– Я стала гораздо увереннее в себе, когда начала ходить к доктору Эванс, – промурлыкала Мелисса, которая ожидала приема сразу после сестры. – Ты непременно полюбишь ее. Она потрясающая.
Кто бы сомневался, с отвращением подумала Спенсер. Мелисса назвала бы потрясающим любого, кто мог часами слушать ее бред.
– Но, возможно, тебе поначалу будет непросто с ней, Спенс, – предупредила Мелисса, захлопывая книгу. – Ты узнаешь о себе много чего такого, что вряд ли тебе понравится.
Спенсер заерзала на стуле.
– Мне не шесть лет. Я умею воспринимать критику.
Мелисса чуть повела бровью, явно давая понять, что не уверена в этом. Спенсер спряталась за раскрытым журналом «Филадельфия», снова задаваясь вопросом, зачем она здесь. Мать Спенсер, Вероника, записала ее на прием к психотерапевту – врачу Мелиссы — после того как давняя подруга Спенсер, Элисон ДиЛаурентис, была найдена мертвой, а Тоби Кавано совершил самоубийство. Спенсер подозревала, что эту консультацию мать устроила еще и для того, чтобы выяснить, почему она спуталась с парнем Мелиссы, Реном. Между тем сама Спенсер чувствовала себя прекрасно. Без преувеличений. И разве посещение психотерапевта твоего злейшего врага не то же самое, что визит к пластическому хирургу самой уродливой девушки? Спенсер опасалась, что после первого же сеанса состояние ее психики будет ничуть не лучше, чем криво приделанные фальшивые сиськи.
Дверь кабинета распахнулась, и миниатюрная блондинка в очках в черепаховой оправе, черной тунике и черных брюках высунула голову.
– Спенсер? – обратилась к ней женщина. – Я – доктор Эванс. Заходи.
Спенсер решительно шагнула в кабинет доктора Эванс – просторный и светлый, к счастью, совсем не похожий на приемную. Черный кожаный диван и кресло, обитое серой замшей. Большой письменный стол, на нем телефонный аппарат, стопка картонных папок, хромированная изогнутая лампа и интерактивная игрушка «Пьющая птичка»[8], которую обожал мистер Крафт, учитель естествознания. Доктор Эванс расположилась в замшевом кресле и жестом пригласила Спенсер сесть на диван.
– Итак, – начала доктор Эванс, как только они обе удобно устроились на своих местах, – я много слышала о тебе.
Спенсер сморщила нос и покосилась в сторону приемной.
– Полагаю, от Мелиссы?
– От твоей мамы. – Доктор Эванс открыла красный блокнот. – Она говорит, что у тебя возникли некоторые проблемы, особенно в последнее время.
Спенсер перевела взгляд на столик рядом с диваном. На нем стояли вазочка с конфетами, коробка с бумажными салфетками – куда же без них — и доска интеллектуальной игры, в которой нужно перепрыгивать колышком через колышек, удаляя все, кроме одного. Такая же когда-то была в доме ДиЛаурентисов; они с Эли вместе ломали над ней голову, соревнуясь в гениальности.
– Думаю, я справляюсь, – пробормотала она. – Во всяком случае, мыслей о самоубийстве у меня нет.
– Смерть близкой подруги. Потом и соседа. Должно быть, это тяжело.
Спенсер откинула голову на спинку дивана и посмотрела наверх. Неровно оштукатуренный потолок казался покрытым угревой сыпью. Наверное, ей все-таки нужно поделиться с кем-то – не рассказывать же домашним про Эли, Тоби или зловещие послания от неизвестного «Э». А давние подруги… они стали избегать ее после того, как она призналась, что Тоби всегда знал, что это они ослепили его сводную сестру, Дженну. Этот секрет она хранила от них в течение долгих трех лет.
