По стенам у Удальцова в доме было развешано множество фотографий в старомодных рамках. Был еще и громадный фикус в кадке возле окна, на котором и теперь возлежал полюбившийся ей рыжий кот. Широкий угловой диван с дорогой обивкой как-то не очень вязался со всем этим. И компьютер еще на огромном столе вдоль самой большой стены. И спортивный тренажер чуть слева.
— Это дом моих родителей, — пояснил Удальцов, пристраивая пакеты с ее покупками возле кадки с фикусом. — Там нет ничего такого, чтобы Рыжему понравилось, нет? А то мы пока за разговорами, а он станет пакеты трясти… Я здесь временно поселился. Дом долгое время стоял пустым. А сейчас в моей квартире ремонт, вот мне и пришлось сюда переехать.
Он вполне мог бы себе позволить гостиницу на это время или съемную квартиру. Не захотел. Чужие казенные стены непременно выели бы ему нутро, и давили бы на него, и заставляли бы маяться и тосковать. Да и не любил он временных жилищ, всю свою жизнь стремясь к постоянству. Жаль, что так и не получилось…
— А потом что? — Влада присела на краешек дивана, позволив Удальцову забрать у нее плащ.
— А что потом? — не понял он, остановившись в дверях.
— А потом вы забросите этот дом?!
— Ну, почему сразу заброшу! Просто перееду, и все.
— А дом?
— А дом стану навещать. Да и вы не обходите его стороной, присмотрите. — Поняв по ее неожиданному румянцу, что сморозил что-то не то, Удальцов поспешил с плащом в прихожую. — Вот май нынче какой суровый, да? Уже листья на деревьях, трава бушует, а холодно. Из плащей и курток, видимо, до июля не вылезем…
Нет, Ленка была тысячу раз не права, сочтя, что эта женщина напоминает ему покойную Эллу. Нисколько она ее ему не напоминала. Элла была очень жизнерадостна и открыта. Правда, до тех пор, пока он не отравил ей все своей подлостью. Тогда она и стала угрюмой, унылой и неулыбчивой. И всякий раз при встрече смотрела как-то так… Со значением, наверное. Он же не мог предположить тогда, что она задумает так страшно расправиться со своей жизнью.
Он очень сноровисто приготовил им по огромной чашке огненного густого шоколадного напитка. Поставил чашки на поднос, пристроил большую жестяную коробку с печеньем и пошел к ней в комнату.
Влада все так же сидела на краешке дивана, с напряженным вниманием рассматривая портреты на стенах.
Куда же поднос пристроить? Удальцов растерянно остановился, озираясь по сторонам. Стола, кроме того, за которым он работал, больше не было. Не на диван же было ставить угощение, хотя почему бы и нет?
— Вы не против? — Он поставил поднос прямо на диван, протянул ей чашку и тут же распахнул крышку жестяной коробки. — Давайте выпьем за наше знакомство, Владимира. Уж извините за то, что приходится угощать вас на диване.
— Все нормально, — проговорила она с улыбкой, обхватила большую чашку обеими ладонями, поднесла ко рту, тихонько вдыхая неповторимый сладкий аромат шоколада, и повторила снова: — Все нормально.
Она устала есть за столом, постоянно следя за своей осанкой. Она забыла, как это — завтракать на траве после удачной утренней рыбалки, когда кажется вкусным все, включая горбушку подсохшего хлеба. И, если честно, все происходящее — неожиданное знакомство, какао с печеньем, да еще на диване — казалось ей крохотным таким, но бунтом. Пускай даже Игорю Андреевичу не будет никогда об этом известно, но она осмелилась все же взбунтоваться. Осмелилась сделать ему наперекор. И ей это очень понравилось!
— Очень вкусно. — Влада зажмурилась от удовольствия. — Очень вкусно! И какао, и печенье, а можно мне еще одно взять?
— Да бога ради! — Удальцов рассмеялся. — Мы вправе с вами уничтожить все запасы печенья в этом доме, раз нам так хочется.
