За кабинетом помощников Далай-ламы начинался коридор, который вел к другим кабинетам и всегда тщательно запертой двери. Из разговоров помощников я знала, что дверь ведет в массу интересных мест – Вниз, Наружу, в Храм и даже За границу. Через эту дверь входили и выходили все гости Его Святейшества. Она вела в огромный новый мир. Но тогда я была всего лишь крохотным котенком, и меня вполне устраивал тот мир, в котором я находилась.
Свои первые дни на этой Земле я провела в тесном закоулке и ничего не понимала в человеческой жизни. Я даже не представляла, насколько необычны те обстоятельства, в которых оказалась. Когда Его Святейшество в три часа ночи поднимался для пятичасовой медитации, я шла за ним и сворачивалась клубочком возле него. Меня питали его энергия и тепло. Я думала, что все люди начинают каждый день с медитации.
Когда к Его Святейшеству приходили гости, я видела, что они всегда протягивают ему белый шарф, ката, а он возвращает его им с благословением. Я полагала, что именно так люди и приветствуют гостей. Я понимала, что многие из тех, кто приходил к Его Святейшеству, проделывали большой путь – и это тоже казалось мне совершенно нормальным.
А потом однажды Чогьял поднял меня и пощекотал мне шейку.
– Ты думаешь, кто все эти люди? – спросил он, заметив, что я рассматриваю множество фотографий в рамках, которые висели на стене кабинета помощников Далай-ламы. Указав на снимки, он сказал: – Это восемь последних президентов Соединенных Штатов. Ты же знаешь, Его Святейшество – совершенно особый человек.
Я знала это, потому что Далай-лама всегда проверял температуру молочка, прежде чем дать его мне. Молоко должно было быть теплым, но не слишком горячим.
– Он – один из величайших духовных лидеров мира, – продолжал Чогьял. – Мы верим в то, что он – живой Будда. Должно быть, у тебя очень тесная кармическая связь с ним. Интересно было бы узнать, что вас соединило.
Через несколько дней я нашла дорогу в коридор, добралась до маленькой кухни и комнаты, где помощники Далай-ламы отдыхали, обедали и пили чай. На диване сидели несколько монахов. Они смотрели программу, посвященную недавнему визиту Его Святейшества в США. Все уже знали, кто я такая – я стала настоящим талисманом резиденции Далай-ламы. Запрыгнув на колени одного монаха, я позволила ему гладить меня и стала вместе со всеми смотреть телевизор.
Сначала я видела только огромную толпу людей. В центре виднелась маленькая красная точка. А вот голос Его Святейшества я слышала совершенно отчетливо. Программа шла дальше, и я поняла, что эта красная точка и есть Его Святейшество – он выступал на огромном крытом спортивном стадионе. То же самое повторялось во всех городах – от Нью-Йорка до Сан-Франциско, – где побывал Далай-лама. Комментатор сказал, что огромные толпы людей, собиравшиеся во всех городах, показывают, что Далай-лама куда популярнее многих рок-звезд.
Понемногу я начала понимать, какой выдающийся человек Далай-лама и как высоко его ценит общество. А поскольку Чогьял сказал, что нас с ним связывает «очень тесная кармическая связь», то в какой-то момент я поверила и в то, что я тоже – особая кошка. В конце концов, ведь это меня Его Святейшество спас в трущобах Нью-Дели. Может быть, он узнал во мне родственный дух? Может быть, наши души настроены на одну и ту же духовную волну? Когда я слышала, как Его Святейшество говорит своим гостям о важности любовной доброты, то сразу же начинала мурлыкать, подтверждая справедливость этих слов. Я думала точно так же. Когда он открывал очередную банку кошачьего корма, мне, как и ему, было совершенно очевидно, что все мыслящие существа хотят удовлетворять одни и те же основные потребности. А когда после ужина он поглаживал мой набитый животик, становилось ясно, что он абсолютно прав: все мы одинаково хотим быть любимыми.
Примерно в то время начались разговоры о том, что делать, когда Его Святейшество отправится в трехнедельную поездку по Австралии и Новой Зеландии. График поездок был очень напряженным, и нужно было решить: следует ли мне остаться в резиденции Далай-ламы или будет лучше подыскать мне новый дом?
Новый дом? Что за безумная идея?! Я была КЕС и сумела отстоять свое место в окружении Далай-ламы. Я не собиралась жить ни с кем, кроме него. Я научилась ценить самые обычные события моей повседневной жизни – возможность сидеть на подоконнике, пока Его Святейшество разговаривает с гостями, есть чудесную пищу, которую он и его помощники подавали мне на блюдечке, слушать вместе с Тенцином дневные концерты.