Но прошло уже три недели со дня самоубийства Тоби и почти месяц с тех пор, как рабочие раскопали труп Эли. Спенсер постепенно приходила в себя, тем более что «Э» исчез. Последний раз она получила от него сообщение накануне «Фокси», грандиозного благотворительного бала в Роузвуде. Поначалу молчание «Э» вселяло в Спенсер тревогу – что, если это затишье перед бурей? – но время шло, и на душе становилось легче. Ухоженные ноготки уже не впивались в ладони. Она снова спала с выключенным светом. За недавний тест по информатике она получила высший балл, отличной оценки заслужила и ее работа по книге Платона «Республика». Расставание с Реном – который бросил ее ради Мелиссы, а та, в свою очередь, бросила его – больше не жалило так сильно, и жизнь в семье вернулась в привычную колею. Даже присутствие Мелиссы – сестра жила дома, пока армия строителей занималась ремонтом ее таунхауса в Филадельфии – казалось терпимым.
Может быть, кошмару конец?
Спенсер пошевелила пальцами в высоких, до колена, сапогах из лайковой кожи темно-желтого цвета. Даже при том, что она чувствовала себя достаточно расслабленной с доктором Эванс и могла бы рассказать про «Э», ее одолевали сомнения. К чему заводить этот разговор, если «Э» больше нет?
– Да, тяжело, но Элисон пропала уже несколько лет назад. Я пережила это и двинулась дальше, – произнесла наконец Спенсер. Может, доктор Эванс поймет, что Спенсер не расположена к беседе, и закончит сеанс пораньше.
Доктор Эванс что-то записала в блокноте. Спенсер стало интересно, что именно.
– Еще я слышала, что у вас с сестрой были кое-какие разногласия из-за бойфренда.
Спенсер ощетинилась. Она могла только догадываться, насколько искаженную картину интрижки с Реном нарисовала Мелисса – наверное, Спенсер слизывала взбитые сливки с оголенного живота Рена в постели Мелиссы, а бедная сестра беспомощно наблюдала в окно.
– Да это, в сущности, ерунда, – пробормотала она.
Доктор Эванс вздохнула и устремила на Спенсер взгляд, в котором читалось: «Ты меня не проведешь». Так же частенько смотрела и мама.
– Сначала он был парнем твоей сестры, не так ли? И ты встречалась с ним у нее за спиной?
Спенсер стиснула зубы.
– Послушайте, я знаю, что поступила нечестно, хорошо? Еще одну лекцию мне слушать совсем не хочется.
Доктор Эванс пристально смотрела на нее.
– Я не собираюсь читать тебе лекцию. Возможно… – Она приложила палец к щеке. – Возможно, у тебя были на то свои причины.
Спенсер округлила глаза. Не ослышалась ли она – неужели доктор Эванс всерьез полагает, что нельзя взваливать всю вину на Спенсер? Если так, то 175 долларов в час – наверное, не совсем уж вопиющая цена за сеанс психотерапии.
– Вы с сестрой когда-нибудь проводите время вместе? – спросила доктор Эванс после паузы.
Спенсер полезла в вазочку с конфетами и взяла шоколадку «Поцелуй Херши». Она аккуратно развернула серебристую обертку, раскатала фольгу на ладони и сунула «поцелуйчик» в рот.
– Никогда. Если только мы бываем вместе с родителями – но это не значит, что Мелисса разговаривает со мной. Она все время хвастается перед родителями своими достижениями или обсуждает безумно скучный ремонт таунхауса. – Спенсер посмотрела в лицо доктору Эванс. – Думаю, вы знаете, что мои родители купили ей таунхаус в Старом городе по случаю окончания колледжа.
– Да, я в курсе. – Доктор Эванс вытянула руки вверх, и два серебряных браслета соскользнули к локтю. – Жуть, как увлекательно.
И тут она подмигнула.
Спенсер почувствовала, что ее сердце рвется из груди. Похоже, доктора Эванс тоже не волновало, что лучше – сизаль или джут[9]. Йес!