Ей хотелось, еще как! Печенье просто таяло во рту, быстро растворяясь на языке миндальным вкусом. Она такого, кажется, тысячу лет не ела. Все в их доме должно было быть низкокалорийным, с непременным заменителем сахара, в строго ограниченных количествах. А здесь…
Да, она не ошиблась. В доме было так же вольготно, как и за его пределами — от крыльца до изгороди. И дышалось, и думалось так же. Никто не мог окрикнуть ее строгим голосом со спины. Ударить между лопаток, высмеять и поставить на вид ее недостойное поведение. И Удальцов этот показался ей достаточно симпатичным парнем, с очень добрыми глазами и милой улыбкой, не сходившей с его лица. Ее обычная скованность — вечный спутник ее последних лет, — будто подтаяв от горячего шоколада с миндальным печеньем, начала понемногу отпускать, и Влада несколько раз позволила себе непозволительно громко рассмеяться его шуткам.
Они сидели и болтали ни о чем. Про погоду, преподносившую этой весной сюрприз за сюрпризом. Про продавщиц в магазине, который она только что покинула. Оказалось, что им нравятся одни и те же девчонки в форменных платьицах, а охранник на выходе что у нее, что у него постоянно досматривал сумки. Потом еще что-то про летний отдых, Удальцов планировал его провести в российской глубинке, устав от удушливо-влажной экзотики. И про рыбалку еще, вот! Он рассказывал о своих удачах. Она вспоминала о своих, хотя этим воспоминаниям было уже что-то около десяти лет. Со школы никуда на берег не выезжала.
Время неслось, перепрыгивало все допустимые барьеры, отпущенные им для какого-то важного разговора. Она даже не знала, какого именно. А может, это было предлогом всего лишь. Предлогом для знакомства, предлогом для такой вот чудесной болтовни?
Нет, оказалось, что нет. И стоило ей ему об этом напомнить, Удальцов моментально нахмурился.
— Разговор и в самом деле есть, Влада. И не разговор даже, а небольшое предостережение.
— Да? А в чем дело?
Она с сожалением поставила давно опустевшую чашку на поднос, осмотрела колени. Удивительно, ни единой крошки не обронила на подол. То-то бы Игорь Андреевич удивился или снова приписал бы это своим достоинствам. Мол, не пряником, так кнутом вытравил из нее холопские замашки.
— Я поссорился со своей девушкой. Мы какое-то время жили с ней вместе, а теперь решили расстаться.
Черт! Что он несет?! Он городит непонятно что и снова пугает ее. Потеплевший было взгляд снова подернулся непроницаемой дымкой. Спина напряглась, а пальцы сцепились в замок на коленях. Надо было как-то не так начинать. Как-то иначе. Но как?! Знать бы! Знать бы, как уберечь эту славную женщину от Леночки!
— Да, и что?
Влада впервые посмотрела на часы. До возвращения Игоря Андреевича оставалось совсем немного времени. Странно, что она только теперь подумала об этом. Пора было уходить, явно пора. Но требовалось выслушать Удальцова, раз он готовился к этому разговору.
Понять, куда тот клонит, было сложно. Мог вот взять сейчас и все испортить какой-нибудь гадостью, типа, что она прекрасная кандидатура на замену его девушке.
— И как-то так получилось, что разругались мы с ней из-за вас, Владимира, — бухнул Удальцов.
Ну не знал он, как можно плавно перейти к тому, что его тревожило. Элла еще говорила, что он будто слон в посудной лавке, когда дело доходит до выяснения, объяснения и до точек над всеми «i». Не мог он подготавливать слушателя, не мог поймать момента и сыграть на опережение. А ведь ей это наверняка не нравится.
Владе это очень не понравилось.
С чего это ее избрали камнем преткновения, спрашивается?! Разве она хоть чем-то, хоть как-то пыталась ввязываться в их личную жизнь?!
