Окна в микроавтобусе были закрыты плотными шторками, поэтому Людмила Сергеевна так и не узнала, куда ее привезли. По ощущениям, ехали быстро, по времени — два часа. Поэтому решила, что «место» находится где-то под Москвой. В конце пути микроавтобус въехал в подземный гараж.
— Прошу вас, — дверцу открыл сам Архангельский, учтиво предложил руку, от которой Людмила Сергеевна отмахнулась.
— Ну, показывайте свою тюрьму, — сказала она ворчливо.
— Это вовсе не тюрьма.
Гражданский генерал подошел к массивной стальной двери, у которой столбом стоял охранник в строгом костюме. Нажал притопленную кнопку, после чего дверь плавно и бесшумно отъехала в сторону, а за ней обнаружилась обширная кабина грузового лифта.
— Как-то у вас все это легкомысленно выглядит, — язвительно заметила Людмила Сергеевна, входя в лифт. — А где лазерные детекторы сетчатки? Где сенсорные панели и секретные коды?
— Поменьше смотрите голливудское кино, — миролюбиво посоветовал Архангельский. — Для надежной охраны электронные… э-э-э… устройства не нужны. Наоборот, они действуют на сотрудников расслабляюще.
— Но какие-то системы охраны у вас все-таки есть?
Архангельский многозначительно промолчал.
Лифт спускался недолго — Людмила Сергеевна успела сосчитать до пяти, как он уже остановился и пришлось выходить в длинный скучный коридор с белыми стенами и светло-зеленым ковролином. У потолка висели миниатюрные камеры видеонаблюдения. Под прицелом их темных объективов Людмила Сергеевна невольно поежилась: ненавижу эти чертовы штуки! Сразу стало тревожно.
— Идемте, — поторопил Архангельский, аккуратно подхватывая Людмилу Сергеевну под локоть. — Я покажу вам жилой блок.
Поворот налево, какие-то двери без табличек, поворот направо, еще какие-то двери, и они попали в более просторное и круглое помещение, обстановкой напоминающее холл гостиницы средней руки. Там стояли диваны и журнальные столики офисного типа, чахлое мандариновое дерево в кашпо. На выход вели шесть радиальных коротких коридоров, заканчивающихся новыми дверями.
— Здесь вы будете жить, — объявил гражданский генерал.
— Где? — Людмила Сергеевна в растерянности огляделась.
— Выбирайте любую из комнат, — Архангельский помахал рукой. — Они все одинаково комфортабельны и подготовлены для гостей.
— Я буду здесь жить одна? — не поверила Людмила Сергеевна.
— Да, — подтвердил гражданский генерал, не моргнув глазом. — Скажу вам больше, любезная Людмила Сергеевна. Пока вы находитесь здесь, вам запрещено вступать в контакты с кем-либо. Мобильная связь блокирована. Сетевой трафик контролируется специальной программой и службой охраны — вы не можете вести переписку, писать на форумы или в социальные сети. Обслуживающий персонал соответствующим образом проинструктирован. Извините, но таковы правила пребывания.
Людмила Сергеевна уже успела привыкнуть к сюрпризам, но эта новость вновь вывела ее из состояния равновесия. Почему-то она полагала, что вся секретность ограничится подпиской о неразглашении и временным запретом на заграничные поездки. Людмиле Сергеевне очень захотелось высказать язвительное предположение о том, как в итоге расправляются здесь с работниками, завершившими выполнение сверхсекретного задания, но по выражению лица Архангельского она поняла, что сейчас тот не воспримет иронию, и если давить, то легко подтвердит худшие опасения.
Вместо этого Людмила Сергеевна позволила себе только одну ворчливую реплику: «Не тюрьма, говорите?» — и с независимым видом пошла по радиальному коридорчику к двери с цифрой три.