Они продолжили беседу, которая нравилась Спенсер все больше и больше, а потом доктор Эванс кивнула на мягкие стекающие часы в стиле Сальвадора Дали, висевшие над столом, намекая на то, что время вышло. Спенсер попрощалась и открыла дверь кабинета, потирая голову, как будто ей вскрыли черепную коробку и копались в мозгах. На самом деле сеанс оказался не таким мучительным, как она себе воображала.
Она закрыла дверь и огляделась вокруг. К ее удивлению, рядом с Мелиссой, в бледно-зеленом кресле с подголовником сидела их мать, листая журнал о стиле «Мейн лайн».
– Мама. – Спенсер нахмурилась. – Что ты здесь делаешь?
Вероника Хастингс выглядела так, словно пришла сюда прямо из семейной конюшни – в белой футболке от «Пти Бато», узких джинсах и видавших виды сапогах для верховой езды. Даже клочки сена застряли в волосах.
– У меня новость, – объявила она.
Обе – и миссис Хастингс, и Мелисса – сидели с очень серьезными лицами. Спенсер почувствовала неладное. Не иначе, еще одна смерть. Кто-то стал очередной жертвой убийцы Эли. Возможно, «Э» вернулся. Пожалуйста, только не это, подумала она.
– Мне звонил мистер Макадам, – произнесла миссис Хастингс, поднимаясь из кресла. Мистер Макадам преподавал экономику в классе Спенсер. – Он хотел поговорить о некоторых работах, которые ты написала несколько недель назад. – Она шагнула ближе, и от аромата ее духов «Шанель № 5» у Спенсер зачесалось в носу. – Спенс, он хочет выдвинуть одну из них на «Золотую орхидею».
Спенсер попятилась.
– На «Золотую орхидею»?
«Золотая орхидея» – так назывался самый престижный национальный конкурс школьных эссе, старшеклассники почитали его как «Оскар». Если бы она выиграла, журнал «Люди и время» напечатал бы о ней статью. Йель, Гарвард и Стэнфорд умоляли бы ее о поступлении в их университеты. Спенсер следила за успехами призеров «Золотой орхидеи» так же, как другие следят за жизнью знаменитостей. Победительница «Золотой орхидеи» 1998 года сейчас заведовала редакцией очень известного журнала мод. Лауреат 1994 года стал конгрессменом в двадцать восемь лет.
Спенсер попятилась.
– На «Золотую орхидею»?
«Золотая орхидея» – так назывался самый престижный национальный конкурс школьных эссе, старшеклассники почитали его как «Оскар». Если бы она выиграла, журнал «Люди и время» напечатал бы о ней статью. Йель, Гарвард и Стэнфорд умоляли бы ее о поступлении в их университеты. Спенсер следила за успехами призеров «Золотой орхидеи» так же, как другие следят за жизнью знаменитостей. Победительница «Золотой орхидеи» 1998 года сейчас заведовала редакцией очень известного журнала мод. Лауреат 1994 года стал конгрессменом в двадцать восемь лет.
– Именно. – Мать расплылась в ослепительной улыбке.
– О боже. – Спенсер едва не лишилась чувств. Но не от радости – от дикого страха. Эссе принадлежали не ей – это были работы Мелиссы. Спенсер тогда так закрутилась, что не успевала закончить задание, и «Э» предложил ей «позаимствовать» старые работы Мелиссы. За событиями последних недель у нее это просто выскочило из головы.
Спенсер поморщилась. Мистер Макадам – или Сквидвард[10], как все его называли – любил Мелиссу, свою лучшую ученицу. Как же он не запомнил ее эссе, тем более, если они настолько хороши?
Спенсер вздрогнула, когда мать схватила ее за руку – пальцы у матери всегда ледяные, как у трупа.
– Мы так гордимся тобой, Спенс!
Спенсер с трудом шевелила губами. Она понимала, что надо сказать все начистоту, пока дело не зашло слишком далеко.
– Мама, я не могу…
Но миссис Хастингс ее не слушала.