Хотя атташе по культуре Его Святейшества был уроженцем Тибета, он окончил Оксфордский университет в Англии. Он поступил туда, когда ему было всего двадцать лет, и полюбил все европейское. Каждый день после обеда, если не было неотложных дел, Тенцин поднимался из-за стола, брал маленькую пластиковую коробочку с обедом, приготовленным женой, и отправлялся по коридору в комнату скорой помощи. Комната редко использовалась по прямому назначению, но в ней имелись узкая койка, аптечка, кресло, а Тенцин установил здесь небольшую аудиосистему. Как-то раз из любопытства я пошла за ним и увидела, как он устроился в кресле и нажал кнопку на пульте управления системой. И неожиданно комната наполнилась музыкой. Тенцин закрыл глаза, откинулся на спинку кресла, и на губах его появилась улыбка.
Когда короткая фортепьянная пьеса закончилась, он пояснил мне:
– Это Бах, прелюдия си мажор, КЕС.
А мне казалось, что он вообще не заметил, что я сижу рядом с ним!
– Прекрасно, правда? Это одно из моих любимых произведений. Все так просто – одна мелодическая линия, никакой гармонии – но какая глубина переживаний!
Это был мой первый урок музыки и западной культуры, полученный от Тенцина. Так повторялось почти каждый день. Он искренне радовался моему присутствию – ведь со мной можно было разделить свой восторг от оперной арии или струнного квартета, – а иногда от драматического спектакля, посвященного какому-то историческому событию.
Пока он ел то, что приносил в своей пластиковой коробочке, я сворачивалась на кушетке – когда мы были вдвоем, он позволял мне такую вольность. Так час за часом я знакомилась с музыкой и западной культурой – и это начинало мне нравиться.
А потом произошло нечто неожиданное. Его Святейшество отправился в храм, и дверь осталась открытой. К тому времени я уже превратилась в любопытного подростка, и мне вовсе не хотелось все дни проводить под уютным флисом. Бродя по коридору в поисках развлечений, я увидела открытую дверь и поняла, что мне нужно пройти сквозь нее, чтобы увидеть то, что скрывается за ней. Внизу. Снаружи. За границей.
Каким-то образом я сумела преодолеть два лестничных пролета. Хорошо, что лестница была покрыта ковром, – посередине пути я свалилась и кубарем полетела в самый низ. Поднявшись на лапы, я прошла через небольшой вестибюль и вышла Наружу.
С того момента, когда меня купили у беспризорников в Нью-Дели, я ни разу не была на улице. Здесь царили суета и шум. Люди сновали в разные стороны. Я отошла совсем недалеко и вдруг услышала хор девичьих голосов и топот каблучков по тротуару. Меня заметила группа японских школьниц! Они тут же бросились за мной.
Я была в панике! Я побежала изо всех сил, как только позволяли мои неокрепшие лапки. Я неслась прочь от кричащих девчонок. Я слышала, как топочут их каблуки и дрожит под ними земля. Мне было не скрыться от них!
И вдруг я заметила узкую щель между кирпичными колоннами, которые поддерживали веранду. Щель вела под дом. Она была очень узкой, но времени у меня не было. Я не представляла, куда ведет эта щель. Но стоило мне в ней оказаться, как шум и крики сразу же стихли. Я оказалась в подвале – между землей и деревянным полом веранды. Там было темно и пыльно. До меня доносился постоянный гул шагов и проезжавших мимо машин. Зато я была в безопасности! Я не знала, сколько мне придется здесь пробыть, пока японки не уйдут. Сдув паутину с мордочки, я решила не испытывать судьбу и отсидеться.
Когда глаза и уши привыкли, я различила какое-то царапанье – прерывистое, но непрекращающееся шуршание, словно кто-то что-то грызет. Я замерла, раздула ноздри и стала втягивать воздух. За царапаньем последовал настоящий залп едкого запаха, от которого у меня усы встали дыбом. Мгновенная мощная реакция запустила во мне рефлекс – я даже не знала, что он у меня есть!
Хотя я никогда прежде не видела мышей, но сразу же поняла, что это – добыча. Мышь сидела у кирпичной стены и сосредоточенно грызла деревянную балку крупными передними зубами.
Я двигалась очень осторожно. Наверху продолжали ходить, и за звуком шагов не было слышно моих движений.
Я двигалась очень осторожно. Наверху продолжали ходить, и за звуком шагов не было слышно моих движений.
Инстинкт победил! Одним движением передней лапы я сбила грызуна с балки на землю. Оглушенная мышь не шевелилась. Я наклонилась и вонзила зубы в ее шею. Серое тельце обмякло.
