Догадавшись о намерениях вражеского отряда выйти на трассу, я на ходу заглядываю в карту (слава богу, утром не оставил в рюкзаке!) и прикидываю расстояние. По прямой от лагеря до трассы километров двенадцать.
«Реально догнать – фора у них небольшая, – перехожу на легкий бег. – Лишь бы не запросили по рации вертолет. Тогда трындец моим усилиям! Суши весла и поворачивай на север…»
Я бегу, пока есть силы. Я не останавливаюсь, а лишь сбавляю темп, когда разок кольнуло в сердце. Когда стало невмоготу, перехожу на шаг…
Боль немного утихает и смещается к центру груди. А следы тем временем приводят на вершину невысокого и бесконечно длинного хребта. За хребтом просторная долина с аулом вдоль реки и с долгой центральной улочкой меж похожих домишек.
Стою, успокаивая дыхание. Надо бы передохнуть, иначе прихватит серьезно…
Вдруг замечаю метрах в пятистах несколько мужских фигур, мелькающих в молодой дубовой поросли. Это отряд из бойцов спецназа, быстро спускавшихся к долине. В какой-то миг показалось, что я узнал фигуру Ильи, идущего со связанными за спиной руками.
– Догнал. Почти догнал, – облизываю пересохшие губы и бегу вниз.
Глава пятая
Армения – Азербайджан
21–22 августа
Я обязательно настиг бы их. Обязательно, если бы на середине затяжного спуска не прихватило сердце. Теперь уже хорошо прихватило, капитально.
Медленно заваливаясь на выжженную солнцем траву, я держусь за грудь; в глазах застыли ярость с удивлением. Ярость исходила от великой несправедливости, от несвоевременности острого недуга: ну почему именно сейчас? Почему не пятью минутами позже?! Удивляюсь же тому, что прихватило на спуске. Когда поднимался – задыхался от нехватки кислорода, сердце трепыхалось и выпрыгивало из грудной клетки, но терпело, исправно работало. А тут, вроде и напряжения никакого, и накось – заполучи!..
– Твари! Ах, твари!.. – шепчу, глядя, как пятеро облаченных в камуфляж спецназовцев подталкивают автоматами моего друга в спину и входят в село. – Повезло вам. Ох, как повезло!..
Лежать приходится около часа. Пару раз я пробовал осторожно подняться, однако боль сызнова пронзала тело, напоминая о нездоровом сердце.
Так и лежал, пристроив голову на бугорок. Скрипел зубами в бессильном исступлении, наблюдая, как группа вышла на центральную улочку; как в облаке белесой пыли подкатил крытый грузовик и увез в неизвестном направлении Илью Супруна…
Потом понемногу успокоился, размышляя и выстраивая цепочку дальнейших действий. В процессе спокойного размышления и созерцания голубого неба затихло клокотание в груди, выровнялось дыхание, окончательно стихла боль.
В лагерь я возвращаться не стал. Потихоньку взбираясь косой тропинкой по проклятому склону, направился прямиком на северо-восток…
Сказать, что настроение было поганым – не сказать ничего. Душу разрывает отчаяние, и пожирает злоба на собственное бессилие. Что я могу предпринять? Как выручу друга?..
Кроме пистолета с двумя запасными магазинами, в моих карманах лежит карта, нож, зажигалка и полупустая пачка сигарет. Ну, еще имеется пара комплектов документов с завернутыми в целлофан деньгами. Пожалуй, самые полезные вещи в этом скромном скарбе – американские доллары. Но куда я с ними сунусь? К кому? И хватит ли этих денег, чтобы купить Илье свободу?..
Короче говоря, в мрачном и подавленном настроении я тащусь в сторону ближайшего участка азербайджанской границы.
К вечеру все чаще вспоминаю свой рюкзачок, пропавший вместе с товарищем. Теплый свитер, две фляжки с водой и спиртом, а самое главное – пакет с остатками сухарей и две банки мясных консервов. Все это уехало в неизвестном направлении. Голод хоть и отвлекает от дурацких мыслей, но с каждым часом сил становится меньше. А ведь топать предстоит немало!
– Это все из-за контузии и ампутированного пальца! – поглядываю на часы и выбираю путь поровнее. – Если бы врачи не комиссовали – служил бы до сих пор. Мы ведь с Илюхой планировали поступать в академию. Он и рапорт-то на увольнение настрочил из солидарности – что б мне не так обидно было! Жаль, что так получилось…
Вздохнув, замечаю блеснувший внизу ручей.
