Насколько помню курс истории СССР за восьмой класс, после смещения Хрущева власть в основном делили три группы – комсомольцы Шелепина, партаппаратчики Брежнева и, кажется, сторонники Подгорного. Победили брежневцы как более опытные и хитрые, а может быть, удачливые. Но это был выигрыш по очкам, некоторое время борьба шла почти на равных.
Куда попадет информация о моем существовании? Сразу в ЦК? Да в жизни не поверю, что такой пробой реальности никто из «неизвестных отцов», тьфу, секретарей, не постарается воспользоваться в своих интригах. Принцип простой – если я ничего не хочу менять в современном политическом раскладе, достаточно, чтоб информация дошла сразу до всех группировок. Нет ничего проще, чем сдаться в местном обкоме КПСС первому секретарю в присутствии второго и третьего.
Хорошо это или плохо? Плюсы – история мне более‑менее знакома, а значит, более предсказуема. Минусы – подробности жизни Брежнева из меня так или иначе достанут. Химией, уговорами, гипнозом, побоями… Надеяться на замалчивание фактов в моем положении не приходится. Но правда весьма опасна для будущего пятикратного Героя Страны Советов, а значит, у него будет желание видеть меня как можно реже и как можно дальше. А лучше не видеть совсем.
М‑да… Что‑то этот путь мне совсем не нравится. Конечно, есть ненулевая вероятность того, что Леонид Ильич окажется человеком умным, учтет свои ошибки, и мир увидит совсем иного Генерального секретаря. Сколько ему сейчас? Так… Умер он в год моего рождения, и было ему лет семьдесят пять минимум. Значит сейчас около шестидесяти. Можно поверить, что в таком возрасте человек сможет начать жить по‑новому? Нет, нет и еще раз нет! Да и окружение ему под стать, не зря в начале восьмидесятых была настоящая «пятилетка смерти»[5]…
Есть ли другой вариант? КГБ сейчас возглавляет Семичастный, вот не помню его имени‑отчества. До него эту должность занимал Шелепин. И отношения у них хорошие, если не сказать большего. Хрущева свергали вместе, в опалу попадут друг за другом. Друзьями останутся даже в старости.
Ничего бы про них не знал, но месяц назад, в две тысячи десятом году, под Смоленском упал самолет Качинского. Бесконечное перекатывание катынского дела в прессе подвигло меня копнуть историю чуть глубже. Кроме ура‑патриотической трескотни попался стоящий рассказ следователя Генеральной прокуратуры, который в тысяча девятьсот девяносто втором допрашивал Шелепина об уничтожении в пятьдесят девятом личных дел польских офицеров. Осталась всего одна папка, которую потом и передавали генсекам до Ельцина.
Подробности уже забылись, но особо интересными показались два факта. Даже на восьмом десятке товарищ Шелепин отказался отвечать на вопросы без помощи друга – Семичастного. Такие отношения не часто встретишь на Олимпе – вернее, это что‑то реально удивительное. И второе, архив убрали по записке, подготовленной неведомым офицером и подсунутой Шелепину на подпись в третий месяц его пребывания на должности руководителя КГБ. Все под соусом: «Тут бесполезные секретные бумаги занимают целую комнату». Что стоит молодому руководителю подмахнуть приказ очистить помещение?
Если информация обо мне не выйдет из недр комитета, она с высокой вероятностью попадет к Шелепину. В моей истории он проиграет, и будет уже в шестьдесят седьмом брошен на профсоюзы и где‑то в семидесятых вообще выведен из состава Политбюро и отправлен на унизительно маленькую должность. Во времена Горбачева в отличие от многих Шелепина не простят. К девяносто второму он – обычный пенсионер без особых средств к существованию, доживающий век в квартире дочери (там его и допрашивал следователь по катынскому делу).
Зная такое невеселое будущее, сможет ли Шелепин переломить ход событий в свою пользу? Неизвестно. Но уверен, любой человек на его месте пойдет «во все тяжкие» в стремлении перевести стрелки истории в иное русло.
Если выиграет, скучать точно не придется. Однако можно надеяться на надежную «крышу», при которой у меня появится реальная возможность построить советский Интернет. Можно ли желать от жизни большего?
А что я теряю при его проигрыше? Ничего, слишком мелкая песчинка. Только возникнет возможность возвращения к предыдущему сценарию – люди Брежнева выжмут из меня максимум и по‑быстрому да выбросят от греха подальше. Хорошо, если просто к станку поставят, а не отправят соседом к Наполеону и Цезарю.
– Итак, решено – идем в КГБ! Вот был бы там знакомый, как бы все упростилось… – Похоже, я не заметил, что произнес эту фразу вслух. Екатерина машинально, не отвлекаясь от легкой эротической сцены Аватара, ответила:
– У меня там брат работает оперуполномоченным. Старший лейтенант Анатолий Назаров.