Я точно знала, что нужно делать дальше. Схватив добычу зубами, я протиснулась сквозь щель между кирпичными колоннами, осмотрелась вокруг, убедилась, что японские школьницы ушли, и поспешила обратно – домой. Пройдя через вестибюль, я начала карабкаться по лестнице к двери.
Дверь была плотно закрыта!
Что же делать? Я уселась под дверью, гадая, сколько придется ждать, пока не появится кто-нибудь из помощников Его Святейшества. И вот человек появился. Он узнал и впустил меня, но не обратил никакого внимания на мой трофей. Я прошла по коридору и свернула за угол.
Далай-лама все еще был в храме, поэтому я пошла в кабинет помощников. Мышь я волочила за собой. О своем появлении я объявила громким мяуканьем. Привлеченные необычным звуком, Тенцин и Чогьял обернулись и с изумлением воззрились на меня. Я гордо стояла посреди комнаты, а у моих лап валялась мышь.
Их реакция меня удивила. Я такого не ожидала. Обменявшись быстрыми взглядами, оба вскочили со своих мест. Чогьял подхватил меня на руки, а Тенцин склонился над неподвижной мышью.
– Еще дышит, – сказал он. – Наверное, это шок.
– Возьми коробку от принтера, – подсказал ему Чогьял, указав на пустую картонную коробку от только что замененного картриджа.
Воспользовавшись старым конвертом, Тенцин переместил мышь в коробку и стал внимательно ее рассматривать.
– Как ты думаешь, где?..
– У этой паутина на усах, – ответил Чогьял, внимательно меня рассмотрев.
У этой? Этой? Разве подобает так говорить о КЕС?
В этот момент в кабинет вошел водитель Далай-ламы. Тенцин передал ему коробку, велел наблюдать за мышью и, если она поправится, выпустить ее в ближайшем парке.
– Наверное, КЕС выходила, – сказал водитель, встретившись со мной взглядом.
Чогьял продолжал держать меня на руках, но не с обычной нежностью, а осторожно, словно дикого зверя.
– КЕС… – произнес он. – Не уверен, что она сохранит это имя.
– Мы и не собирались так ее называть, – поправил его Тенцин, вернувшись за стол. – Но Мышедавка Его Святейшества – тоже не лучший вариант.
Чогьял опустил меня на ковер.
– Может, назвать ее просто Мышедавкой? – предложил шофер. Но из-за сильного тибетского акцента слово «маусер» в его устах прозвучало, как «мауси».
Все трое уставились на меня. Разговор приобретал опасный оборот, и я до сих пор об этом сожалею.
– Мы не можем назвать ее просто Мауси, – сказал Чогьял. – Надо что-то добавить в начало или конец.
– Мауси-Монстр? – предложил Тенцин.
– Мауси-Убийца? – подхватил Чогьял.
Наступила пауза. Потом водитель высказал свое мнение:
– Может быть, Мау-Си-Дун?
Все трое расхохотались. Маленькая, пушистая кошка непонимающе смотрела на них.
Тенцин с напускной серьезностью посмотрел на меня.
– Сочувствие – дело хорошее. Неужели ты правда думаешь, что Его Святейшество будет делить кров с Мау-Си-Дуном?
– Или оставит Мау-Си-Дуна за себя на те три недели, что он будет в Австралии? – добавил Чогьял, и они снова расхохотались.
Я вскочила и бросилась прочь из комнаты, прижав уши и поджав хвост.
Несколько часов я спокойно сидела на залитом солнцем подоконнике в комнате Его Святейшества. Только здесь я начала понимать всю чудовищность моего поступка. Я постоянно слышала, как Далай-лама говорил о том, что для всех мыслящих существ их жизнь дорога так же, как наша для нас. Но вспомнила ли я об этих словах, когда в первый и единственный раз оказалась за пределами дома во внешнем мире?
Все существа хотят быть счастливыми и избежать страданий – когда я охотилась на мышь, эта мысль даже не мелькнула в моей голове. Я просто поддалась инстинкту. Ни на минуту я не задумалась над своими действиями – с точки зрения мыши.
Я начала понимать, что простота идеи вовсе не облегчает ее реализацию. Можно согласно мурлыкать, слушая изложение высоких принципов. Но все это пустое, если не начнешь жить в соответствии с ними.
Я гадала, расскажут ли помощники о моем новом имени Его Святейшеству – и станет ли это имя мрачным напоминанием о величайшей ошибке моей короткой жизни. Не придет ли он в ужас от содеянного мной? Не изгонит ли из этого прекрасного рая навечно?