Добравшись до его бережка, присаживаюсь на кочку. Выщелкнув из пачки последнюю сигарету, неторопливо закуриваю. Перед последним броском следует перевести дух, покурить и вдоволь напиться воды…
* * *Ближе к Азербайджану рельеф понижается и становится ровнее; густые леса почти исчезают.
Границу я пересекаю в сумерках и, не задерживаясь, быстро иду на горящие вдали огоньки. Расстояние скрадывается темнотой. Казалось, до россыпи белых и желтых огней – рукой подать, а топать пришлось дольше часа.
Вхожу в небольшой городок. Кое-где светятся окна домов, на улицах горят фонари. Мимо по асфальтовой трассе проносятся вереницы машин. Парочка хорошо освещенных мостов – видимо, населенный пункт расположен на берегу неширокой реки. Сгодится. Коль рядом бойкая дорога, то незнакомцу никто не удивится. Принимаюсь приводить в божеский вид свою «рыбацкую» одежонку. Как там говаривал Барков? Самая лучшая маскировка – быть как все. На чужаков обращают внимание, если они напяливают безупречные смокинги или появляются в облепленной грязью рванине.
Давным-давно, когда комиссовали из армии, всеми уважаемый в госпитале пожилой военврач сказал:
– Сердечко у вас, товарищ подполковник, здорово расшаталось – не кардиограмма, а черт-те что. Не побрезгуйте и послушайте совет на будущее: если прихватит при нагрузках или где-то перенервничаете – примите стопочку хорошего коньячку. Малая доза сильного алкоголя хорошо снимает спазмы и расширяет сосуды получше любых медикаментозных средств. Только не увлекайтесь, голубчик, а то получите обратный эффект!..
Припомнив эти слова, стою у прилавка придорожного магазинчика и рассматриваю этикетки коньячных бутылок. Магазинчик притулился между кемпингом и заправочной станцией; на стоянках вокруг множество машин и водителей. Одним словом, затеряться здесь сложности не представляет.
Избегая открывать рот и выказывать незнание местного языка, показываю продавцу на дорогой коньяк, бутылку минералки, килограммовую головку белого сыра, кусок копченой баранины и сигареты. А вспомнив про хлеб, киваю на стопку пышных свежеиспеченных лепешек, похожих на лаваш. Рассчитавшись манатами, забираю объемный пакет и выхожу на улицу…
Отправляться дальше на север? Но отсюда начинается равнина до самых грузинских гор, и придется искать ночлег в редких складках местности, где скромный костерок виден за пять верст. И что я скажу представителям силовых структур, если те случайно на меня набредут? Ведь в кармане греют ляжку вполне сносные документы гражданина Азербайджана и немалая сумма в валюте этой страны. Да еще и баксы… Странновато им будет услышать лепет заблудившегося рыбачка славянской наружности!
И, затушив окурок о край урны, я решительно направляюсь в небольшую двухэтажную гостиницу, обитавшую на другой стороне оживленной трассы.
Да, я отлично понимал: если остановлюсь в гостинице, то в регистрационном журнале непременно появится запись с моими паспортными данными. Однако здесь бояться некого, да и задерживаться в Армении я не намерен – до границы один дневной переход. При нормальном раскладе следующую ночь проведу в грузинских горах.
О том, что эти сведения лягут на стол Баркова, я не беспокоился. Быстро он о моем маршруте не прознает – это раз. А отныне я и сам буду настойчиво искать полковника для выяснения Илюхиной судьбы и для возвращения в Россию. Это два.
* * *С номером выходит заминка.
Черноволосая дородная тетка хорошо говорит по-русски и столь же хорошо объясняет, что мест в гостинице нет.
– Я заплачу сверху, – показываю зеленоватую сотенную купюру. И с тоскою на лице признаюсь: – Понимаете, не высыпаюсь в салоне машины. Да и душ не мешало бы принять – двое суток за рулем.
Женщина переводит взгляд с долларов на небритое лицо, на простоватую одежду позднего гостя. И негромко говорит, забирая деньги:
– Комната дежурной вас устроит?
– Конечно.
– Тогда я не буду вас регистрировать. Она здесь, в начале коридора. Там и душ с туалетом и чистое постельное белье. Замок в двери не работает; дверь закрывается изнутри на защелку.
– Спасибо, – благодарно улыбаюсь.
– Не за что. Имейте в виду: завтра разбужу рано – до прихода хозяина.
– Вот и отлично. Мне как раз и нужно пораньше…
Заперев дверную защелку, я первым делом отправляюсь в душ и полчаса отмокаю под струями теплой воды. Потом сажусь ужинать за маленьким столиком у окна. Коньячком по совету эскулапа не увлекаюсь – пару раз наливаю на донышко обитавшей в комнате чайной чашки и, опрокинув, хорошенько закусываю. Бережно сложив оставшиеся продукты в пакет, тушу свет, выкуриваю сигарету у открытого окна. И блаженно растягиваюсь на хрустящем белье мягкой кровати…
А среди ночи происходит катастрофа.