— Нет, поймите меня правильно! Я ничуть вас не обвиняю. Я предостерегаю!
Он схватил ее за руку, пытаясь остановить, и снова сделал это непозволительно грубо, и снова перепугал ее. Руку она отдернула и быстро встала с дивана. И тут же потянулась за пакетами под фикусом.
— Извините меня, бога ради!!! — простонал Удальцов. — Я все не так делаю! Не так все объясняю! Просто Ленка — она… Она сумасшедшая просто в ревности!
— В ревности?! — Влада растерянно заморгала. — А с чего бы это ей ревновать?! Да еще ко мне?!
— Она ревнует постоянно. Ревновала, правильнее. — Он даже не осмелился встать за ней следом, еще чего доброго побежит из его дома, перепугавшись. — Мы же расстались, если вы помните. И когда она уходила, она угрожала!
— Кому? — Влада притормозила на выходе из комнаты, кажется, она немного начинала понимать. — Она угрожала вам?
— И мне, и вам! Эта дурочка решила, что раз я за вас заступаюсь, значит, у нас с вами… Ну… роман, что ли! — Он готов был провалиться сквозь диван и широкие доски пола, ненавидя себя за собственную косноязычность и за ее испуг. — Она в каждой женщине видела соперницу. Даже в умершей, понимаете!!! Ей везде чудились призраки!
— Я не призрак, — обиделась Влада, но вяло как-то, без огонька. — И что там дальше у вас с вашей Леночкой?
— Да ничего! Мы расстались, но прежде она орала тут… — Удальцов обвел руками комнату. — Что обязательно сделает гадость! И мне, и вам. Она на многое способна, и я решил вас предупредить. Понимаете?
— Я не призрак, — обиделась Влада, но вяло как-то, без огонька. — И что там дальше у вас с вашей Леночкой?
— Да ничего! Мы расстались, но прежде она орала тут… — Удальцов обвел руками комнату. — Что обязательно сделает гадость! И мне, и вам. Она на многое способна, и я решил вас предупредить. Понимаете?
— Кажется, да. Как выглядит ваша девушка? Высокая, красивая, волосы темные такие, кудрявые, непослушные, так вот по плечам. — Влада взлохматила свои волосы. — Она?
— Да, наверное. А что? Она уже что-то сделала?!
— Пока нет, но… Когда я выходила из магазина, за мной увязалась девушка. Она шла до поворота на эту улицу, а потом отстала. Я не знала, что и думать. Сначала этот парень, потом она.
— Какой парень?! — Он побледнел. — С ней был еще и парень?!
— Да нет. Парень был как бы сам по себе.
Непонятно зачем, Влада вдруг рассказала ему о том, как спасалась от сегодняшнего преследования, пересаживаясь с автобуса на трамвай, а потом снова на автобус. Как тормошила киоскера, подумав, что заболела манией преследования. И как ей удалось удрать, поймав такси.
— Владимира! — Удальцов поднялся с дивана, подошел к ней очень близко, непозволительно близко для первого дня знакомства, и даже осмелился взять ее за плечи. — Я, видимо, очень виноват перед вами, но обещаю, что непременно разберусь в этой ситуации. Видит бог, я не хотел причинить вам вреда! Я обязательно разберусь. И обещаю, что все будет хорошо!
Он мог быть очень убедительным — этот симпатичный, открытый для беседы Удальцов. И взгляд его мог быть очень проникновенным. И руки, схватившие ее, очень необременительно и совсем не больно лежали на ее плечах. Еще мгновение, и она уронила бы голову ему на грудь и стала бы искать в нем утешения, но…
Чудес не бывает! Это она уже давно поняла. Еще пять лет назад в это верила, выскакивая замуж за богатого предпринимателя и переселяясь из старой замызганной общаги в огромный особняк. Верила и в Золушек, и в чудеса, и в хрустальную туфельку, забытую на ступеньке, верила. Потом это прошло. Прошло с пониманием того, что за все чудеса в этом мире требуется платить. Иногда непомерно великую цену…
— Спасибо.