К счастью для меня, мышь выжила. И когда Его Святейшество вернулся, к нему сразу же потоком пошли гости.
О произошедшем он заговорил лишь поздним вечером. Он сидел в постели и читал, потом закрыл книгу, снял очки и положил их на столик у изголовья.
– Мне рассказали, что случилось, – прошептал он, повернувшись ко мне. – Иногда инстинкты и негативный настрой могут взять верх. Позже мы глубоко сожалеем о содеянном. Но мы не должны сдаваться – будды не сдаются. Надо учиться на собственных ошибках и двигаться дальше. Вот примерно так…
Он выключил свет, и мы лежали в темноте. Я потихоньку мурлыкала от удовольствия.
– Завтра мы начнем снова, – сказал Далай-лама.
На следующий день Его Святейшество читал письма, отобранные его помощниками из огромной кипы корреспонденции, которую доставляли в резиденцию каждое утро.
Держа в руке письмо и книгу, присланную английским профессором-историком, Далай-лама повернулся к Чогьялу:
– Это очень мило.
– Да, Ваше Святейшество, – кивнул Чогьял, рассматривая глянцевую обложку.
– Я говорю не о книге, – пояснил Его Святейшество, – а о письме.
– Да?
– Профессор пишет, что он обдумал нашу беседу и перестал устанавливать ловушки для слизней у своих роз. Теперь он выпускает слизней за ограду сада.
– Это прекрасно! – улыбнулся Чогьял.
Далай-лама посмотрел прямо на меня.
– Нам же понравилась встреча с ним, верно?
Я вспомнила, что в тот момент профессор показался мне совершенно непросветленным. Но как я могу судить об этом после того, что произошло вчера.
– Письмо доказывает, что все мы можем измениться, верно, Мауси?
Глава вторая
Хотя кошки большую часть дня проводят в уютной дремоте, нам нравится, когда наши люди чем-то заняты. Нет, они не должны шуметь и приставать к нам – просто заниматься чем-то таким, что могло бы нас развлечь в те моменты, когда мы решим проснуться. А почему, как вы думаете, у большинства кошек есть своя любимая театральная ложа – место на подоконнике, крыльце, воротах или шкафу? Разве вы, дорогой читатель, не понимаете, что являетесь для нас прекрасным развлечением?
Жить в Джоканге – так называется храмовый комплекс Далай-ламы – удивительно приятно. И знаете почему? Потому что здесь всегда что-то происходит.
Каждое утро храмы оживают еще до пяти часов. Раздается шорох сандалий – монахи монастыря Намгьял собираются на утреннюю медитацию. К этому времени мы с Его Святейшеством медитируем уже два часа. Но когда я замечаю движение снаружи, то обычно поднимаюсь, вытягиваю перед собой передние лапы и пару раз выпускаю и втягиваю когти, царапая ковер. А потом занимаю любимое место на подоконнике. Оттуда я наблюдаю за обычными ежедневными ритуалами: монашеская жизнь не отличается разнообразием. Каждый день повторяется одно и то же.
Все начинается, когда на горизонте появляются золотистые искры – в храме и монашеских обителях зажигают лампы. Летом заметно, как утренний ветерок разносит облачка пурпурных благовоний. Из открытых окон доносятся звуки пения. А небо на востоке начинает светлеть.
Монахи выходят из храма в девять утра. К этому времени мы с Его Святейшеством успеваем позавтракать. Далай-лама усаживается за свой стол. Он встречается с помощниками и советниками, а монахи возвращаются к своей обычной жизни, которая подчинена строго определенному распорядку. Они читают священные тексты, слушают проповеди, во дворе обсуждают философские вопросы и медитируют. Прерываются монахи только на две трапезы, а в десять вечера общая деятельность прекращается.
После этого молодые монахи возвращаются домой и до полуночи учат священные тексты. Старшие монахи трудятся дольше – они часто изучают тексты и обсуждают их до часа-двух ночи. Период полного покоя в монастыре длится всего несколько часов.
Весь день жизнь кипит в кабинете Его Святейшества. Поток гостей не иссякает. Сюда приезжают всемирно известные политики, знаменитости и филантропы. Приходят и менее известные, но порой гораздо более интересные люди, например оракул Нейчунга, которого Его Святейшество порой консультирует. Оракул Нейчунга – посредник между материальным и духовным мирами, он является государственным оракулом Тибета. О сложностях в отношениях с Китаем он предупреждал еще в 1947 году. Нейчунга продолжает помогать в принятии важных решений, входя в состояние транса. Иногда это происходит в ходе сложной церемонии, когда оракул изрекает пророчества и дает советы.