— Я вас подожду здесь, — предупредил Архангельский. — У вас двадцать минут. Переодевайтесь в спецодежду и пойдем смотреть вашего… э-э-э… пациента.
Людмила Сергеевна захлопнула за собой дверь и минуту постояла, прижавшись к ней спиной. Подышала глубоко и часто, пытаясь собраться с мыслями. Вытащила мобильник, убедилась, что сигнал отсутствует.
«Вот ведь урод чертов! — подумала она о генерале. — Разбаловались, блин! Привыкли, что отказа им нигде нет. Будто им на роду написано, что они могут правила сочинять и нам навязывать. Думаете, на вас управы не найдется? Ничего, скоро с Кирой познакомишься — посмотрю я на тебя, генерал!»
Отдышавшись, она осмотрелась. Комната как комната. Стандартный полулюкс на двоих: большая кровать, два кресла, тумбочки, телевизор, холодильник, стенной шкаф, совмещенный санузел. Не было одного и, наверное, самого главного — окна. Его здесь заменяла большая репродукция картины Шишкина «Утро в сосновом лесу». Смотреть на опостылевшее медвежье семейство не было ни малейшего желания: тот еще символ современной российской государственности!
На застланной кровати лежала упаковка с одеждой. Людмила Сергеевна сбросила дорожную сумку и развернула пакет. Женский медицинский костюм: белый укороченный халат с застежкой на пуговицах, хлопчатобумажные голубенькие брюки на резинке — тот, кто выбирал этот комплект, явно ориентировался на сериалы типа «Скорая помощь». Людмила Сергеевна давно не носила униформы и подумала, что будет, наверное, выглядеть глупо. Но размер был подобран идеально, и, переодевшись и одернув халат, она оценила результат: вроде неплохо. Только фонендоскопа на шее для полного счастья не хватает.
Спецодежда настраивала на деловой лад. Злость угасла, панические мыслишки попрятались. Людмила Сергеевна тщательно вымыла руки, похмурилась на себя в зеркале и вышла в круглый холл, где ее поджидал Архангельский. Встретил с улыбкой.
— Вы превосходно выглядите, — сообщил он.
Им пришлось вернуться к лифту и спуститься, по приблизительным прикидкам, еще на два уровня вниз. Сооружение все больше напоминало бункер, построенный на случай ядерной войны. Людмила Сергеевна нервно вздохнула, думая о том, что и в дурном сне она не могла оказаться в подобном месте — ярко выраженная клаустрофобия не проявлялась, но потолок все равно чуть «давил».
Новый коридор почти не отличался от коридора жилого блока, но имел много ответвлений, а на стены здесь была нанесена незнакомая маркировка — разноцветные линии и аббревиатуры: МЭБ, КБОР, ФХЛ, ОСН и ММХ. Архангельский шел вперед, уверенно сворачивая, где надо, и наблюдательная Людмила Сергеевна быстро сообразила, что он придерживается синей линии. Наконец коридор закончился массивной стальной дверью, на которой синими буквами было написано КБОР. Здесь стоял цифровой замок, и возникла небольшая заминка — Архангельский набирал код.
— Прошу, — сказал гражданский генерал, открывая дверь и пропуская Людмилу Сергеевну вперед.
Она вошла и в изумлении остановилась на пороге. Перед ней открылся зал размером с крытый хоккейный стадион, только без трибун для болельщиков. Потолок здесь был необычайно высок, и в полумраке на самой верхотуре угадывались какие-то решетчатые конструкции, с них на длинных шнурах свисали прожекторы, ориентированные так, чтобы их лучи сходились в одной зоне внизу, в центре зала. В круге света стояла клетка — натуральный такой куб, сваренный из толстых металлических прутов и сразу притягивающий внимание. Внутри куба находился человек.