Влада высвободилась и пошла прочь из комнаты. Куда-то сюда Удальцов вынес ее плащ. Ага, висит на вешалке в тесном коридорчике.
Нет, ей помогать не стоит. Она сама справится и вденет непослушные руки в рукава. Нет, и провожать ее не нужно. Пакеты не так тяжелы, как кажется на первый взгляд. И живет она неподалеку. А насчет следующей встречи она обязательно подумает. И они еще обязательно выпьют какао с хрустящим печеньем и поговорят о рыбалке и о том, каким бывает утро на заре на берегу укрытой густым туманом реки. Поговорят непременно… когда-нибудь. Нет, звонить ей не нужно. Она сама придет как-нибудь. Да-да, на ту самую скамейку. Придет и сядет, и он увидит ее и…
— И где же ты была, дрянь?!
Игорь Андреевич стоял возле кованой калитки у их высоченного забора с громадным букетом роз. Перед этим, Влада видела, он разговаривал с их соседом. Все размахивал букетом. Улыбался. И оживленно рассказывал о чем-то пожилому мужчине, опершемуся на грабли. Заметив ее с пакетами, Игорь Андреевич прытко бросился ей навстречу. Поцеловал прямо на улице в обе щеки, вручил ей цветы, подхватил пакеты в одну руку, второй обнял ее за плечи и повел в дом.
— Дождался вот свою любимую, — радостно оповестил он соседа, наблюдающего за милой супружеской встречей с кроткой, немного завистливой улыбкой. — Всего вам доброго.
Сосед умилился. Приподнял старомодную шляпу над головой, улыбнувшись Владе, и с граблями наперевес скрылся за своим забором, мало чем уступающим по высоте и неприступности всем остальным. В полном молчании они вошли в дом. Игорь Андреевич запер дверь. Тут же бросил пакеты выглянувшей из столовой Татьяне на руки и сразу обрушил на Владу свой вопрос:
— И где же ты была, дрянь?!
— Я? — Она потупилась, начав тут же привычно оправдываться. — Я ходила в магазин за покупками.
— Шесть часов?! Ты хочешь сказать, что ходила в супермаркет, ходьбы до которого десять минут, и отоваривалась там целых шесть часов?!
Сильная рука Игоря Андреевича вытряхнула ее из плаща, вцепилась ей в локти и сильно тряхнула.
— Говори, дрянь, где ты была?!
— Игорь Андреевич, я прежде гуляла.
Влада зажмурилась. Смотреть в его налитые лютой ненавистью глаза было выше ее сил. Можно было бы рассказать ему и о преследовании парня в клетчатой кепке, о том, как колесила по городу, пытаясь от него оторваться, но…
Но как знать, не дружок ли это красавицы Леночки? Что, если они на пару устроили за ней слежку? Игорю Андреевичу ничего не стоит докопаться до истины. У него достаточно людей и влияния, чтобы вычислить ее преследователей. А вычислив их, он тут же выйдет и на Удальцова. И тогда ему станет известно про нее все, все, все!
И про то, что она просиживала под окнами его дома. И про то, что Удальцов ей симпатизировал, неспроста же красивая девушка устроила ему сцену ревности. Влада надеялась вполне искренне, что неспроста. И про то еще может узнать Игорь Андреевич, что она побывала у Удальцова в гостях.
Этого допустить было нельзя. Это было бы крахом. Крахом ее жизни, ее надеждам и ожиданиям. В лучшем случае он выставит ее за порог. В худшем — убьет.
— Сука!!! Вероломная, неблагодарная сука!!! — рычал у нее над ухом Игорь Андреевич. — Я все для нее, а она… Где была, спрашиваю?! Ты?.. Ты что же, изменять мне решила?! Ах ты, дрянь!
