Когда Война Кольца завершилась и мощь Королевства продвинулась на Восток, кое-кто вспомнил о двух сгинувших там волшебниках. Но много выяснить не удалось. Ученые мужи пришли лишь к тому печальному выводу, что Итрин Луин потерпели поражение в своем великом деле. А кое-кто заподозрил, что именно от них пошла магия восточных земель, – та, которую, как вскоре выяснилось, Саурон не создавал и которая жила после его падения, ничуть не умалившись в силе. Так идут годы, и никто не ведает правды о Синих Волшебниках. Но есть одно сказание, неверный слух, дошедший от дальних пределов Востока – передаваемое у истерлингов сказание о Двоих, пришедших с Запада. Говорят, будто те Двое пришли примерно в начале второго тысячелетия Третьей Эпохи. Саурон в то время скрывался в Темном Лесу, и восточные племена забывали о нем, хотя кое-кто еще и поклонялся ему. Мощь же Двоих ужасала. Ибо им были подвластны звери и небесные птицы, и в сердцах людей и даже Диких Эльфов читали они с легкостью, как темные боги. И чем дальше шли они по землям Востока, тем сильнее являли свою мощь. Сперва, как говорят, они пытались прикинуться обычными людьми и выказывали силу, лишь защищая себя. Но когда слух о них разошелся, то племена стали являться к ним, и приносить дары, и просить защиты от темных богов и злых соседей. Двое дары сперва отвергали и откликались на просьбы из одной своей благости. Светлыми Богами – Ах-Тангир – звали их истерлинги, ибо одежды их были цвета небесной лазури, и сила их была силой Света, отгоняющего Тьму. И со временем они привыкли к почтению и признались, что они подлинно боги, явившиеся в мир, и дары приходились им теперь по душе, ибо подлинно подобали их достоинству. И говорили они так: «Да, если вам так угодно, мы Боги Света. И мы пришли избавить вас от власти Богов Тьмы. Пока вы – дети, и вам нужны боги. Пусть же боги ваши живут в Свете, а не во Тьме. Чтобы вырасти и самим стать для себя богами, вы должны встать с нами против Тьмы».
Тогда многие племена откликнулись на их призыв и стали изгонять слуг Саурона. А Ах-Тангир примиряли эти племена с эльфами-авари из рассеянных по Востоку колен Морвэ и Нурвэ, хотя немало труда пришлось им к этому приложить, ибо люди и эльфы ненавидели друг друга с давних времен. И, собрав великое войско, пошли они на Восток, к древней родине эльфов и людей. Тот гористый край в то время находился под властью Фанкила, прежнего наместника Моргота на Востоке, соперничавшего в мощи с Сауроном. Многие людские племена поклонялись Фанкилу, и Ах-Тангир отняли у него жертвы и поклонение. Потому сам он начал собирать войско, и у подножия высокой горы на западе своих владений встретил своих врагов. Великий страх овладел войском Ах-Тангир, эльфами и людьми, и они разбежались. Подлинно ужасным было войско Фанкила. Были в нем и люди, и орки, и гномы, и даже отступники-авари, служившие Тьме со времен гибели короля своего Нурвэ. И драконов вызвал Фанкил, живших в опоганенных Тьмой реках и озерах Востока. Но Ах-Тангир не дрогнули и вступили в битву. Нашлись у них и воины для брани. Ибо по их слову слетелись со всех окрестных краев птицы, и сбежались звери, и стали биться насмерть с чудовищным войском Фанкила. А с самим вождем вступили в битву Светлые Боги, и чары их оказались сильнее. Своими жезлами поразили они могучего темного бога, и сковали его мощь, и запечатали его в горе, под сенью которой происходила битва. Тогда все его воинство простерлось ниц перед победителями. Ах-Тангир пощадили гномов и людей, а драконов сковали чарами – так что все эти побежденные стали им верно служить. Лишь отступников-авари перебили без пощады. Что же до орков, то долго совещались новые боги, и наконец старший из них сказал: «Лютый вы народ, и мало надежд на добро от вас. Но нам нужны воины, чтобы биться под небом, ибо Саурон могуч, а на степных людей и диких эльфов надежды мало. Потому сами вы убьете каждого второго из своей среды, а после соединитесь в один народ с людьми, которые бились вместе с вами. И для тех, и для других будет это достаточной карой. Но нам принесите клятву верности».