Это сюрреалистическое зрелище — огромный зал, свет прожекторов и клетка с человеком внутри — вызвало у Людмилы Сергеевны четкую ассоциацию. Она уже видела нечто подобное. Но не наяву, а в кино. «Молчание ягнят», конечно же! Клетка для зловещего маньяка-людоеда — доктора Лектора. Специально она не смотрела этот фильм, не любила триллеры, но как-то включила первый канал и поразилась: выходной вечер, прайм-тайм, а тут в полный рост показывают весьма откровенную киноленту с расчлененкой и сексуальными моментами — а как же дети?! Поэтому, наверное, и запомнилось…
Видя замешательство Людмилы Сергеевны, Архангельский сказал, будто извинялся:
— Предпринятые меры… э-э-э… безопасности, быть может, покажутся излишними. Но когда вы узнаете суть, то поймете, что в этом деле нет ничего лишнего.
Людмила Сергеевна пропустила его слова мимо ушей. Как зачарованная, она медленно двинулась вперед. Заметил ее и сидящий в клетке. Точнее, он не сидел, а полулежал на достаточно просторной тахте. При виде гостей он встал на ноги, выпрямился и прижался к прутьям.
Это был сравнительно молодой человек — лет двадцати пяти. С развитой мускулатурой, идеальной фигурой и чистой кожей, без изъянов. Пропорции его совершенного тела ничто не скрадывало, поскольку одет он был лишь в белые пляжные шорты. Длинные золотистые вьющиеся волосы волной спадали на плечи — и, наверное, из-за них его можно было бы принять за девушку, если бы не подчеркнутая сильным подбородком мужественность лица. Молодой человек был прекрасен. Как бог. Как Аполлон.
Дыхание у Людмилы Сергеевны перехватило. Она не верила, что такое возможно. Даже расфуфыренные голливудские актеры не бывают… такими…
Дыхание у Людмилы Сергеевны перехватило. Она не верила, что такое возможно. Даже расфуфыренные голливудские актеры не бывают… такими…
Молодой человек вдруг протянул к ней руки сквозь решетку.
— Мама? — спросил он недоверчиво, а потом без перехода радостно провозгласил: — Мама!
Людмила Сергеевна остановилась, словно налетев на невидимое препятствие. Остро запахло щами…
4
В молодости она была совсем дурехой. Даже стыдно вспоминать.
И была абсолютно уверена: у нее будет четверо детей, не меньше. Лет с пяти была уверена — как начала соображать, что к чему.
Пример имелся. У прабабки по материнской линии было аж двенадцать детей! Правда, до зрелого возраста дожила только половина из них. У бабки — пятеро! Вот мать «подкачала», ограничившись двумя, но она стала уже городской жительницей, бросив родовой поселок под Кирсановом и уехав учиться в Ярославль; потом выскочила замуж за молодого военного моряка, и жизнь ее превратилась в череду переездов и многомесячных «кукований» (как она сама называла тягучие периоды, когда крейсер отца уходил в очередной дальний поход), тут не до оравы детей.
Но Людочка знала: у нее все будет по-другому — милый интеллигентный муж, квартира в Питере и большая, очень большая семья.
Не сбылось. Потому что дура. Потому что спешила. А поспешишь, как известно, людей насмешишь. Впрочем, тут было не до смеха.