Он с силой толкнул ее. И Влада, не удержавшись на высоких каблуках, упала, тут же сворачиваясь клубком и зажмуриваясь. Сейчас он станет бить ее ногами. Такое уже случалось. И нужно было свернуться как-то так, чтобы тупые носы его ботинок не сумели достать ее ребер. Два уже были сломаны прежде, долго заживали и ныли теперь всякий раз перед непогодой. И лицо еще следовало закрыть от него. Синяков ей было совсем не нужно. С синяками в конце мая, когда день очень велик, была просто беда. Не замазать, не скрыть от обнажающего пронзительного света.
— Ты мне всю жизнь искалечила, гадина!!! — надрывался в праведном гневе Игорь Андреевич, с упоением лупцуя ее по спине, бедрам, голове. — Я что же, должен теперь всю оставшуюся жизнь терпеть твои художества?! Как мне людям в глаза смотреть, зная, что моя жена — шлюха!!!
Остановился он неожиданно. Только что, она видела краем глаза, над ее головой завис его ботинок, готовый опуститься для очередного удара, и вдруг Игорь Андреевич отступил. Отступил и пробормотал устало:
— Вставай, не трону больше. Хватит на сегодня. Вставай, слышишь!
Не подчиниться теперь значило навлечь на свою голову новую вспышку его гнева. И она начала медленно подниматься. Подползла к стене, оперлась ладонями о нее и, старательно сдерживая рвущиеся изнутри стоны, встала.
Кажется, пронесло. На лице ни единой отметины. То ли она так умело уворачивалась, приноровившись с годами. То ли он не хотел, чтобы его жена щеголяла с подбитыми глазами, вот и бил исключительно по тем местам, которые были сокрыты одеждой. Синяков не было, ссадин тоже. Но тело болело так, будто его пропустили через мясорубку. И душа еще ныла нестерпимо. Она и раньше всякий раз надрывалась в безмолвном крике — искалеченная душа ее, но сегодня пуще прежнего. Сегодня было много больнее и еще обиднее. И виноват был не столько Игорь Андреевич — к его зверствам она мало-помалу привыкла. Виновником теперь был Удальцов Евгений, кажется, Викторович. Он был причастен к тому, что ей было больнее, чем прежде. Его руки, улыбка, то, как он смотрел на нее при разговоре. Как-то так получилось, что он, не очень, может быть, того и желая, заставил ее поверить, что вокруг, возможно, и существует совершенно другая жизнь. Отличная от той, которой она живет последние пять лет. И в жизни этой…
Там все по-другому, черт возьми!
Там можно залезть с ногами на диван, можно улыбаться, просто слушать и мечтать. Можно пить кофе, чай, какао, да все равно что, но можно прямо на этом самом диване, где сидишь с поджатыми ногами! Грызть при этом сладкое печенье и не ждать, что за оброненную или прилипшую к губам крошку тебя накажут. И еще можно болтать всякий вздор и немножечко лукавить, рассказывая про невиданный улов и про то еще, каким причудливым может быть туман над рекой ранним-ранним утром. И сетовать на погоду можно, и строить предположения еще, каким после такого студеного мая может быть лето. И как славно было бы отправиться лихими туристами куда-нибудь в российскую лесную чащобу. С рюкзаками, автостопом, с котелком, бьющим при ходьбе по пояснице. А потом ставить палатку, набросав пружинящих еловых лап на землю. И обживать ее, только…
Только делать все это следовало вместе! Не одной же ей всеми этими благами пользоваться! Нет! Только вместе с… ним.
Дура она, что ли? Действительно дура! Игорь Андреевич хоть в чем-то да, оказывается, прав. Разве можно приниматься сразу так вот, безоглядно, мечтать о человеке, что показался после нескольких часов знакомства приятным, искренним и добрым? Нелепо, наверное. Нелепо и скоропалительно. Да, понравился дом, и давно уже понравился. Да, человек, что там проживает, не мог, по ее представлениям, быть другим.