строят? Расскажи.
– Ну, ты же знаешь, – я ничего в этом не понимаю.
– Просто опиши, что видел.
– Попробую, – вздохнул он. – Представляю, как беспомощно это прозвучит для специалиста…
Он стал рассказывать, рисуя в воздухе руками, и один раз даже остановился, чтобы нацарапать на песке контуры – получилась какая-то виноградная гроздь. Рассветные бестеневые сумерки делали линии почти неразличимыми, но Кира разобралась и пожала плечами:
– Не понимаю, какой в этом смысл.
– Они ведь не связаны гравитацией, у них в каждой системе свой центр тяготения, – пояснил Александр. – Наше направление верх – низ в данном случае неприменимо.
– Ах, вот оно что…
Все было новым и странным, кое с чем Кира не согласилась бы, многого просто не понимала. Было ясно лишь, что это – архитектура других материалов и техники, задач и потребностей, и эстетические критерии за пятьсот лет тоже, конечно, подверглись изменениям.
– А что у вас находится там, где сейчас площадь?..
Она назвала место, где встанет здание театра. Александр помолчал, припоминая.
– Ну конечно, как я сразу не сообразил: там сейчас Большая игла.
– Там стоит большая игла? Что это? – спросила Кира каким-то чужим голосом.
– Устройство для гиперсвязи. Не стоит, а парит. Очень красивое сооружение, для тех времен…
– Ты – как пророк, – грустно сказала Кира. – Но пророкам хочешь – веришь, хочешь – нет, а ты все знаешь точно, с тобой не поспоришь, как бы ни хотелось подчас. Вот, значит, и театр мой не доживет…
Александр проворчал что-то, досадуя на себя: увлекся и сказал, чего не следовало. Он попытался утешить ее:
– Откровенно говоря, из того, что есть в городе сейчас, сохранилось немногое, да и то – не всегда лучшее. Ты огорчилась?
– Нет, – неохото ответила она.
– О чем ты думаешь?
– Ни о чем. Просто: ночь прошла, наступило утро…
10. Утро. Дома
Наступило утро, и город, в который они вошли, охватил их сразу – еще по-ночному тихий, но неуловимые краски ночи, ее иррациональные линии исчезли, уступив место трезвой ясности. Они взяли машину. Город бежал, торопясь зайти им за спину. Из невидимых магистралей в срезах тротуаров ударили струи воды, светлый пластик улиц потемнел, потом в нем отразилось утро. Из машины Кира вышла первой и несколько секунд постояла перед домом. Ей вдруг показалось, что ничего не было и она только что возвратилась с космодрома, и сейчас снова услышит шаги за спиной. Шаги и в самом деле раздались – шаги Александра. Он обогнал ее и распахнул дверь. Она медлила.
– Прошу, королева, – произнес Александр, склоняясь.
– Ответь: ты будешь меня любить? Что бы ни произошло?
Вместо ответа он подхватил ее на руки и внес в дом. От прикосновения его рук возникла тревога; кто-то посторонний подумал за нее, что она так и не успела навести дома порядок. Эта была последняя мысль из реального мира. Затем время остановилось.
Минула вечность, когда Кира порывисто поднялась, чтобы взглянуть на часы.
– Нет, – сказал Александр, не открывая глаз. – Не беспокойся. Они предупредят – за четверть часа.
Она кивнула и отвернулась, не пытаясь объяснить, что ее интерес к прибору, измеряющему время, был вызван иной причиной: почему-то подумалось, что все сроки уже прошли, а Александр остался с нею и не случилось ничего страшного… На самом деле время, оказалось, шло гораздо медленнее. Александр обеспокоенно спросил:
– Ты обиделась? Но ведь я…
– Нет, нет, – устало проговорила она. – Хочется пить. – Она и в самом деле ощутила во рту какую-то горечь.
Он неохотно поднялся, затем Кира услышала шаги. Александр еще не успел отправить заказ, когда Кира, надев халат, показалась в дверях. Он подошел к ней и хотел обнять, но она отстранилась:
– Алька, подожди. Скажи: у тебя нет сомнений в том, что мы избрали правильный путь?