Залетела она — кто бы мог подумать? — с первого же раза. В четырнадцать, блин, лет. Дело было в пионерском лагере имени Терешковой на южном побережье Финского залива, неподалеку от курортной Нарвы-Йыесу. Предметом обожания в те дни для нее стал Максим — плечистый пионервожатый, тоже еще совсем юный, с первого курса пединститута. При этом он казался таким взрослым, таким бывалым, таким… джентльменом. Девки в отряде повлюблялись в него сразу, и ночами, лежа в кроватях, делились друг с другом впечатлениями, хвастались: а он на меня сегодня посмотрел, а он со мной говорил, а он сказал, что я лучше всех рисую, а он, а он… И Людочка твердо решила: вы можете трепаться сколько угодно, а он будет моим мужчиной! И добилась, дура, своего — чуть ли не в последний вечер перед отъездом из лагеря, когда после песенного праздника и официальных посиделок у костра набралась храбрости и прямо ему сказала, что «хочет» — сейчас хочет, немедленно. Максим был подшофе, поэтому, видимо, и согласился. Они сбежали с детского токовища на пляж — перелезли через невысокую ограду, Максим помог перебраться, джентльмен. И там, на пляже, на песчаном склоне, в зыбком теплом сумраке белой ночи, все и случилось. Надо сказать, что Людочке не понравился первый опыт: Максим излишне торопился, песок был как наждак, неудобно, больно и стыдно. Когда все закончилось, ее мужчина быстро оделся, присел рядом и вдруг начал многословно и плаксивым голосом объяснять, что все это случайность, что он и не собирался ничего такого делать, что он очень просит никому не говорить об этом, ведь будут неприятности, и не только у него, но и у нее. Она не знала, что ответить, а потому молча собралась и пошла к лагерю. Влюбленность разом схлынула. Вместо гордости, на которую Людочка рассчитывала, ощущалось только тягостное недоумение: неужели это всегда так и у всех так? Видеть Максима она больше не хотела, и до самого отъезда в Кронштадт так и не увидела — наверное, он тоже ее избегал.
Вспомнить о любовнике все же пришлось довольно скоро. Задержка! Через три недели она все поняла. Поразмышляла еще неделю и поехала в Питер — искать. Это не составило большого труда: она знала, что Максим учился в Герцена, знала, на каком факультете и на каком курсе, остальное — дело техники. Максим не стал отпираться, сразу сообразил, чем это может обернуться, боялся только, что Людочка потащит его в ЗАГС, но это как раз не входило в ее планы. Она требовала одного: разобраться с беременностью, чтобы ее не было, не было, не было! Максим взял пару дней на решение проблемы, посовещался с приятелями и нашел какую-то «бывшую акушерку». Людочке хорошо запомнилась квартира, где все произошло, — коммуналка на Марата с большим количеством комнат и высоченными, коричневыми от копоти потолками. Было очень больно и стыдно. С кухни тянуло запахом кислых щей — так противно, что Людочку вырвало прямо на пол… Едва живая она вернулась в Кронштадт, хотела принять ванну, но тут по ногам потоком потекла кровь, и Людочка упала в обморок. Очнулась уже в госпитале, рядом плакала мать, которая, конечно же, все поняла.
Надо отдать матери должное: даже зная правду, она ни разу не попрекнула дочь, а для подозрительного отца, который, вот незадача, был в то время дома, придумала убедительную легенду.
Людочка, получившая столь болезненный и унизительный для самооценки опыт, твердо решила, что дети у нее, конечно, будут, но вступать в интимную связь она пока поостережется — до замужества. А поскольку план дальнейшей жизни сохранился практически в неизменном виде, то когда пришло время, она выбрала для продолжения обучения Педагогический институт имени Герцена. Импринтинг, что ли, сработал? Но не поступила, завалившись на сочинении. Зато прямо в приемной комиссии познакомилась с перспективным и очень интеллигентным аспирантом, за которого уже через пять месяцев выскочила замуж.
Аспиранта звали Евгений, и он считал себя гением. Некоторые основания для этого имелись. Он был первым в своем многочисленном деревенском роду, кто поступил в вуз, с успехом закончил его и двинулся дальше — к ослепительным высям науки. Поэтому он был немного спесив. Отец не одобрил выбор дочери, считая, что она слишком поспешила да и зять далек от идеала, на свадьбу не приехал и матери запретил. Из-за этого у родителей, кстати, случился первый по-настоящему серьезный конфликт, который перерос в непрерывную череду стычек, через три года завершившуюся разводом. Свадьбу справили у Евгения в деревне, и это была первая и последняя свадьба в жизни Людмилы, которая сопровождалась многодневной пьянкой с соблюдением всех положенных ритуалов, включая мордобой и попытку похищения невесты.