Малой карой это показалось оркам, а людям приходилось выполнять и худшие веления Фанкила. Но кое-кто из авари тогда решил, что и в сердца Двоих закралась Тьма. Не все, однако, – ибо авари стыдились своей трусости и потому готовы были к преданной службе Двоим, да и сами суровы нравом. В глубинах той горы, где был запечатан Фанкил, сотворили Двое великолепный чертог и назвали его на языке эльфов Запада Сам-Бал, то есть Палаты Власти. Там воссели они на каменных тронах под защитою гномов, и драконов, и эльфов, и нового многочисленного племени, происшедшего из смешения людей и орков. Из этого племени и взяли они себе первых учеников. «Ибо, – говорили они, – должны вы быть сильны, обладать хотя бы частицею нашей силы, чтобы противостоять Тьме, если мы потерпим поражение».
Впрочем, не хотели они более воевать с Тьмой в открытую. Тайные посланцы, несущие тайное знание Двоих Учителей из Мира Света, разбредались по разным краям Востока. До самого Кханда и Ближнего Харада донесли они это знание, и Саурон забеспокоился. Когда пришел он сам на Восток, изгнанный из Темного Леса (было это в начале третьего тысячелетия Третьей Эпохи), то послал против Сам-Бала могучее войско из вновь порабощенных степняков. Но все они пали в боях, и тела их были скормлены драконам гномами или растерзаны свирепыми воителями из Горного Племени, унаследовавшими орочий нрав. Иных, впрочем, как говорят, увели в подземелья Сам-Бала, пред очи Двоих, и страшна была их судьба. Ибо Свет, исходивший от Двоих, затмился, и Светлые Боги стали более жестоки и менее милосердны, чем прежде. Говорят, что дух Фанкила витал в подземельях и к нему направляли Двое своих учеников. «Ибо, – говорили они, – в борьбе с Тьмой надо познать самое Тьму. Оба рода дел должны испробовать вы, чтобы сделать выбор».
В честь того духа, чтобы задобрить его и получить от него наставления, вершились ужасные деяния. Но и сами Боги сурово мстили за любое неповиновение и требовали от всех подданных и учеников щедрых даров. Саурон больше не посылал войск на Восток, и мощь Двоих возросла. Но тайная война не прекращалась – до самого падения Барад-Дура. Тогда внезапно ослабла сила Двоих, и за несколько месяцев на глазах изумленных рабов превратились они из полных сил величественных старцев в высохшие мумии. В ужасе многие тогда бежали из Сам-Бала, и власть Палат Власти ослабла. Тогда многие ученики, рассеянные по странам Востока и Юга, стали чародействовать и призывать темных духов без оглядки на Учителей и творить немало зла себе и другим. Но говорят, что доселе возвышается в Восточных Горах Чертог Власти, Сам-Бал Ах-Тангир, и туда сходятся для ученичества и посвящения чародеи со всех концов Средиземья. И говорят также, что в самых глубоких глубинах Сам-Бала, в зале Ах-Гилта, где мощнее всего ощущается дух Фанкила, восседают на черных престолах в светлых одеждах два мертвых тела с живою душою, сжимая в костлявых руках потемневшие от времени посохи. Пред их вечно живые очи, глаголющие без слов, являются алчущие высшего посвящения, и познают там тайну Единства Света и Тьмы, и выходят из темного зала, оставив свой человеческий жребий… Так говорят на Востоке.
Теперь молчали все, кто слушал Беатора. Плащ Данно Акайна беззвучно подгорал, Кэбидж помешивал деревянной ложкой с длинной ручкой мясное варево в котле, Табарин шумно чесал в бороде, но никто не посмел вставить хотя бы словечко.
Тогда прозвучал меланхоличный голос эльфа:
– Я не знал этой легенды, сударь Беатор.
– Для меня это лучшая похвала… – начал было гондорец, но его сейчас же прервали:
– А я вот знал.
