– Прово же, это какая-то erreur. Может быть, дело вовсе не в кислоте?– спросила тетя. – Если кожа на лицах не обожжена – значит, никакой кислоты не было. Возможно, мальчики просто шалили – запорошили друг другу глаза? А потом, когда подошел городовой – с испуга стали наговаривать на Николя?? –
– Да и как мог мой племянник плеснуть в глаза кислотой всем троим? – поддержал супругу Василий Петрович. – Я еще понимаю – одному; достал из кармана склянку, вынул пробку – и пожалуйста, готово. Но – троим? Нет, воля ваша, господа, но рассказ этих ваших… гимназистов решительно не вызывает у меня доверия. Могу я лично расспросить их об этом проишествии? –
После этих слов Николка, было воспрянувший духом, снова обмер – он представил себе, чем может закончиться такая беседа. Но, к счастью, квартальный пресек надвигающуюся угрозу:
– Да не утруждайте себя, ваше благородие, Василь Петрович. Тех шелопутов я по домам отправил, пущай рожи от грязи отмоют. – Я же вам говорил, сударь (это уже надзирателю), – те сорванцы сами все и удумали, а на племянника господина Овчиннникова зря наговаривают. Мы-то знаем – оченно приличный молодой человек, и никогда за ним никаких безобразиев не замечено. –
– Не знаю, не знаю…– Пруссак все не хотел признавать поражения. – Я, право, удивляюсь, господин квартальный, вашему благодушию. Ясно ведь, что раз о проступке Овчинникова сходно свидетельсвтую те трое мальчиков – это не может не иметь под собой основания. –
– Да сговорились эти паршивцы, вот вам и основания! – немедленно отвел аргументы квартальный. Повторяю вам, сударь – племянник Василь Петровича нам хорошо известный. Вполне положительного поведения юноша, не то что те трое охломонов. Вы уж, у себя, в гимназии, сами разбирайтесь, а полицию в ваши дела без нужды не впутывайте. Так что – счастливо оставаться, господа хорошие! –с этими словами городовой поднес руку к козырьку и покинул театр боевых действий.
Надзиратель, лишившись поддержки стража порядка, тоже счел за лучшее удалиться. Сухо попрощавшись с Василием Петровичем и тетей Олей, извинившись за испорченнный обед, Пруссак проследовал к выходу. Напоследок он обернулся и выпустил парфянскую стрелу:
–А с вами, Овчинников, мы поговорим в гимназии. И не думайте, что эта выходка сойдет вам с рук! –
Глава семнадцатая
В общем, обошлось – сбагрили таракана этого гимназического. А дядя с теткой Николкины – молодцы, не дали племянника в обиду. Вон, как напустились на Пруссака! Да и про городового, дядьку этого, с усами до уголоков глаз, дурного слова не скажу. Полезная штука – теплые отношения с участковым! Николка рассказывал, что квартальный приходит в дом по праздникам, (а их тут немеряно) – с поздравлениями. Зайдет, протрубит что-то своим басом, от которого лошади на улице шарахаются, а прислуга ему – наате-здрасьте, чарочку на подносике, пирожок. И непременно – полтину серебром. Картальный чарку опрокинет, пирожком зажует, полтину в карман, усы подкрутит – и дальше, поздравлять. Ничего так доходец – по кварталу домов – десятка два, а праздники здесь по паре в месяц. Взятки, скажете? А по мне –никакие не взятки. А уважительное отношение. Потому как люди должны знать участкового… а он их. Вот, у нас –я участкового,хорошо, раз в полгода вижу…. Хотя – опорный пункт милиции прямо в нашем доме. Летом – как вечер потеплее, то непременно во дворе по ночам какие-то гопники орут и матерятся. Сколько раз в милицию звонили – тольку ноль. Приедет машина, помигает фарами, спугнет. А те уроды, стоит ментам отвалить, снова вылезают – и так всю ночь. Как-то у отца терпение лопнуло, он позвонил в отделение и заявил: если не решите этот вопрос, соберем мужиков по окрестным домам и порешаем все на свой манер. Но уж потом не обижайтесь, когда покалеченных будете вывозить. Помогло.