Сплю крепко, однако удар в дверь заставляет подскочить в кровати. «Гюрза» лежит рядом – на стуле под курткой. Патрон загнан в патронник – стоит дотянуться и…
Нашариваю рукоятку, в голове молнией мечутся догадки: резвятся пьяные шоферюги? Что-то упало в коридоре? Или пришли по мою душу?..
Нащупываю пистолет через тонкую материю подкладки, да выстрелить не успеваю. От второго, еще более мощного удара дверь слетает с петель, и в маленькую комнатку врываются вооруженные бойцы в масках.
Гулкий топот тяжелой обуви, грохот, крики. В глаза больно бьет яркий свет мощных фонарей.
У меня имелся шанс в самый последний момент открыть стрельбу – вслепую, наугад. Промазать по толпе трудно. Но я понимал: пять или шесть стволов направлены точно в мою голову, и кто-то из парней определенно ответит.
Звучит громогласный приказ на ломаном русском поднять руки на затылок.
Подумав секунду, бросаю оружие на одеяло и опускаю ноги на пол.
– Не двигаться! – орет все тот же голос.
Щелчок наручников, грубый рывок в сторону, падение с кровати. Резкий запах свежей краски, недавно высохшей на половой доске…
После короткого обыска комната снова погружается в темноту – голова укутана моей же курткой. Сильные руки впиваются в плечи, меня выводят из комнатки и волокут по коридору.
Босые ноги ощущают холод ступенек крыльца. Шершавый асфальт. Голову пригибают вниз, толкают в спину. Теплый салон машины; по бокам те же бесцеремонные парни.
Хлопки дверок; тарахтение стартера и гул схватившего движка. Рывок, поворот с ускорением. Куда-то быстро везут. Тряская дорога. И мучительные размышления над тем, чем же в итоге закончится лихо закрученная Барковым афера…
Глава шестая
Азербайджан
22–24 августа
Разные мысли будоражат сознание – и не только о вариантах финального аккорда операции. Судя по звуку работающего двигателя и по жесткости подвески, едем на «уазике». Поездка получается долгой – качаемся и прыгаем по плохой дороге дольше двух часов.
Сопровождающие бойцы в основном молчат. А когда перекидываются фразами на непонятном языке, я перестаю дышать под своей курткой и пытаюсь уловить в словах хоть какой-то намек на национальность, на принадлежность к спецслужбам, на привязку к местности…
Ничего не выходит. Впрочем, иногда кажется, что некоторые слова я уже слышал.
В начале девяностых в бригаде служили два армянина. Со всеми общались на русском, а меж собой балакали на своем. Конечно, я ни черта не помнил из их «речей», и все-таки слух улавливал знакомые звукосочетания, интонации. Однако на том все мои достижения из области предположений заканчивались…
«УАЗ» выруливает на ровную дорогу и с четверть часа бойко едет на приличной скорости. Затем поворачивает и резко тормозит.
– Выходи, – командует тот же голос, что отдавал распоряжения в гостинице.
Осторожно выбираюсь из машины. Чьи-то руки вновь подхватывают, задают нужное направление и ведут. Привыкшие к темноте глаза замечают внизу светлые пятна – под курткой мелькают мои босые ноги, ступающие по серому асфальту. Наверное, вокруг уж светало…
Каменное крыльцо, порог, деревянный пол длинного коридора.
Поворот направо и приказ нагнуться. Я послушно пригибаю голову, но задеваю низкую перегородку.
Материя куртки смягчает удар – боли я почти не чувствую.
– Ушибся? – подталкивает в спину боец. – Не расстраивайся – долго болеть не будет. Завтра все равно поставят к стенке…
Более суток меня держат в камере. Без еды, без одежды, без света. В момент водворения оставили кружку теплой воды. На том вопросы комфорта и соблюдения прав человека были закрыты. Точнее – захлопнуты вместе с надежной железной дверью.
Однако вопросов я не задавал, в дверь кулаками не барабанил и вообще вел себя тихо. К чему скандалить? И я, и те, кто меня взял тепленьким в кровати придорожной гостиницы, – все прекрасно осознают свою незначительность в крупной игре больших и таинственных боссов. Эти боссы и двигают пешками на «шахматной доске» огромного геополитического пространства, решая, кем пожертвовать, а кого двинуть в ферзи.