– Брат, значит? – Я резко ударил на кнопку паузы. – Как же мне с тобой повезло! – Потянулся к девушке и громко чмокнул ее в щечку. Опомнившись, быстро отвел подальше морду, пытаясь увернуться от оплеухи – оказалось, зря.
– Ты чего? – Голос возмущенный, но взгляд не злой, а… скорее оценивающий! Черт, да ничего не изменилось в мире за тридцать лет. Совершенно! Не семнадцать же Кате…
– Ты замужем? – Когда еще будет более удобный момент для таких вопросов.
– Уже нет. – Она покачала головой и резко добавила: – Развелась в январе.
– Понятно… – протянул тихо. – Не обижайся, но я рад.
– У вас в будущем принято наглеть?
– Не знаю, редко попадаются такие симпатичные поводы, – усмехнулся и, выходя из пикировки, продолжил: – Давай дальше кино смотреть, там сейчас по закону жанра будет финальная битва добра со злом.
Что ж, если судьба подсказывает путь, надо быть последним глупцом, чтобы ослушаться. Но на Бога надейся, а верблюда привязывай. Применительно в нашей ситуации нужно сделать все, чтобы о «дыре во времени» узнало как можно меньше людей. Спрятать артефакты и, соблюдая строгий режим секретности, проползти в генеральские кабинеты. Не из жажды интриг, а чувства самосохранения для!
Вот только уральский лес для маскировки машин никак не подходит. Зелени мало, болот и бурелома много. В общем, тайга тут без конца и края, но никуда с дороги я не уеду. Даже на серьезном внедорожнике застряну через первые же двадцать – тридцать метров, про паркетник и говорить нечего. Одна надежда на девушку, может, и тут выручит?
Наконец по экрану пошли титры. Катя хлюпнула носом, вытерла глаза и напряженно покосилась на английские фамилии, но промолчала. Я же не удержался от грубоватой шутки – уж очень хотелось избежать града вопросов по фильму:
– Что, думаешь, за просмотр продукции вражеской пропаганды из комсомола исключат? – Девушка вскинулась, по‑детски выдвинула нижнюю челюсть чуть вперед, раскрыла губы, и я поспешил сменить тему: – Извини, скажи лучше, ты где в Н‑Петровске живешь? В частном доме или в многоэтажке?
– В частном, – и добавила, окончательно уходя от неполиткорректного разговора: – Нам с бывшим мужем председатель неплохой дом выделил, наверняка надеялся, что обживемся, дети там, все такое, у него и останемся. Учителя‑то всегда нужны. Сейчас, наверное, переселит куда‑нибудь. На избу желающих много, а справиться одна с хозяйством я все равно не смогу.
– А можно загнать машину во двор и чем‑нибудь закрыть, чтобы не заметно было со стороны?
– Конечно, а зачем? – насторожилась она.
– Так мало ли какой настоящий шпион увидит, империалистам такой подарок делать нельзя. – Аргумент оказался убойный, тут в происки агентов буржуазии всерьез верят.
– Так надо под поветь поставить, и все.
– Куда?
– Ну, под крышу, в крытый двор.
– А войдет?
– Наверное… – Она повертела головой, пытаясь оценить размеры машины. – Ну телега с лошадью входит.
– Хм… – теперь уже я прикидывал габариты экипажа на непарнокопытной тяге. В голову упорно лезли встреченные парой часов ранее пол‑лошади и мешали думать. – Должна поместиться. Вот спасибо, опять ты меня выручаешь. – Я подумал и добавил: – Возможно, и себя тоже.
– Это почему же?
– Да вот не думаю я, что ваш активист партячейки, не знаю, как его зовут, будет рад, что ты смотришь зарубежный фильм, в котором нет коммунистов, но есть боги, ездишь в машине, сделанной в империалистической Японии, и вообще, слушала тут, в лесу, инопланетного шпиона.
– Секретарь комитета комсомола школы. – Катя резко погрустнела. – Это мой бывший муж. Он сейчас кандидат в члены КПСС, делает карьеру.
– Да, то, что кандидат, это важно. – Я снова не удержался от неуместного ехидства. – И зачем ты развелась с таким полезным человеком?
– Сволочь он! – Катя опустила голову, посмотрела на меня, скосив глаза. – И руки распускает, как выпьет. – Потом отвернулась, сжала губы и некоторое время рассматривала темный лес за окном машины.
Выдержав паузу, я отключил ноутбук и аккуратно убрал назад, на пол, от греха подальше: как бы не упал с сиденья. Затем включил фары и не спеша начал двигаться из леса, старательно избегая сползания колес в глубокую колею.