Я это к чему – не могу представить, чтобы в здешних дворах кто-нибудь решил на такой манер последнюю пятницу на неделе праздновать. Тут тебе и городовой , и тебе дворник с метлой, который почище пса цепного. Псы, кстати, тоже есть. Не бультерьеры, но штаны порвать способны – а кому это понравится?
Ну вот. Когда незваные гости ушли, мы с Николкой по-тихому слиняли к нему в комнату. Я кожей чувствовал, что сейчас за нашего гимназиста возьмутся – и надеялся, что при мне дядя с теткой не станут прессовать племянничка; а там, глядишь, страсти и поутихнут. Так оно и вышло – и мы смогли спокойно поговорить.
Спросите – зачем я явился под вечер, да еще и один, без отца? Все просто – с утра у нас с ним состоялся разговор… не то, чтобы на повышенных тонах, но, как говорят политики, "стороны остались при своих точках зрения". Я в очередной раз попытался добиться от него: что мы собираемся делать с порталом и с возможностью ходить в прошлое? По мне – надо было поискать либо толкового ученого (у нас, в 21-м веке) – и дать ему возможность изучать все, что он сочтет нужным. Ведь сколько, наверное, исторических документов можо найти, или событий важных увидеть своими глазами! А все эти люди, о кторых сейчас сотни томов пишут – они же сейчас живы-здоровы, их можно о чем угодно расспросить! Нет, я не призывал отца идти прямо к царю и объяснять ему, как Россию переиначить – как в книгах про попаданцев. Не дурак, понимаю, что вот так, сплеча рубить нельзя. Но не сидеть же на попе ровно?
И снова я получил очередную порцию душеспасительных разговоров – о том, к каким последствиям могут привести любые непродуманные дейстия. А то мне непонятно! Но – разве мы не соблюдаем осторожность? Единственный, кто о нас знает – это Николка, а он классный парень, все понимает и ни за что нас не выдаст. Ничего такого осособо важного я в 19-м веке не оставлял… ну, не считая калькулятора, конечно. А что, так и дать другу завалиться на контрольной, когда помочь ничего не стоит? Что я , зверь? Да и что за вред от этого калькулятора – все равно ни шиша не поймут, пусть даже на кусочки расковыряют. Не тот уровень техники.
В общем, отец отказался делать что-либо, пока мы не обоснуемся в прошлом, не обзаведемся документами и не освоимся. Я, конечно, согласился. Но – скрепя сердце. А вы что думали? Вот попробовали бы, как я – целый мир за порогом, да какой – о таком только мечтать можно да фильмы снимать, вроде "Сибирского цирюльника" или "Азазеля". Хорошие фильмы, кто бы спорил – но у нас-то все это в самом что ни на есть натуральном виде, рукой дотянуться! А тут – "соблюдай осторожность"…Ну хорошо, буду соблюдать. Убедили. Но восторгов от меня не ждите.
В общем, пришла мне в голову одна идея. Николка нашел в своей комнате четки эти волшебные, с коптским крестом – верно? Верно. Но ведь как-то они туда попали? Кто-то эе их пристроил за плринтус? Я еще вчера попросил Николку распросить единственного доступного нам свидетеля – дворника Фомича, – о том, кто до Овчинниковых жил в этой квартире. Оказалось – чудак-профессор из Московского Императорского Университета (так здесь МГУ называется). Снимал жилплощадь у прежнего домовладельца, преподавал что-то (дворник, не знал, ему что химия, что филология – немецкие выдумки), а потом уехал – и с концами. Квартиру хотели снова сдать, но не успели – домовладелец умер, дом отошел в наследство Николкиному дяде, а тот решил в него переселиться. Ну и выбрал для себя квартиру пропавшего профессора.