Оказывается, Агдалон успел войти, поставить ведра и услышать… сколько он слышал? Половину? Треть? Неважно. Узкое смуглое лицо мага излучало гнев. Смотрелся он жалко: хламида из тонкого полотна с разноцветными ленточками и таинственными серебряными бляшками, нашитыми тут и там, промокла насквозь, у ног Агдалона накапала порядочная лужа. Черная бородка усеяна была крупными росинками. Красные руны, начертанные на белом тюрбане, медленно расползались – как видно, нет такой магии, которая была бы способна превратить неводоотталкивающие чернила в водоотталкивающие… Ноздри нервно трепетали над тонкими губами, но впечатление смазывалось огромной каплей воды, повисшей на самом кончике носа. И только глаза, мраморно-серые глаза Агдалона, еще способны были внушить кое-кому ощущение грядущих неприятностей. Но и мажьим глазам не дали как следует развернуться. Домовитый Кэбидж запричитал:
– Ай-яй-яй! Что ж вы плащик-то не надели, сударь маг? Дело ли это – шляться под дождем в таком невразумительном виде! А? Очень исправный плащик, сносу ему нет, спасибо Кирдану Корабелу!
– Я знаю эту легенду!
– А не хотите ли табачку, сударь маг? Живее согреетесь…
Агдалоновы глаза несколько притухли, но гнев его все еще жаждал пищи:
Агдалоновы глаза несколько притухли, но гнев его все еще жаждал пищи:
– …И я знаю, как гондорские школяры и профаны исказили ее! Потому что был в тех местах и поклонился Двум. И в тело мое вошел неземной восторг, и ладони мои сверкали молниями, и чистый свет исходил от моих глаз. Это была радость, святая и древняя, благороднейшее золото древности. Кто, как не сам творец Арды, мог оставить неисчерпаемый кладезь силы в дикой глуши? Кому, как не ему, подвластно умение доставлять любому существу моментальное счастье? Истина в том, что Двое были подлинными посланцами его, не понятыми и не принятыми землею, погрязшей в невежестве. Я знаю, я испытал!
И хотел было Беатор возразить магу: мол, и Тень, царствовавшая в Мордоре, способна была на многое. Да и прислужники ее не лыком шиты. А до нее была еще тень пострашнее и помогущественнее… Да только заколебался гондорец. Нет, он не боялся мага. Но нужно ли затевать ссоры и споры внутри отряда? Хаддар за это по головке не погладит. И пока Беатор колебался, дело решилось само собой.
В дверь постучали. Табарин:
– Кто б ты ни был, можешь войти.
Староста деревни, жившей в Острове и поддерживающей его в должном состоянии, когда там не стоял на постое ни один зеленый отряд, привел человека с бледным, измученным лицом, в плаще, отяжелевшем от воды, и сапогах, искупавшихся в жидкой грязи по самые отвороты. На поясе у него красовалась маленькая медная пряжка в форме восьмилучевой звезды. Такие же, только серебряные, носили все Хаддаровы люди, да и вообще все бойцы зеленых отрядов. А золотая была у одного человека – Первого Звена.
– Откуда ты, гонец? – осведомился Табарин, поправляя одежду и пытаясь придать лицу серьезный вид.
– Из Форноста. Мне нужен капитан двадцать второго зеленого отряда. Немедленно.
– Так уже и двадцать второго? Месяц назад мы были двадцать пятым… – удивился Табарин. Впрочем, гном не мешкая сходил в соседнюю комнату, где отсыпался Хаддар. Тот вскоре вышел, весь в повязках, представился, сонно щуря глаза, и пригласил гонца к себе. Их беседа длилась недолго. Как видно, вестник привез только устный приказ, короткий и ясный…
Гонец не пожелал остаться, просушить одежду над очагом, поесть и отдохнуть. Он лишь сообщил Хаддару волю Первого Звена, выпил вина и вновь вышел на дождь. Вскоре снаружи послышалось шлепанье копыт по глубоким лужам.
– Ишь ты, торопится…
– Точно, Кэбидж. Как видно, не мы у него последние, – ответил Акайн. Руки его тем временем уже поправляли одежду, руки знали: не одному гонцу придется сегодня вдоволь нарадоваться дождю.