– Не понимаю, – проговорил он, настораживаясь.
– И я не понимаю, но что-то не так…
– Конечно, готовиться будет тяжело…
– Разве дело в этом? Работать я умею. И даже то, что новые знания там не пригодятся – тоже ничего: мало ли ненужных вещей мы запоминаем… Но… Вот: что же в том мире буду делать я?
– Ах, вот что! – Александр облегченно перевел дыхание. – Ну, найдешь занятие по вкусу.
– А мне по вкусу мое дело. Но там – окажется ли оно мне по силам?
– Ну… я полагаю, – сказал он без уверенности в голосе.
– Только искренне.
– Н-не знаю, – сказал он, ухватившись за мочку уха.
– А я почти уверена, что нет. То, о чем ты рассказывал, мне чуждо. Я вряд ли смогу, как ты говорил, дышать этим.
Александр почувствовал, что должен сказать сейчас что-то значительное и хорошее, чтобы все их планы не рухнули, опрокинутые непониманием. Но ничего не приходило в голову.
– Вечерами будем гулять, – вернулся он к самой спокойной из тем. – Ты и не узнаешь окрестностей…
– Да? – безразлично спросила она, но за кажущимся безразличием он почувствовал боль.
– Тебе неинтересно?
Кира вздохнула.
– Ну ладно, – сказала она, – все будет очень хорошо. Давай завтракать, время идет.
Они ели лениво и мало – у обоих сразу пропал аппетит. Почти полные тарелки одна за другой возвращались на диск и исчезали где-то в путанице пищевых коммуникаций. Александр налил вина и теперь задумчиво глядел на пузырьки; растворенный в вине газ улетучивался, и так же улетучивалось – он чувствовал – взаимопонимание, которое совсем было установилось между ними. Этот процесс надо было прервать, пока он не зашел слишком далеко.
– Можно подумать, – сказал он, – что ты сомневаешься.
– Нет. Я вижу все, о чем ты рассказывал. Но этого слишком мало. Скажи еще раз: я нужна тебе – там?
– Нет. Я вижу все, о чем ты рассказывал. Но этого слишком мало. Скажи еще раз: я нужна тебе – там?
– Говорю еще раз: нужна – даже не то слово.
– А какая?
– Что – какая?
– Какая я тебе нужна?
Он пожал плечами.
– Такая, какая ты есть.
Она рассмеялась, но смех этот был похож на рыдание.
– Но ведь такая я – здесь. А там?
– Ах, так это тебя смущает? Конечно, ты станешь на дюжину лет старше; но какое это имеет для нас значение?
Кира усмехнулась; конечно, она думала и об этих двенадцати годах, но главное заключалось вовсе не в них.
– Ты не угадал. Дело в том, что там ведь я не буду такой, как сейчас.
Он взглянул недоуменно.
– Я, наверное, разучился понимать тебя.
– Ну, зачем же так мрачно, – сказала Кира, улыбаясь, хотя губы плохо слушались ее. – Налей еще.
– Пожалуйста. Поставить музыку?
– А ты не привез ничего оттуда? Хоть бы послушать, что и как там исполняют…
– Нет, – он развел руками, – собирался наспех. Да ты скоро услышишь все на месте.
– Знаешь, – сказала она, – я не полечу, – и выпила вино.
– Ты…
– Я решила. Так будет лучше.
В наступившей тишине жужжание часов казалось оглушительным. Александр взял стакан и медленно водил пальцем по его верхней грани. Раздался печальный, пронзительный звон; стакан запел. Кира повела плечами.
– Что же, правильно, – сказал Александр почти беззвучно, глядя мимо нее. – Риск слишком велик.
– Не поэтому, – ровным голосом возразила она.
– Почему же?
– Не знаю… Это не нужно.
– Кому?
– Никому. Тебе.
– Ну, – запальчиво сказал он, – мне лучше знать!
– Ты просто не подумал как следует. Со мной тебе не станет легче. Вдвое тяжелее.
– С чего бы это?
– Очень просто. Ведь там я не смогу жить так, как здесь.