Выдержав паузу, я отключил ноутбук и аккуратно убрал назад, на пол, от греха подальше: как бы не упал с сиденья. Затем включил фары и не спеша начал двигаться из леса, старательно избегая сползания колес в глубокую колею.
– Дорогу покажешь? Незаметно от соседей сможем машину к тебе загнать?
– Постараюсь, – кивнула Катя и продолжила без перехода: – А у вас все фильмы такие невероятно красивые? Можно еще посмотреть? А документальные есть?
– «Аватар» даже у нас прорыв, обычно попроще кино получается. При малейшей возможности покажу тебе все, что есть. И музыку тоже. Конечно, если ноутбук не поместят в страшно секретную лабораторию.
– Буду просить должность лаборанта, – как‑то очень серьезно пошутила девушка.
Ехали молча, я был слишком занят дорогой, так как решил, что с фарами получается слишком вызывающе, а вот габариты светят как раз в стиле шестидесятых годов. Дорога тоже доставляла хлопот, но когда выбрались из леса, сменилась на приличную гравийку. В городке, на главной, так вообще был положен очень неплохой асфальт. Екатерина, судя по всему, задумалась о партийной дисциплине в семейных отношениях, поэтому отделывалась короткими словами и жестами направляла меня в нужную сторону.
Машин, к счастью, не попадалось. Ни встречных, ни попутных. Вообще Н‑Петровск казался вымершим. В час ночи все спали, что неудивительно, рабочий день начинался с шести‑семи часов. Тихо вокруг, только темные дома с трудом угадывались в тусклых отблесках редких уличных фонарей. Впрочем, осветительные приборы такого названия явно не заслуживали, какие фонари – мы проехали мимо простой лампы‑стоваттки с жестяной крышкой, закрепленной на столбе и мрачно раскачивающейся на весеннем ветру.
На нужной улице применил настоящую военную хитрость: за пару кварталов совсем отключил габариты и на минимальной скорости высадил Катю у ворот ее дома. Сам проследовал дальше, аккуратно объехал квартал по кругу и быстро нырнул в проем гостеприимно открытых девушкой ворот. Соседские собаки, конечно, погавкали, но без энтузиазма, лениво и недолго.
Двери на крытый двор пришлось открывать уже вдвоем. По сути, это был кусок стены, сколоченный из досок, на шарнирах из какой‑то матерчатой дерюги. В общем, эта дверь не открывалась, а переносилась. С таким крестьянским подходом одной женщине действительно не выжить. Но для меня это сущий пустяк, еще несколько минут, и машина стояла на покрытых застарелой грязью досках внутреннего крытого дворика, освещаемая ослепляюще яркой после темноты лампой ватт в сорок.
Кате бы в разведке работать: она не поленилась, взяла короткий жесткий веник и постаралась замести следы от колес, а я тем временем осмотрелся.
Парадная калитка слева от въезда была закрыта изнутри на большой амбарный замок, который, судя по всему, не открывался годами. Зато справа, сбоку, обнаружилась распахнутая дверь, выходящая в образованный поленницами совершенно невидимый с улицы закуток.
Под поветью, как Катя назвала крышу внутреннего двора, напротив дома стоял длинный низкий сарай. Внизу – зияющий черным провалом хозяйственный чулан, сверху – сеновал с жалкими остатками сена. Ближе к огороду чулан переходил в туалет, потом в курятник, в котором на засиженных досках‑помостах шевелился десяток белых кур, следом шли свинарник или коровник, в общем, что‑то низкое и вонючее, но сейчас также пустое. Никакой краски, натуральное дерево, потемневшее от времени, а снизу – от грязи и навоза. На всем лежала печать запустения.
– Пойдем в дом. – Наконец девушка закончила упражнения с метлой.
– Сюда никто не придет до завтра?
– Не должен вроде… – Катя вытащила из чулана ржавый шестигранный лом и подперла им дверь черного хода, – вот так наверняка. Жаль, собаки у меня нет.
– Почему? Полезная животинка.
– Был у нас Рогдай, хороший такой пес, – Катя машинально перевела взгяд, и я увидел висящий в углу ошейник, – да бывший муж к себе забрал.
– А кур оставил? – Я постарался поскорее сменить тему.
– Зачем они ему, там своих полно. – Девушка тряхнула головой, словно хотела избавиться от воспоминаний. – Ну, идешь спать, наконец?