– Я уже позвонила Джордане в «Филадельфия сентинел». Помнишь Джордану? Она брала уроки верховой езды у нас на конюшне? Короче, она в полном восторге. Никто из наших краев еще не был номинирован. Она хочет написать о тебе!
Спенсер захлопала ресницами. Газету «Филадельфия сентинел» читали все.
– Мы уже договорились об интервью и фотосессии, – тараторила миссис Хастингс, роясь в гигантской желто-оранжевой сумке от «Тодс» в поисках ключей от машины. – В среду перед школой. Они предоставят стилиста. Я уверена, Ури сделает из тебя звезду.
Спенсер боялась встретиться взглядом с мамой, поэтому уставилась на кипу журналов «Нью-Йоркер» и «Экономист», разложенных на столике, и большую книгу сказок, венчавшую пирамиду из «Лего». Она не могла сказать маме об украденных работах – только не сейчас. Да и в любом случае, она не рассчитывала на победу в «Золотой орхидее». В числе номинантов сотни старшеклассников из лучших школ страны. Наверняка ее отсеют в первом же туре.
– Звучит здорово, – пролепетала Спенсер.
Горделивой походкой мама прошествовала к выходу. Спенсер задержалась еще на мгновение, разглядывая волка на обложке книги сказок. У нее была такая же в детстве. Волк в неглиже и чепчике хитро косился на белокурую наивную Красную Шапочку. Обычно после этой картинки Спенсер снились кошмары.
Мелисса прокашлялась. Когда Спенсер подняла голову, сестра в упор смотрела на нее.
– Поздравляю, Спенс, – ровным голосом произнесла Мелисса. – «Золотая орхидея». Это круто.
– Спасибо, – выдавила из себя Спенсер. На лице Мелиссы она увидела до боли знакомое выражение. И тут до нее дошло: Мелисса выглядела именно как страшный серый волк.
2. Еще один сексуально насыщенный урок английского
В понедельник утром Ария Монтгомери сидела в кабинете английского. Воздух за открытым окном наливался запахом дождя. Затрещала система громкой связи, и все, кто был в классе, устремили взгляды под потолок, где висел маленький динамик.
– Здравствуйте, дорогие студенты! Говорит Спенсер Хастингс, вице-президент вашего класса! – Голос Спенсер звучал ясно и громко. Даже задорно и уверенно, как у профессионального диктора. – Хочу всем напомнить, что завтра состоятся соревнования по плаванию между командами «Молот-рыба» роузвудской школы и «Угри» академии Друри. Это важнейшая встреча сезона, так давайте покажем наш боевой дух и придем поболеть за родную команду! – Последовала пауза. – Да!
Кто-то хихикнул. Ария почувствовала неприятный холодок внутри. Что бы ни произошло – убийство Элисон, самоубийство Тоби, «Э» – Спенсер оставалась президентом или вице-президентом каждого местного клуба. Но Ария находила энтузиазм Спенсер… фальшивым. Она знала другую сторону Спенсер, о которой никто и не догадывался. Много лет Спенсер хранила тайну о том, что Эли угрожала Тоби Кавано, заставляя его молчать о том, что он сделал с Дженной, и Ария не могла ей простить, что она так долго скрывала от подруг опасную правду.
– А теперь внимание, класс, – привлек к себе внимание Эзра Фитц, преподаватель английского языка и литературы. Угловатым почерком он продолжил выписывать на доске название «Алая буква»[11], после чего четыре раза его подчеркнул. – В шедевре Натаниеля Готорна героиня, Эстер Прин, изменяет своему мужу, и горожане заставляют ее носить вышитую алыми нитками на одежде позорную букву «А»[12] как напоминание о содеянном. – Мистер Фитц отвернулся от доски и поправил на носу квадратные очки. – Кто-нибудь может вспомнить другие истории на ту же тему грехопадения? О людях, которые впали в немилость или стали изгоями из-за своих ошибок?
