«…Сталин широко распахнул дверь в жизнь практикам-профессионалам… Подлинная опора Сталина – это тот класс, который он сам назвал „знатными“ людьми. Партийный билет и прошлые заслуги значат теперь немного; личная годность. – все. В этот новый правящий слой входят. чекисты, командиры Красной армии, лучшие инженеры, техники, ученые и художники страны. Новый советский патриотизм есть факт, который бессмысленно отрицать. Это есть единственный шанс на бытие России…».
И этот «русский» шанс полностью зачеркивал малейший шанс фюрера и рейха на победу над Россией.
Между прочим, несмотря на устойчивый прогерманский миф о якобы предельной организованности немцев, высшее государственное управление в СССР было организовано качественно лучше, чем в рейхе. Сталкиваясь же с дифирамбами немецкой организации, я вспоминаю малоизвестный эпизод германо-польской кампании 1939 года.
Когда гнилое «государственное» «здание» панской Польши почти обрушилось, в Польшу прибыл Гитлер. До него в зоне боевых действий уже находился Геринг, руководивший люфтваффе, и личный поезд Геринга стоял в степи на специально сооруженных железнодорожных путях. К приезду фюрера рядом была протянута еще одна подъездная «нитка», на которую должны были принять поезд Гитлера. Поскольку дело было в степи, а оставаться в этом месте фюрер после встречи с Герингом и генералитетом не собирался, специальной платформы сооружать не стали. Для того же, чтобы Гитлер и его сопровождение могли сойти на землю с лесенки вагона, нижняя ступенька которой отстояла от земли чуть ли не на метр, было решено поставить у вагона огромную саперную корзину. А чтобы дно под ногами не провалилось – насыпать и утрамбовать земляную горку, на которой корзину и утвердить.
Так и было сделано. Поезд фюрера подъехал в нужное место, опытный машинист остановил состав так, что выходной тамбур вагона фюрера пришелся как раз напротив корзины. Дверь открылась, в ней показался Гитлер, которого снизу приветствовали Геринг и генералы.
Гитлер ступил на дно корзины, и…
И рухнул вниз головой, потому что саперы в суматохе забыли подсыпать под корзину грунт. Все обошлось, и фюрер, у которого с чувством юмора дела обстояли неплохо, обратил инцидент в шутку. Тем не менее этот эпизод доказывает, что даже немцы не всегда и не во всем были педантично-тщательными.
Однако и русские ведь, воспитанные новой Россией, тоже не были такими уж безалаберными разгильдяями. Достаточно вспомнить умницу генерала Руссиянова, командира 100-й стрелковой дивизии, позднее преобразованной в 1-ю гвардейскую стрелковую дивизию. Дивизия ивана Руссиянова начала войну, как и положено – в боевой форме, а не в кальсонах. И так начала ту войну не одна она. Вот же и пограничники Берии встретили врага в окопах и блиндажах, уже готовые к бою. Так их ориентировал сам нарком!
Нет, немцы были сильным и умелым противником, но и русские не все лаптем щи хлебали. против неброского русского крестьянского парня Ивана Руссиянова, ставшего генералом Страны Советов, и против его бойцов Гейнц Гудериан, блестяще воспитанный потомок прусских помещиков, и его по-европейски раскованные белокурые танкисты не имели никаких шансов на конечную победу.
К тому же и верховный вождь у Ивана Руссиянова и его бойцов был покрепче и поосновательнее, чем у Гудериана и его мастеров танковых атак.
Ну, допустим, вошел бы Гитлер в Москву поздней осенью 1941 года и там завязались бы бои… Ну, пришлось бы Сталину покинуть Москву – для продолжения руководства войной. Оперативная обстановка тогда не исключала такого варианта.
Ну и что?
В результате Советский Союз не рухнул бы, а вот Гитлер получил бы не крупнейшую в мировой истории по длительности и ожесточенности Сталинградскую битву 1942 года, а такую же по характеру, но, скорее всего, менее затяжную Московскую битву конца 1941 – начала 1942 года.
В реальном 1942 году немцы не смогли взять разрушенный Сталинград, а в виртуальном 1941 году они не взяли бы виртуальную, лежащую в руинах, Москву. И подобная битва в условиях огромного города перемолола бы такое количество и так уже измотанных частей и соединений вермахта, что немцы оказались бы перед фактом стратегического истощения и скорого краха не к осени 1943 года, а уже к лету 1942 года.
Войти в Москву немцы могли – как вошли они в Сталинград. Они могли разрушить Москву – как они разрушили Сталинград. Но взять Москву немцы не смогли бы при любом «раскладе» – как это произошло и под Сталинградом.