Хаддар:
– Собирайтесь, срочно возвращаемся в Форност.
– А как же Компания Семи?..
– Либо потом, либо не нам достанется, Беатор. Собирайся.
* * *Двенадцать рослых светловолосых всадников обгоняли повозки зеленого отряда. Все в длинных плащах неприметных оттенков: серые, буроватые, цве@@та опавшей и подгнившей листвы. Все на тонконогих лошадях, каждая из которых была по роду своему знатнее гондорских владык. Все в кольчугах, посверкивавших живым серебром. Если не мифрил, то нечто необыкновенно похожее на него. Все дивно красивы, как могут быть красивы только перворожденные, и никогда – люди. Как бывают красивы перстни или броши, сделанные на пару искусным ювелиром и не менее искусным магом.
– Добрые коньки, – негромко произнес Кэбидж, обращаясь к Данно. – Да и сбруя у них справная. У нас, конечно, получше бы сделали, так то у нас… А больше нигде, пожалуй, сбруи лучше этой не сыщешь.
– Что ты шепчешь?
Хоббит не ответил. В другое время Данно пошутил бы, наверное, приободрил бы друга-товарища, только сейчас ныла у него грудь, болели сокрушенные ребра, а от чужаков несло неясной угрозой… или, может быть, силой, от которой хотелось приглушить голос, а лучше того – лишний раз не открывать рта…
Моросило. Мелкое дождевое сеево никого и ничто не оставило сухим. Лошадиные копыта сочно разбрызгивали грязь безымянной боковины Западного тракта. Перворожденные обогнали первую и вторую повозки молча, не произнеся ни слова, не поворачивая даже голов. В присутствии неутомимых эльфов Хаддаровы бойцы сильнее почувствовали собственную усталость. Чистые точеные лица, ровный шаг, прямые спины… Лишь дунадан, широкоплечий и тяжелый, на своем чудовищном жеребце и с Молчаливым Другом на боку, казалось, был им под стать, – такой же величественный воин древности, неприступный и надежный, словно башня из крепчайшего камня.
Но вот предводитель дюжины поравнялся с повозкой Хаддара. Миг – и зазвучала звонкая эльфийская команда. Перворожденные придержали коней. Тот, первый из них, спешился, по щиколотку в грязи шагнул к повозке. Капитан спрыгнул и пошел ему навстречу. Высокий, светловолосый витязь и кряжистый человек обнялись. Человеческая кровь с промокшей повязки на предплечье капитана испачкала эльфийский плащ.
– Здравствуй, Хаддар.
Когда говорит перворожденный, кажется, будто каждый куст в лесу, каждая травинка в поле, каждая птица в небе и каждый зверь в норе вторят ему. Перворожденный печально улыбается. Капитан ответил эльфу севшим голосом:
– Здравствуй, Элладан. Я очень устал, друг.
* * *Зеленый отряд Хаддара можно разделить на группы разными способами. Так, например, были в отряде любители поговорить и любители помолчать. К числу первых относились друзья-неразлейвода Кэбидж и Данно Акайн. К числу вторых – сам капитан, Агдалон, дунадан Торн и Дэлагунд. Посередке оказывались гном и Беатор.
Можно было поделить всех на хороших бойцов и на бойцов так себе. И тут первыми бы числились как раз молчуны (кроме Агдалона), да еще, пожалуй, неутомимый Табарин. А вот из болтунов… что вышло, то вышло. Из болтунов вообще редко получаются приличные бойцы. Зато Агдалон, хоть и был молчуном, пока особой ретивости и прыти не проявил. Что в остатке? Да все тот же Беатор, знатный драчун на дубинках и на ножах, да еще умелец делать всяческие боевые механизмы, но никудышный лучник и еще того хуже – мечник. Он было высказался как-то с досады, мол, талант и для меча, и для дубинки нужен. На это Хаддар ему возразил: «Талант нужен для всего. Но биться на мечах – искусство, а драться дубьем – забава». Для поднятия духа капитан в тот же день показал Беатору три особенных финта в дубинном бою, и синяки болели потом с полмесяца…
Еще в отряде были ветераны и новички. Матерыми считались сам Хаддар, Табарин, Дэлагунд, Торн и Кэбидж. Из новых людей числились арнорец да все тот же маг. Кто остался в серединке? Опять Беатор.