Вот и лежу, закинув руки за голову, на узкой деревянной лавке. Лежу, вспоминаю свою жизнь, думаю об Ирине и друзьях…
* * *Утром (по крайней мере, так мне показалось) входят трое: офицер и два рядовых амбала. Небрежно швырнув одежду, приказывают собираться. И в открытую – не закрывая головы, не завязывая глаз – ведут по коридору…
«Повезут дальше – в Центральное управление службы безопасности? Или в самом деле пустят пулю в затылок?» – гадаю, послушно следуя закоулками обветшалого и давно не знавшего ремонта здания.
Приводят в кабинет, сажают на стул перед плюгавым мужичком с черными бегающими глазками и в потрепанном костюмчике советского интеллигента. Значительно раздвинув локти на столешнице, тот шуршит бумагами, всячески стараясь не замечать арестованного.
«Похож на следователя. Видел такого в кино, – в свою очередь разглядываю его. – Сейчас выдержит паузу, поднимет рожу – и начнется театр одного актера. Фамилия? Куда шел? На кого крошил батон?..»
– Ты кто? – наконец снисходит тот до общения.
«О, новая форма допросов – азербайджанская. Конь в телогрейке!..»
– А вас кто больше устраивает: русский или азербайджанец? – Узнаю лежащие перед следователем паспорта.
– Ты не умничай – я все равно этим документам не верю. Тем более что один из трех паспортов явно не твой.
А вот тут он абсолютно прав! Я совершенно забыл, что за подкладкой куртки спрятаны два российских паспорта: мой и Ильи.
«Черт, вылетело из башки!» – мысленно ругаю себя. В данном случае меня беспокоили не вопросы следователя, а то, каково пришлось Илье в беседе с таким же «товарищем», имея при себе один документ гражданина Азербайджана.
Беседа идет ни о чем. Иногда у меня складывается впечатление, будто следователь не очень-то и хочет узнать правду, добиться толковых показаний и услышать вразумительные ответы на свои вопросы. Поинтересовавшись, как я попал в Армению, он тут же отвлекается на телефонный звонок, да так и не вспоминает о последней фразе. Коротко глянув в какие-то бумаги, спрашивает, сколько человек со мной перешло азербайджано-армянскую границу. Но в этот момент в кабинет заглядывает его коллега, тараторит длинную тираду на местном языке и исчезает. И снова разговор виляет в другую сторону. Потом плюгавый мужичок лезет в портфель и достает термос с аккуратно упакованными в пакет бутербродами.
– Тебя ведь забросили из России, верно? – медленно наливает он в чашку кофе.
Я не тороплюсь отвечать на каверзный вопрос. Просто наблюдаю за его трапезой и слушаю, как мой желудок посылает в мозг нервные матюги.
Плюгавый ждет, зыркает из-под черных кустистых бровей и, заметив мой голодный взгляд, без церемоний протягивает бутерброд:
– На, ешь, раз голодный.
– Благодарю, – обалдеваю от щедрости и непоследовательности должностного лица.
– Ешь и рассказывай: кто по званию, где проходил подготовку, с каким заданием шел через границу…
Неторопливо жую половинку булки с ломтем острого копченого мяса и поспешно выдумываю легенду. Такую, чтоб не выдать суть операции, но и не напороть чуши, в которую не поверят.
Однако и в этот раз говорить ничего не приходится – на столе снова звонит телефон. Закончив разговор, следак доедает остатки бутерброда и вызывает дежурного. После чего на моих запястьях защелкивают наручники, выводят за дверь и толкают в направлении выхода из здания.
И с этой минуты я опять перестаю понимать происходящее…
* * *Возле крыльца стоит автомобиль представительского класса с тонированными стеклами. Не успеваю обрадоваться тому, что не придется трястись на «уазике» или того хуже – за решеткой грузового фургона, как передо мной «гостеприимно» распахивается крышка багажника.
– От ни хрена себе! Места, что ли, в салоне нет? – не сдерживаю возмущения.
– Залезай и сиди тихо, – грозно предупреждает на плохом русском человек в штатском. – Услышим хоть один звук – остановимся и замотаем рот промасленной тряпкой. Понял?
Забираюсь в тесную утробу не приспособленного для комфортной перевозки людей пространства. Одно чуток успокаивает – на расстрел бы в багажнике не повезли. Или повезли бы продырявленное тело после расстрела – это логичнее…
Крышка захлопывается, разом окунув во мрак и духоту. Автомобиль мягко трогает и катит в неизвестность…
Ехали в общей сложности минут сорок. Дважды останавливались, и оба раза я с нетерпением ждал, когда меня выпустят – багажник иномарки вместителен, но воздуха внутри становилось маловато. Ждал напрасно – машина продолжала путь.