В апреле 1940 года на совещании при ЦК ВКП(б) начальствующего состава по сбору опыта боевых действий против Финляндии Сталин говорил:
«Вот с этой психологией, что наша армия непобедима, с хвастовством, которые страшно развиты у нас… надо покончить… Надо вдолбить нашим людям правила о том, что непобедимой армии не бывает. Надо вдолбить слова Ленина о том, что разбитые армии или потерпевшие поражения армии очень хорошо дерутся потом. Надо вдолбить нашим людям, начиная с командного состава и кончая рядовым, что война – это игра с некоторыми неизвестными, что. в войне могут быть и поражения. И поэтому надо учиться не только как наступать, но и как отступать».
Вот на что ориентировал армию Сталин, сам учась на уроках поражений и осмысляя эти уроки. Он прямо говорил: «С этой психологией – шапками закидаем – надо покончить, если хотите, чтобы наша армия стала действительно современной армией».
А Гитлер оценивал Россию как колосса на глиняных ногах и рассчитывал закидать русских если не шапками, так бомбами с пикировщиков «Юнкерс-87», как он это сделал с «гоноровыми» польскими панами.
Но мог ли этот номер пройти в России?
Конечно, нет!
С любой точки зрения.
И дело не только в отличии русских пространств от польских. по мнению некоторых, одни только огромные пространства и спасли Россию в 1941 году от окончательного разгрома. Но так ли это?
Да, протяженность европейской части русских пространств в 1941 году была действительно немалой. Но рассуждающие на тему о том, что Россию, мол, спасли только огромные пространства, напоминают Агафью Тихоновну из «Женитьбы» Гоголя, которая хотела «губы Никанора Ивановича, да приставить к носу ивана Кузьмича…» и т. д., чтобы получился идеальный жених.
Безусловно, богатая и полная лакомых кусков для завоевателя Россия размером с Люксембург была бы наиболее подходящим объектом для завоеваний, но, как говорится, – чего нет, того нет!
Да ведь и общий потенциал у Советской России был в 1941 году побольше, чем у Люксембурга. И идейная база у советского народа была покрепче, чем, например, у французов или англичан. Уже упоминавшийся мной главный историк Европейского театра военных действий Маршалл является автором показательного для западных экспертов заявления. В 1956 году он писал:
«В битвах за Англию, Эль-Аламейн, Сталинград, Москву, Нормандию и Арденны немцы потерпели жестокое поражение, и не столько из-за сопротивления тех, кто поднялся против Гитлера, сколько из-за чрезмерного растяжения линии фронта…»
В одной фразе англосаксонскому военному историку удалось выразить многое – и скрытую неприязнь к Советскому Союзу, и попытку поставить на одну доску борьбу русских и англосаксов, и желание уравнять значение падения Эль-Аламейна с обороной Сталинграда. И – невольное признание в том, что не очень-то англосаксы рвались покончить с германским рейхом, не очень то в деле его разгрома надсаживались.
Утверждение Маршалла относительно того, что немцы потерпели жестокое поражение в битвах за Англию, Эль-Аламейн, Нормандию и Арденны не столько из-за сопротивления тех, кто поднялся против Гитлера, сколько из-за чрезмерного растяжения линии фронта, действительно отражает истинное положение вещей. Ни англичане, вкупе с вовлеченными ими в водоворот войны индусами, канадцами, австралийцами и прочими подданными Британской империи, ни янки в ходе той войны особо не напрягались – для очень многих из воевавших англосаксов она была чем-то вроде рискованного приключения.
Подчеркиваю: не особо напрягались даже англичане – уже хотя бы потому, что германские бомбежки английской территории носили локальный характер, ограничиваясь налетами на Лондон и ряд крупных центров военного производства типа Ковентри.
Но вот заявление англосаксонского военного историка насчет того, что немцы потерпели жестокое поражение в битвах за Москву и Сталинград якобы не столько из-за сопротивления тех, кто поднялся против Гитлера, сколько из-за чрезмерного растяжения линии фронта, абсолютно не соответствует исторической истине и является для нас просто оскорбительным. В двух крупнейших наших битвах первого периода войны – Московской и Сталинградской, как и в обороне Смоленска, Одессы, Севастополя, Ленинграда, Новороссийска, решающим фактором была не растянутость фронта и коммуникаций. Решающим фактором стало героическое сопротивление тех, кто поднялся против Гитлера.
А коммуникации? А широкий фронт?