Поскольку отец отлучил Людмилу от семьи, молодая пара поселилась в общаге. Помимо всего прочего, девушка очень рассчитывала, что супруг подтянет ее по некоторым предметам и поможет поступить в Герцена со второго раза. Но не тут-то было. Евгений быстро убедил ее, что сейчас для него самое важное — защитить диссертацию, выбить себе место на кафедре и встать в очередь на квартиру, и он будет очень ей благодарен, если она поможет ему преодолеть все трудности. И Людмила согласилась. Она быстро превратилась в домработницу, кормила и обстирывала мужа, устроилась в этом же общежитии уборщицей, чтобы добавлять к скудной стипендии свою трудовую копейку. И никогда не жаловалась. Потому что верила — все будет хорошо: и диссертация будет, и дети будут, и квартира будет. Чистая, наивная душа! Диссертацию Евгений защитил в срок и даже должность на кафедре получил без заметных проблем, а вот с жилплощадью не заладилось — в Россию пришел капитализм, отягощенный приватизацией, и все молодые ученые были поставлены перед фактом: на «халявные» квартиры можно больше не рассчитывать. Из общежития их попросили, и пришлось снимать комнату на Петроградке. Цены росли не по дням, а по часам, скудной зарплаты не хватало на элементарные вещи. Людмиле пришлось устроиться на две работы сразу (уборщица и вахтер), но поскольку квалификация у нее была нулевая, то и платили ей соответственно. С Евгением они стали пересекаться редко, он по этому поводу раздражался, поскольку привык к ежедневному чистому белью и полноценному трехразовому питанию. Потом и он начал куда-то пропадать, исчезая на двое-трое суток, и Людмила заподозрила неладное. На вопросы он отвечал, что как молодой специалист собой не располагает и вынужден кататься в командировки по области за своих старших товарищей. А еще через два месяца объявил, что уходит навсегда. Оказалось, у него давний роман с молодой вдовой, у которой ко всем прочим достоинствам имеется большая квартира в центре. Людмила не стала устраивать из этого скандала и трагедии — ее уже начинало всерьез беспокоить, что, несмотря на активную интимную жизнь, у нее так и не получается завести от Евгения ребенка. Ну и сам дурак! Ну и уходи к своей лахудре! Было немного обидно, что она так обманулась и потратила на этого самовлюбленного болвана последние годы молодости, но тут уж ничего не поделаешь.
Второй муж Людмилы по имени Олег был хирургом-травматологом — говорят, очень неплохим. С ним Людмила познакомилась в медицинском училище, в которое поступила сразу после развода с Евгением. Решила резко поменять приоритеты и сочла, что если будет владеть начальным медицинским образованием, то это пригодится не только ей самой, но и ее детям. Олег читал будущим медсестрам курс по травматологии и сразу понравился Людмиле. Он был такой взрослый, импозантный и, представляете, девчонки, холостой! Людмила поднапряглась и довольно быстро вскружила ему голову. И когда Олег начал проявлять намерения, сразу объяснила, что хочет от него много-много детей. Он тоже оказался слегка помешан на идее создания большой веселой семьи. Разумеется, не с кем попало, а с девушкой, которая может выносить и родить здоровое потомство. Еще в период знакомства он успел оценить фигуру и страстность Людмилы, но предложить пройти полноценное медицинское обследование постеснялся. Может быть, зря. Скорее всего, зря. Он попросил об этом только через год совместной жизни, когда убедился, что ни один из прогрессивных методов ускорения зачатия не помогает. Диагноз был страшен: Людмила стерильна. Когда она впервые услышала результаты обследования, в нос вдруг ударил резкий запах кислых щей, Людмилу вырвало. Дрянь психосоматика. Олег сразу подал на развод.