Так что получается? А то, что прежний жилец – и я это нутром чуял, – имел отношение к четкам. У меня немедленно сложилась версия – профессор нашел портал и сам в него и отправился. А четки оставил здесь – на всякий случай. Но в 21-м веке у него что-то не заладилось. Скорее всего – погиб, хотя я не исключал и варианта дурдома. В любом случае, назад он не вернулся – по словам Фомича, пропавшего ждали полугда, прежде чем решили занять его жилье.
В общем – что из этого следует? А то, что раз профессор оставил в квартире драгоценные четки –мог оставить и описание того, как они к нему попали! Вспомните Жюля Верна – у него любой герой, столкнувшись с тайной, пишет дневник, по которому все потом и раскрывается. А потерявшийся профессор – современник тех самых жюльверновских персонажей. А вдруг он тоже что-то записал, прежде чем уйти в будущее? И припрятал в квартире не только четки, но и свои записки? А значит – надо срочно обыскать квартиру на предмет тайников.
Первое, что мы сделали – отодвинули письменный стол и отодрали плинтус. Под ним оказалась выдолбленное в половой доске углубление – как раз такое, чтобы влезли четки. Никаких бумаг или иных носителей информации не нашлось. Хотя – я бы не удивился, увидев флешку или Си Ди; мало ли что мог профессор притащить этот профессор из 21 го века?
Но – увы. Ничего под плинтусом не нашлось. Я, было, приуныл, но тут Николка вспомнил про тайник на кухне – про тот, где лежал сейчас перцовый баллончик. Оказывается, он даже толком не обследовал этот схрон. Так, рукой пощарил – и все. Да и на кухне все время либо Марьяна, либо тетя Оля – так что обследование откладывалось. Правда – ненадолго. Николка сказал, завтра тетя Оля будто пойдет с младшей дочкой, Танечкой, к портнихе, а Марьяна обычно после 11-ти утра, ходит на рынок. Отец с Маринкой будут в гимназии, значит квартира будет пуста. Николке остается только смыться из гимназии – и мы спокойно обшарим тайничок. А если придется – то и другие поищем, времени хватит.
На том и порешили. Я засобирался домой, а перед уходом передал Василию Петровичу послание от отца. Он собирался воспользоваться приглашением Николкиного дяди и заглянуть к Овчинниковым – обсудить аренду квартиры.
Ну вот. Договоренность состоялась, и мы с Николкой отправились во двор; он провожал меня до заветной подворотни. По дороге мы еще кое о чем условились – ну да об этом , пожалуй, потом.
Увидев выходящих из дома Овчинниковых инспектора с квартальным, Яша, полтора часа кряду подпиравший стену дома напротив, покинул пост. И прекрасно расслышал, как городовой на ходу раздраженно выговаривал инспектору.
Яша все утро искал гимназиста, с к которым встретились давеча его подопечные. Зачем? А очень просто – узнав, что Яша упустил странных посетителей, старик Ройзман закатил юноше сцену, пообещал отправить его назад, в Винницу, учиться на портного, обозвал шлемазлом, и под конец – потребовал чтобы Яша, хоть вдребезги разбился, а отыскал бы пропажу!
Вот Яша и стаптывал ноги по окрестностям Гороховской, в поисках давешнего гимназиста. Мальчик был единственной ниточкой к загадочным гостям Ройзмана, так что, ничего другого Яше не оставалось.
К 3-м часам дня юноше, наконец, повезло – произошла одна из тех случайностей, о которых любят писать беллетристы. Когда он уже потерял надежду и решил вернуться в лавку – каяться в очередной неудаче – искомый гимназист сам появился из-за угла! Мальчик спешил домой, копаясь на бегу в карманах.
Стычку Николки с Кувщиновым и его шайкой Яша разглядел прекрасно. Он видел, как хулиганы кинулись на гимназиста; тот вскинул руку – и трое недругов с воплями повалились на мостовую. И когда Николка кинулся прочь, Яша последовал за ним, и – вторая удача! – чуть не лицом к лицу столкнулся с тем самым мальчиком, что вчера заходил с отцом в часовую лавку!
Оставалась самая малость – постоять немного возле дома. Что Яша и сделал, став свидетелем визита к Овчинниковым двух казенных чинов. И вот, теперь, шагал за ними, пытаясь уловить обрывки разговора.