Ноэль Кан поднял руку, и часы «Ролекс» на металлическом браслете скользнули вниз по запястью.
– Как насчет эпизода из «Реального мира»[13], когда жильцы голосуют за изгнание девушки-психопатки?
Класс засмеялся, а мистер Фитц выглядел озадаченным.
– Ребята, это все-таки урок литературы. – Мистер Фитц повернулся к ряду, где сидела Ария. – Ария? Что скажешь? Есть какие-то соображения?
Ария задумалась. Ее собственная жизнь послужила бы хорошим примером. Еще недавно ее семья счастливо жила в Исландии, о смерти Элисон официально не было объявлено, и никакого «Э» не существовало. Но шесть недель назад развернулась цепь ужасных событий – Ария вернулась в идеальный Роузвуд, тело Эли обнаружили под бетонной плитой на заднем дворе дома, в котором она жила, и «Э» выболтал самый большой секрет семьи Монтгомери: отец Арии, Байрон, изменял ее матери, Элле, с одной из своих студенток, Мередит. Элла тяжело восприняла эту новость и сразу же выставила Байрона из дома. Узнав о том, что Ария целых три года скрывала от нее правду о похождениях Байрона, Элла страдала еще больше. Отношения матери и дочери утратили прежнюю теплоту и доверительность.
Конечно, все могло быть и хуже. В последние три недели Ария перестала получать какие-либо сообщения от «Э». Байрон теперь будто бы жил с Мередит, но Элла, по крайней мере, снова разговаривала с Арией. И Роузвуд до сих пор не захватили инопланетяне, хотя после всех странностей, произошедших в этом городе, Ария не удивилась бы и такому повороту.
– Ария? – не отставал мистер Фитц. – Какие идеи?
Мейсон Байерс пришел ей на выручку.
– Как насчет Адама и Евы и Змея-искусителя?
– Отлично, – рассеянно произнес мистер Фитц. Он задержал взгляд на Арии и потом отвернулся. Ария почувствовала прилив колючего тепла. Она подцепила мистера Фитца – Эзру – в «Снукерсе», баре гуманитарного колледжа, и для них обоих стало потрясением, когда он оказался ее новым преподавателем английского языка и литературы. Конец короткому роману положил сам мистер Фитц, а уже потом Ария узнала, что у него есть девушка в Нью-Йорке. Но она не держала на него зла. У нее неплохо складывались отношения с новым бойфрендом, Шоном Эккардом, добрым и милым парнем, еще и красавчиком.
К тому же Эзра был лучшим учителем литературы из всех, кого знала Ария. За первый месяц учебы он познакомил их с четырьмя удивительными книгами и поставил с учениками скетч по мотивам «Песочницы» Эдварда Олби. Вскоре класс готовился выступить с интерпретацией «Медеи» – греческой пьесы, в которой мать убивает своих детей, – которую разыгрывали в стиле «Отчаянных домохозяек». Эзра учил их думать нестандартно, а все нестандартное как раз и было сильной стороной Арии. Теперь, вместо прозвища «Финляндия», одноклассник Ноэль Кан придумал ей новую кличку, «подхалимка». Впрочем, было приятно снова предаваться школьным радостям, и она уже почти не вспоминала о том, что когда-то в их отношениях с Эзрой бушевали страсти.
Разумеется, пока Эзра не бросил в ее сторону кривую улыбку. Тут уж она не могла сдержать волнение. Ну, или что-то похожее на трепет.
Сидевшая прямо перед ней Ханна Марин подняла руку.
– А как вам такая книга, где героини – лучшие подруги, но потом вдруг одна из них показывает свое истинное лицо и уводит чужого парня?
Эзра почесал затылок.
– Сожалею… Но, кажется, именно эту книгу я не читал.
Ария сжала кулаки. Она-то знала, о чем речь.
– Последний раз повторяю, Ханна, я не крала у тебя Шона! Между вами все уже было кончено. И хватит об этом!
Класс грохнул смехом. Плечи Ханны напряглись.