Но фронт у нас был растянут точно так же, как у немцев – не меньше, и не больше.
Коммуникации же…
Удивительно, но почему-то обычно упускают из виду, что к 1944 году растянутость фронта и протяженность коммуникаций для Красной армии были как минимум не меньшими, чем для вермахта в 1941 году. При этом состояние коммуникаций – разбитых войной дорог Великороссии, Украины, Белоруссии, Прибалтики и полных грязи дорог Польши – крайне осложняло работу тыловых структур РККА. Приведу лишь одну цитату из упоминавшейся мной монографии «Тыл советских Вооруженных сил в Великой Отечественной войне 1941–1945 годов»:
«В операциях на Правобережной Украине условия работы тыла были в целом неблагоприятные. операции начались сразу же после завершения летне-осенней кампании 1943 года, то есть без стратегической паузы. После почти пятимесячного беспрерывного наступления (вспомним, что немцы в 1941 году непрерывно наступали менее четырех месяцев. – С. К.) тыл фронтов растянулся на сотни километров… Автомобильный транспорт отечественного производства, работавший всю войну, износился. а машины. полученные по ленд-лизу и импорту от наших союзников, не могли покрыть потребности фронтов. Тыл 2-го Украинского фронта, например, имел на ходу только 641 машину из 1272 числящихся по списку. Остальные требовали ремонта. Примерно такая же картина наблюдалась и на других фронтах. К тому же слишком рано наступившая даже для этих мест (в середине января) распутица и бездорожье еще более усложнили подвоз…».
Тем не менее советские генералы в своих мемуарах не сетовали на «генерала Распутицу», не позволившего им дать жару вермахту на рубеже 1943–1944 годов в полной мере. Хотя уже во втором и тем более в третьем периоде войны увеличивающаяся растянутость коммуникаций РККА при сокращающейся (не забудем!) протяженности коммуникаций вермахта представляла для советского верховного командования все более усложняющуюся проблему, особенно с того момента, как мы вступили на территорию Польши, Венгрии, Германии с Австрией.
Нет уж, причина неуспеха Гитлера в 1941 году – не растянутость фронта и коммуникаций, а принципиальная несоразмерность возможностей рейха, как материальных, так и нравственных, и способности рейха разгромить Советское государство.
Гитлер мог, допустим, прислушаться в августе 1941 года к Браухичу и Гальдеру и не отвлекаться на наращивание удара по Украине, сосредоточив все силы на московском направлении. За счет этого немцы, возможно, и подошли бы к Москве на месяц-полтора раньше. Но это означало бы, что у нас сохранялся бы промышленный потенциал Днепропетровска, Харькова, Запорожья, Николаева, Донбасса. У нас сохранялись бы соединения Юго-Западного фронта.
А это означало бы создание благоприятной возможности для фланговых ударов по немецким тылам и коммуникациям, после которых немцы от Москвы так или иначе, но все равно откатились бы – все в том же 1941 году и примерно в те же сроки, если не раньше.
Гитлер мог ударить всеми силами по Украине – как это вначале предполагал Сталин. Но немцев здесь, во-первых, ждали, так что и встретили бы соответственно. Да, собственно, их здесь и встретили! Катастрофически провалился только Западный фронт Павлова, а Юго-Западный фронт Кирпоноса сразу оказал врагу в целом достойное сопротивление. И если бы основной первый удар пришелся по Кирпоносу, немцы не получили бы тех огромных брешей на обоих флангах Западного фронта, через которые в первую же неделю войны хлынуло на Россию новое нашествие двунадесяти языков.
Как ни поворачивай, а общий итог даже 1941 года не мог быть для Германии в России успешным. Германия могла к исходу этого года в России лишь надорваться, что в действительности, в реальной истории, и произошло.
После войны группа германских генералов – Зигфрид Вестфаль, Гюнтер Блюментрит, Фриц Байерлейн, Курт Цейцлер, Бодо Циммерман, Хассо фон Мантейфель и Вернер Крейпе, сидя в комфортном американском плену, разродилась коллективным трудом с характерным названием «Роковые решения». Что ж, название достаточно точное. Но вот фельдмаршал Манштейн дал своим мемуарам название «Утерянные победы». Сегодня они, как и «Роковые решения», – один из классических источников по истории войны, но их название тоже классически неточно. «Мнимые победы», «Непрочные победы», «Призрачные победы» – вот верные названия для труда германского фельдмаршала.