– Куда лучше!
– Ведь работать всерьез я там не сумею!
– Мало ли на свете дел? Главное – оставаться самим собой. Вот я, например.
– Нет, и ты тоже не тот. Совсем не тот.
– Ага, хуже?
– Нет. Но – другой. Да ты и сам знаешь… Ты привез туда открытие. А с чем приеду я? Мои дома не доживут до той эпохи. А начинать сначала в сорок лет – смогу ли я? Будут ли силы?
– Ладно! – Александр махнул рукой. Не станем дискутировать. Все решено и чудесно. – Он отвернулся, но не смог сдержаться: – Если бы ты по-настоящему любила…
– Молчи! Вот если бы я не любила – тогда я могла бы и не рассуждать об этом. Я ведь не очень честолюбива, и создать что-нибудь настоящее мне хочется в первую очередь не ради себя. Я полетела бы, не колеблясь: как-никак интересно посмотреть, что происходит там, в будущем. Будь ты мне безразличен, я не стала бы бояться, что тебе со мною станет тяжелее. А так оно и будет. Я чувствую, что моя вершина – еще впереди, и не хочу, чтобы нас обоих всю жизнь терзала мысль, что я ее так и не достигла. А там мне до нее не добраться.
– Да почему? – взорвался он и вскочил на ноги. – Почему? Как ты не понимаешь, что здесь тебе тоже будет недоставать меня, а там – вдвоем – мы станем вчетверо сильнее?
Кира молчала, и со стороны могло показаться, что она анализирует его слова, стремясь поверить им. На самом же деле она просто прислушивалась к голосу логики, и голос этот говорил ей то же, что и раньше. Через минуту она покачала головой:
– Такие – вдвоем – мы не станем сильнее. Наоборот…
– Чушь. Прости, конечно… – спохватился он и поставил бокал на стол, сильно стукнув донышком.
– Не будем спорить, Алька. Прекрасно черпать силы в любви: я – в тебе, ты – во мне. Но сколько этих сил понадобится, чтобы справиться со всем: с тоской о своем деле, своем времени…
– Хроностальгия, – проговорил он.
– Что?
– Так это называется. Болезнь. Тоска по своему времени, по своей эпохе. Но не есть ли это…
– Видишь, даже название есть…
– Я говорю: не есть ли это всего лишь неизбежная тоска о детстве, посещающая порой каждого? Но разве…
– Да, черпать силы в любви. Но, чтобы черпать, надо откуда-то браться этим силам? Я готова отдать тебе все, и если ради тебя надо лететь и погибнуть – я полечу без слов. Но не погибнуть, прилететь, быть с тобой – и ощущать, как с каждым днем будет иссякать то, ради чего все сделано, – это ужасно. Ведь у нас только и есть, что наше дело…
– Как оно может иссякнуть?
– Что же останется от меня там? Любовь – не только объятия, это знает каждый пятнадцатилетний. Нужная тебе я – это еще и то, что я делаю, что думаю, и – как делаю, как думаю… Но ведь там я буду делать не то, и думать не так, и это уже не буду я, которую ты любишь. Хуже, слабее, неопределеннее… И жить так, ежедневно видеть, как другой нуждается в твоей поддержке, – и не уметь поддержать его – вот что ожидает каждого из нас. Я не хочу убить любовь своими руками. А это значит: у нас нет дополнительного источника сил – общей эпохи; и мы должны остаться каждый в своем времени.
– Вот тут-то она и кончится, – сказал Александр мрачно. – Другое дело, если бы я не возвращался и ты сохранила бы меня в памяти таким, каким я был до старта – на вершине. А сейчас…
– Я очень, очень благодарна тебе. Ради меня ты пронизал время в обратном направлении, совершил подвиг…
– Не надо; я тоже давно переболел честолюбием, и мне нужны не титулы. Но только… Признайся, Кир: может быть, ты просто побаиваешься? Тут ты права: жертвы будут.
– Ну, хорошо, – согласилась она. – Пусть все дело будет в том, что я испугалась. Струсила. Не решилась. Это тебя устраивает?