Впрочем, преследование продолжалось недолго. Надо было проследить за незнакомым подростком, – и Яша, предоставив квартального и гимназического инспектора своей судьбе, повернул назад.
Глава восемнадцатая
Ну вот, я же говорил! – Ваня разглаживал на Николкином столе коричневатый листок размером, примерно, с лист А4. –И Жюль Верн тоже может пригодиться! –
Мальчики заявились на кухню Овчиннииковых сразу после того, как на на часах в гостиной пробило полдень. Николка оказался прав – в доме никого не было. Николка дождался, когда Марьяна соберется на рынок, – и подал сигнал ожидавшему на улице Ване. Сигнал был дан в лучших традициях 21-го века – по рации. И уже через пять минут мальчики обшаривали нишу за обоями на кухне Овчинниковых.
Искомое нашлось не сразу. Когда Ваня (он был повыше, а потому и встал на табурет ; Николка маялся внизу и переживал) засунул руку в тайник, то не нашарил там ничего, кроме баллончика. Ваня, совсем было уже собрался спрыгнуть с табурета – но решил, для очистки совести, ощупать стенки ниши. И – о чудо! – задняя стенка подалась; за ней оказался коричневатый, сложенный в несколько раз листок.
Рассмотрев его, Николка заявил, что это не бумага, а пергамент. Материал листка, и пправда, больше походил на очень тонкую, шершавую кожу – стоило слегка помять его в пальцах, как он растягивался, демонстрируя несвойственную бумаге эластичность.
Обе стороны листка были густо покрыты надписями и знаками. Одна сторона была исписана строчками букв непонятного алфавита, то на другой, кроме того, было что-то вроде схемы какого-то сооружения. Николка, изучив рисунок, сказал, что это, скорее всего церковь. Схема была испещрена значками и надписями, составленными из тех же букв, что и текст на оборотной стороне пергамента.
Устроившись в комнате Николки, Ваня старательно разгладил листок на столе, а потом несколько раз сфотографировал с обеих сторон. Потом находка была упакована в папку из чрезвычайно прочной прозрачной, зеленоватой пленки – Николка видел такие в 21-м веке. Ваня называл их "файлами".
Гимназист ветрел файл с загадочным пергаментом в руках, разглядывая надписи сквозь прозрачную пленку, и гадал – что-то за приключения сулит им эта находка? Мальчик думал о том, как ему повезло – уже три дня, как он живет в другом мире и думает о вещах, которые всем остальным жителям его мира – да что там, двух миров! – и в голову прийти не могут!
Из раздумий его вывел голос Вани:
– Слушай, Нико?л, а помнишь, ты говорил о том лейтенанте, из лавки, на Китай городе? Он еще твою коллекцию рассматривал? –
–Да, – вернулся к реальности гимназист. Он, и правда, подробно рассказал Николке и его отцу о визите в лавку, не упустив и знакомства с моряком. – Помню, конечно; он еще говорил, что живет поблизости, и спрашивал – нет ли у меня других интересных открыток. А что? –
– А то, что их есть у меня! – Ваня похлопал ладонью по коричневому портфелю, который сегодня заменил ему сплавовский подсумок. – Вот, погляди: – И с этими словами мальчик выложил на стол россыпь пестрых бумажных прямоугольничков. – Только вот думаю – как до него теперь добраться? Может, через этого твоего букиниста? –
– Зачем же? – удивился Николка. Лейтенант мне визитку дал, и предложил заходить, если что. Вот, прямо сейчас давай и сходим? Время у тебя есть, сам говорил… –
–Да сходить-то можно, – поморщился Ваня. – Только вот, стоит ли нам вместе у него светиться? Вдруг он чего-нибудь заподозрит? Открытки, сам видишь, для вашей публики не слишком привычные.
Николка быстро перебрал принесенные Ваней картинки. Верно – на открытках были цветные изображения невиданной четкости и яркости, вовсе не похожие на привычные черно-белые сепиевые фотографии или раскрашенные дагерротипы. Но Николка смотрел на них глазами собирателя и понимал – ради того, чтобы заполучить столь необычные экземпляры, настоящий любитель пойдет на все.