Если же делить отряд на персон, смыслящих в словесной премудрости и древних знаниях, то первыми оказывались Дэлагунд, Агдалон и Торн. О Хаддаре никто никогда не мог сказать, что ему известно, а о чем капитан не имеет понятия. Такой уж это был человек – закрытый ото всех, и от своих людей в том числе. Гном и хоббит наукам не навычны, больше им нравился эль; арнорец же всяческие премудрости древних времен презирал, не умел читать и тем гордился. Точнехонько между первыми и вторыми попадал… Беатор. Все-таки бывший архивариус и большой книжного слова любитель. Жаль, читал он когда-то бессистемно и беспорядочно и теперь мог иногда вытащить из памяти своей какую-нибудь диковинную подробность, но привязать ее ни к чему не мог. Вот, например, был когда-то могущественный царь Тар-Анкалимон, сын Атанамира. А уж чего ради оный царь запомнился и что он, царь этот, делал, Беатор, сколько ни бился, припомнить не умел.
Красавцев в отряде хватало… Первым изо всех, конечно, был Дэлагунд. Человек никогда не превзойдет в красоте рассвет, или, скажем, ручей, или ветер в листве старого клена; перворожденный тоже не превзойдет, но эльф хотя бы способен сравняться с ручьем, и кленом, и с рассветом, а человек – нет. Хотя некоторые и способны уподобляться дубу, свинье, крысе… Хаддар и Торн – оба хороши тяжкой и смертоносной красой мастерски откованного клинка. Тощий черноволосый Данно Акайн – воплощенное шальное веселье, вечная ярмарка, а она крепко жжет женские сердца. Агдалон столь похож на мудрецов древности, как рисуют их нынешние живописцы Средиземья, что поневоле хочется поклониться ему. Хотя бы и чувствовалось, что красота мудрости разбавлена в нем сладкой водицей текущего века. Табарин и Кэбидж, кажется, даже среди своих красавчиками не слывут. Впрочем, говорят, хоббиты такого понятия между собой до сих пор не завели, а гнома-красавчика свет не видывал со времен царя Балина. И тут Беатор попадал в серединку! Он был не хорош собой, но и не дурен. Высокий, широкий в плечах, с крепкими руками, телом он напоминал деревенского здоровяка. Тонкие губы, высокий лоб и особенный разрез глаз придавали его лицу налет задумчивой мечтательности. Да только скулы для столь умственной физиономии выходили широковаты. Беатора на улицах Минас-Тирита принимали за сущую деревенщину…
Если бы пришло кому-нибудь в голову посчитать, кто в отряде считается старшим, а кто младшим, кто повыше, а кто пониже, повторилась бы та же история. Младшими считались прежде всего новички: арнорец и маг. Главным был, разумеется, сам капитан Хаддар, и во всех делах при отсутствии Хаддара замещал его Табарин. За Кэбиджем оставалась незыблемая власть над продуктами и иными припасами. А за Торном – право первого совета Хаддару. Когда-то, по слухам, сам Кирдан Корабел, Первое Звено Братства, долго колебался, выбирая, кого из двоих поставить командиром нового зеленого отряда: Торна или Хаддара. Один был опытным следопытом и непобедимым бойцом на мечах, а другой славился холодной отвагой и хитроумием… В конце концов Кирдан обратился к ним с вопросом, не желает ли кто-нибудь уступить. Дунадану старинное благородство помешало требовать старшинства. Он сказал, что подчинится Хаддару, если того назначат капитаном. Хаддар ответил: «Благодарю тебя, Торн», – и сейчас же выгнал из отряда двоих лишних, по его мнению, хоббитов (оставил лишь Кэбиджа), попросил найти ему мастера машин (отыскали, хоть и не сразу, Беатора), потребовал, чтобы кое-кто сменил оружие на более исправное… словом, и мига не прошло, как он обрел над отрядом власть, словно командовал им уже не один год. Словно мать родила его двадцать пять лет назад на далеком Харадском пограничье только для того, чтобы он сделался капитаном зеленого отряда…