Александр не ответил; оба замолчали, чувствуя, что продолжение разговора приведет к ссоре, а никто из них не хотел ссоры, которая должна была бы продлиться пятьсот лет – и еще сколько-то. Потом он взглянул на часы.
– Еще много времени. Займемся чем-нибудь?
– Хочешь почитать?
– Нет смысла, – отказался он. – Лучшее из того, что сейчас написано, я могу прочесть и там. А остальное не стоит. Лучше шахматы.
– Слишком сложно. Не могу думать сейчас.
– Что еще можно придумать?
– Крестики-нолики, – подумав, сказала Кира и улыбнулась. – Как в детстве. Глупо?
– Как и все остальное, – проворчал он. – Давай.
Они играли в крестики-нолики, рисуя на бумаге одну табличку за другой. Кира выигрывала чаще. Внезапно Александр отшвырнул карандаш:
– И все-таки не понимаю…
– Что тут непонятного? – Кира отозвалась сразу: каждый миг она была готова к продолжению разговора, отлично понимая, что Александр все еще не примирился с ее решением. – Ты предлагаешь мне великолепный медовый месяц. Но он кончится; мы очнемся – и пожалеем, что возврата нет.
– Медовый месяц? Ошибаешься. Войти в ту жизнь – это будет не так-то легко. Это… Но ты решила окончательно?
– Да, – сказала она, взяла карандаш и поставила крестик.
– Тогда скажи: почему раньше женщины и не задумывались над этим? Они знали, что нужны, и они шли. Женщины были какими-то другими? Сильнее?
– Раньше? – задумчиво спросила Кира, отдавая ему карандаш. – Наверное, у них было что-то, чего нет у меня. Ты хочешь, чтобы я знала все. Я ведь не жила раньше. Не знаю.
– Жаль, – сказал он и нарисовал на табличке жирный нолик. – И все равно я не могу с этим примириться.
– А я, ты думаешь, могу? Мне так хочется, так невыносимо хочется найти у себя хоть какую-то ошибку! Ты ведь не представляешь, каким ущербным кажется мне будущее без тебя… Но я не нахожу возражений, и ты тоже. Ты прав – не надо больше об этом.
Она поставила еще один крестик:
– Ты проиграл.
– Да.
– Еще?
– Нет, – сказал он. – Хватит. Все равно я проиграю. Еще два часа… Мне придется провести их тут: хронокар – машина экспедиции вынырнет здесь, за домом, и я должен буду сесть сразу, чтобы никто не успел их заметить.
– Пожалуйста. Что тебе предложить?
– Да ничего. Посижу просто так на диване, подышу воздухом этого дома – в последний раз. Только не давай мне уснуть, а то просплю.
– Понимаю: ночь без сна.
– Вторая, – пробормотал он, устраиваясь на диване. – Перед стартом там тоже хватало работы… Я бы вышел в сад, но меня ведь тоже не должны видеть: я теперь не человек, а феномен.
– Ты мне напомнил: время полить цветы. Сиди, дыши… Я быстро.
Кира вышла в соседнюю комнату, прошла в автоматную, открыла дверку приемника: заказанные кристаллы лежали там, никому ненужные. Она хотела, нажав кнопку, отправить их обратно, потом передумала: это она сделает, когда Александр уедет, при нем такой поступок выглядел бы так, словно она старалась поскорее избавиться от всего, связанного с его зовом… Она настроила садовые автоматы и вышла из дому.
Цветы стояли, словно наблюдая за нею, листья переливались в отблесках росы. Было тихо, и очень явственно прозвучал шорох подъехавшей машины. Автоматы пустили воду, но и сквозь ее шелест Кира услышала звуки шагов. Кто-то открыл калитку. Кира вздрогнула: Александра не должны увидеть… Она шагнула навстречу.
– Здравствуй, – сказал Евгений. – Как ты спала? – Он внимательно вгляделся в ее лицо. – Ого! Не ошибусь, сказав, что ты вообще не спала! – Он подошел ближе и остановился совсем рядом. – Тебе будет нелегко, я предупреждал. С этим надо порывать сразу. Что поделать? Он не вернется…