– Да брось ты, Вань, – успокоил мальчик своего товарища. – Ну что он – сышик ? Лейтенант – коллекционер, и будет только рад, когда ты ему что-нибудь эдакое приесешь. Он и сам говорил: " заходите молодой человек, сможем совершить обмен". Или, говорил, купить могу… –
– Ну ладно. – сдался Иван. – Где, говоришь, его визитка? Сейчас прямо и навестим твоего лейтенанта! –
Четверть часа спустя мальчики бодро шагали по направлению к Садовой – и ни один из них не заметил, как по другй стороне улицы, параллельно им, следуют двое подростков. Один – в потрепанной гимназической курточке и фуражке без кокарды, а другой – в поддевке и картузе, в каких ходят приказчики мелочных лавочек . Яша не зря гордился своим умением следовать за кем угодно, оставаясь незамеченным в толчее московских улиц. Вчера он так не дождался, когда объет выйдет из дома на Гороховской; но сегодня Яков был намерен проследить за мальчик и выйти на его отца, которым так упорно интересовался пройдоха Ройзман. Предчувствя сюрпризы, Яков даже обзавелся помощником – это был мальчишка, служащий при лавочке в Верхних рядах, куда "объекты слежки" заходили за готовым платьем. В прошлый раз он уже помог Яше – и теперь готов был на новые подвиги. Серебрянниковский рассыльный оказался малым ушлым, шустрым , и, к тому же, отлично запомнил покупателей. За помощь он запросил пятиалтынный – и Яша собирался заставить отработать все, до копейки.
Глава девятнадцатая
Когда Ваня с Николкой покинули дом лейтенанта Никонова, на часах было почти три. Посовещавшись, мальчики повернули в сторону Лубянки. Путь их лежал через Старую площадь, между Ильинкой и Никольской; по одну сторону высилась Китайгородская стена, а по другую – ряд домов, отданных под торговые помещения; нижние их этажи были забиты лавками с готовым платьем и обувью.
Все пространство Старой площади, прихватывая сюда и часть Новой, между Варваркой и Ильинкой, занимала одна грандиозная толкучка –начиналась она с убогих лавочек, прилепленных к Китайгородской стене, (где по заверениям Николки во всякое время скупали краденое), и тянулась дальше, рядами навесов, шалманов, сараюшек и прилавков под легкими щелястыми навесами.
Торговали здесь все больше готовым платьем, причем наидешевейшим: шубами, поддевками, шароварами или пальто, а так же мешковато сшитыми сюртучными парами – на простого покупателя. Кое-где был, впрочем, и товар с претензией на шик – Николка презрительно назвал изыски местного высокого стиля "модьё", заявив, что сшито все здесь же, теми же мастерами, что кроили армяки для извозчиков да поддевки для сухаревских приказчиков.
На Ваню эта бурная рыночная жизнь производило гнетущее впечатление. Он-то помнил Старую площадь парадно-строгой, тихой, загадочной, овеянной величественной славой имперских учреждений, обосновавшихся в выстроившихся вдоль нее монументальных постройках; а здесь – ну прямо "Черкизон", только конца 19 века. Сам Ваня не застал разгула дикого предпринимательства 90-х и судил о грандиозных московских вещевых рынках лишь по рассказам отца; но впечатление было совершенно то же. Разве что – в 90-х годах 20-го века лотки были завалены продукцией, произведенной узкоглазыми рабочими, одетыми в одинаковые синие, хлопчатобумажные робы, за дряхлыми швейными машинками под портретами Председателя Мао; а сотней годов раньше место скверного китайского ширпотреба занимали горы тряпья, сшитого и перешитого босоногими, спивающимися портными, ютящимися в подвалах расположившегося неподалеку от Старой площади Хитрова рынка. Качество, впрочем, было тем же самым – и там и там покупатель приобретал гнилой, дурно сшитый товар, название которому было – "хитровский пошив" да "Китай".