Глава 2Знакомство с КГБ
Проснулся около полудня. В низкое, закрытое веселенькой ситцевой (на вид я материю отличать не умею, но слово вовремя вынырнуло из памяти) шторкой светило… нет, не солнце, а низкое, затянутое тучами небо. Накрапывал дождь. Кати в доме не было, впрочем, мы вечером договорились, что она с утра поедет в Свердловск к брату Анатолию, захватив с собой смартфон, мой паспорт и деньги двадцать первого века. Этого более чем достаточно, чтобы нашу историю не признал бредом, по крайней мере, родной брат. Тем более что я успел показать девушке игрушку Teeter.
Засыпая на жестковатой, несмотря на постеленный тюфяк, лавке, очень хотел проснуться на рассвете, как тут заведено, и проводить Катю в дорогу. Повторить поцелуй в щечку. Но по буржуйской привычке бессовестно все проспал. Гимн Советского Союза прозвучал по радио в шесть утра, но даже эта громкая и торжественная музыка без слов не смогла выдрать меня из сна[6].
Делать нечего, встал, оделся, сползал до «удобств», подивился потрясающей конструкции. Стульчак представлял собой что‑то типа ступы бабы‑яги, как ее рисуют в детских книжках, и был сделан из цельного долбленого куска бревна. Правда, без дна, с обитым рыжеватым войлоком верхним краем. Не слишком гигиенично, прямо скажем, но, наверное, тут зимой не до интеллигентских закидонов. Поплескал в лицо из удобно стоящей под водостоком бочки, потер зубы пальцем.
С наступлением темноты лампочку не зажигали из соображений маскировки. Мне это казалось диковатым, но Екатерина относилась к шпионам очень серьезно. Или к бывшему мужу – может, она еще собиралась с ним сойтись? Впрочем, тут деревня, не Москва, всем есть дело до всего, жители любую странность подметят почище пограничной собаки. Так что обустраивались в потемках. Успел собрать пыль в углах коленями, поцеловать притолоку двери лбом и достать ножки какой‑то идиотской мебели пальцами ноги.
После пробуждения тоже было как‑то не до разглядывания местных достопримечательностей, уж слишком давила на мозг жидкость. А тут зашел в дом и просто уперся в огромную русскую печь, оштукатуренную синеватой известью. Чуть наискосок от входной двери к печке была прислонена деревянная лестница с тремя широкими удобными ступенями, окрашенная коричневой краской. Сверху, за краем затертых до черного блеска животами и задницами кирпичей, виднелась какая‑то зимняя одежда. Из нескольких «дырок» выглядывали шерстяные носки, варежки, полотенца, а может быть, портянки.
На кухне обнаружил огромный проем в печи, на нем стояли явно заброшенные, покрытые пылью пустые чугунки, среди них, как летающая тарелка в окружении танков, красовалась обычная алюминиевая кастрюля с кучкой некрупных картофелин в мундире. Похоже, о моем обеде позаботились, вареная картошка с солью – вполне современно. На столе, застеленном белой, чистой до хруста скатертью, виднелась наполовину полная литровая банка молока, родная сестра той, из которой вчера пили в машине. Неужели хозяйка с утра специально для меня застелила стол? Очень благородно с ее стороны, но непрактично. Лучше бы чего съедобного на завтрак приготовила, интеллигенция деревенская.
Подтащил поближе к лавке кастрюлю с картошкой и ободрал с нее кожуру. Пошарил на полках, ага, сковорода есть, хоть и не первой свежести, но сойдет. Теперь масло, куда его тут принято прятать? Холодильника нет, шкафа нет, зато есть люк в полу. Сунулся в подпол, увы, обнаружил совершенно необитаемое помещение. На дне чуть блестела вода или грязь, дожидалась банок с соленьями пара пустых полок, только вдали, намертво вросшие в землю, виднелись старинные бочки. Негусто. Комсомолец муж с руками явно не дружил. С головой, впрочем, тоже – такую девушку бросить.
Зато, пока смотрел вниз, заметил под столом стеклянную бутыль литра на три, но с узким горлом. Вытащил – точно, даже бумажка самодельная наклеена: «Постное масло». На дне осадок в пару пальцев, мутное и страшное, но на запах вроде ничего, подсолнечником отдает. Не «Calamata»[7], конечно, но картошку пожарить сгодится.
Насилу плеснул на сковородку содержимого – густое, впору на хлеб мазать. Вот только… А плита‑то где? Топить русскую печь явно не вариант. Хм… Нашел! Кто бы мог подумать, что скрытый чайником отрезок асбоцементной плиты высотой сантиметров тридцать и есть электроплитка? Всего‑то сверху кустарным способом вставлена керамическая пластина с канавками, в которых лежит навитая спиралью смотанная проволока. Выключателя на корпусе не предусмотрено, вилку в розетку – и уже через минуту некоторые витки спирали налились красным. Осталось только подождать, пока система нагреется, и поджарить вареную картошку до хрустящей корочки.