Можно было бы назвать его, впрочем, и «Пирровы победы» – по имени Пирра, царя Эпира. Он так «разбил» римлян в двух битвах при Гераклее и Аускуле, что через несколько лет ему, полностью истощившему свои силы и разбитому в битве при Беневенте, пришлось убираться из Италии восвояси.
Как Гитлеру из Советской России.
А в завершение сообщу еще вот что…
17 апреля 1940 года на совещании при ЦК ВКП(б) начальствующего состава по сбору опыта боевых действий против Финляндии Сталин говорил:
«…Что такое современная война? Интересный вопрос, чего она требует? Она требует массовой артиллерии. В современной войне артиллерия – это Бог. артиллерия решает судьбу войны, массовая артиллерия. Как пишут финские солдаты, они на протяжении четырех месяцев не могли выспаться, только в день перемирия выспались. Вот что значит артиллерия. Артиллерия – первое дело.
Второе – авиация, массовая авиация. И вот, кто хочет вести войну по-современному, тот не может говорить, что нужно экономить бомбы. Больше снарядов, больше патронов давать, меньше людей будет потеряно.
Дальше, танки, третье. Тоже решающее, нужны массовые танки. Танки, защищенные броней, – это все. Если танки будут толстокожие, они будут чудеса творить при нашей артиллерии, при нашей пехоте.
Минометы – четвертое, нет современной войны без. массовых минометов. Это очень эффективная и дешевая артиллерия. Замечательная штука миномет. Не жалеть мин! Вот лозунг. Жалеть своих людей!..
Дальше – автоматизация ручного оружия. Люди, которые живут традициями гражданской войны, хотя они и хорошие люди, дураки, когда говорят: „А зачем нам самозарядная винтовка?“. Боец с самозарядной винтовкой равняется трем бойцам… Значит, пехота, ручное оружие с полуавтоматом-винтовкой и автоматический пистолет (то есть автомат. – С.К.) – обязательны…»
Если вдуматься, это была краткая программа уже скорой Большой войны. И это была программа того полководца, которому предстояло будущую войну обязательно выиграть – несмотря ни на что. Ведь Сталин тогда говорил и так:
«Наша армия, как бы вы ее ни хвалили, и я ее люблю не меньше, чем вы, но все-таки она – молодая армия, необстрелянная. У нее техники много, у нее веры в свои силы много, даже больше, чем нужно. Она пытается хвастаться, считая себя непобедимой, но она все-таки молодая армия.
…Наша современная Красная армия обстреливалась на полях Финляндии – вот первое ее крещение. Что тут выявилось?.…»
Да, а что же в преддверии Большой войны выявилось в Красной армии по мнению Сталина, ее будущего Верховного главнокомандующего? Что ж, Сталин и тут бил «в точку»:
«Что тут выявилось? То, что наши люди – это новые люди. Несмотря на все их недостатки, очень быстро, в течение каких-либо полутора месяцев преобразовались, стали другими, и наша армия вышла из этой войны почти вполне современной армией, но кое-чего еще не хватает. „Хвосты“ остались от старого. Наша армия стала крепкими обеими ногами на рельсы новой, настоящей советской современной армии…»
Через год с небольшим молодой Красной армии предстояли испытания не чета «финским». Но ведь это была армия новой России, это была армия новых людей!
И уже в первые дни Великой отечественной войны выявилось, что бойцы и командиры Рабоче-крестьянской
Красной армии и Рабоче-крестьянского Красного флота в лучшей массе своей – действительно новые люди, воспитанники эпохи социализма, эпохи Сталина. И, несмотря на все их недостатки, они весьма быстро, в течение каких-то четырех месяцев преобразовались, стали другими, и к концу 1941 года Красная армия была уже во многом современной армией.
Конечно, тогда ей кое-чего еще не хватало, «хвосты» остались от старого. Однако уже к концу 1941 года наша армия начала крепко становиться на рельсы настоящей советской современной армии – как об этом и говорил товарищ Сталин в апреле 1940 года. И это означало, что Красная армия будет лишь крепнуть и крепнуть, превращаясь в армию неизбежной конечной победы.
Если бы самолеты взлетели…
И, наконец, – последний здесь виртуальный вопрос: «Можно ли было начать ту войну иначе, чем она для нас началась?». Этот вопрос волновал наших отцов и дедов в 1941 году, он по-прежнему волнует и нас.
При этом кто-то боится правды, кто-то ее хочет знать. И знать ее можно – историческая правда всегда есть. правда – это то, что было на самом деле, но было в целом, а не в одном каком-то месте и не в один какой-то момент времени. Иногда правда о причинах поражений или побед народов уходит в глубь веков.