- Стерва, - вопил он, скрученный и удерживаемый охраной, - думаешь, ты выиграла? Черта с два. Да я тебя порву, и Риз тебе уже не поможет.
Я спокойно подошла к беснующемуся парню.
- Азар, я не понимаю. Ризван же - твой брат. Родной. Как ты так можешь? Тебя даже не интересует, что с ним? И не капли жалости? А совесть? Ты думаешь, что деньги в этой жизни все? И ты готов продать ради них душу? Нет, ты ее уже продал. У тебя нет души. Продавать больше нечего. Именно поэтому ты проиграл.
Глава 17.
Цена победы.
Свежий ветер избранных пьянил,
С ног сбивал, из мертвых воскрешал,
Потому что, если не любил,
Значит, и не жил, и не дышал.
Песня.
Прошло еще три дня, в течение которых я не могла найти себе места. Нервы были на пределе, ресурс терпения давно себя исчерпал. От Литовского старшего не было никаких известий. На контакт он больше не шел. Арсен и Азар тоже никак не проявляли себя. Это напрягало еще хуже. Нервный срыв - это как бомба замедленного действия. Не знаешь когда взорвёшься. И проснувшись утром четвертого дня я схватила телефонную трубку.
- Зерах, не могу больше… Я звоню Инге и даю отмашку. Пусть прогонит сюжет. Похоже, нужен толчок, - выпалила махом.
- Не надо сюжет, - грустно и устало проговорил адвокат. - Ризвана отпустили.
- Где он?!- я уже слетела с кровати и умудрилась попасть одной ногой в колготу.
- В больнице, - Зерах назвал адрес. - Только не гони. Пусть тебя охрана лучше подвезет.
Старого адвоката, моего рыжего друга и Славу я нашла у дверей операционной. Судя по их лицам, все было еще хуже, чем я себе представляла.
- Что? - спросила одними губами.
Зерах Унгольд взял меня под локоток и отвел в сторону.
- Он в ужасном состоянии. Владислав сказал, что люди из спецслужб не требуют от тебя, чтобы ты отдала все имеющиеся у тебя материалы только потому, что знают: копий можно наделать сколько угодно. Но они верят, что у тебя хватит ума не давать им ход. Надеюсь, ты понимаешь, о чем речь? Это не простая угроза. Они перемелют нас всех, и муки не останется. Только благодаря Литовскому это все решили замять, полагаясь на твое благоразумие и его заверения в твоей доброй воле. Он, уместно, напомнил про заявление. И пообещал, что Арсен больше тебя не потревожит. Что касается Риза, они его отпустили лишь потому, что уверены: он долго не протянет.
Я вскрикнула и захлебнулась слезами, грозившими перерасти в истерику.
- Ну что ты, девочка, - тут же пожалел о своих неосторожных словах старик. - Я уже связался с самыми лучшими хирургами. Денег у вас достаточно. Ему будет обеспечен самый лучший уход и лечение. Авось, все обойдется…
А потом начались бесконечные мытарства. Врачи еще те молчуны: из них невозможно было вытянуть хоть какую-нибудь мало-мальски полезную информацию, дающую пищу для размышлений. Одни сплошные отговорки, пространные объяснения, увертки и не одного достоверного диагноза, заключения или прогноза - это все сводило с ума.
Я целыми днями слонялась по коридорам больницы, словно привидение, с шальными глазами, в которых сквозила мука, все еще теплящаяся надежда и вопросы, вопросы, вопросы. Иногда меня мягко отсылали, уговаривая пойти поспать, отдохнуть, но все чаще резковато посылали… домой с просьбой не маячить и не путаться под ногами.
Сидеть в палате у Риза у меня не хватало ни мужества, ни душевных сил. Он лежал там изнеможенный бесконечными обследованиями и процедурами, с запавшими глазами и пергаментными щеками. С пустым отрешенным взглядом, нелюдимый и суровый, замкнувшийся в себе. За все время с того момента, когда он очнулся после наркоза, сказал лишь несколько фраз, да и в тех содержался упрек:
- Зачем? Не надо было.
И еще:
- Не нужно здесь торчать. Иди сыном занимайся.
И потом все в том же духе. Что ставилось мне в вину, я понять не могла. Но ощущала, что переступила черту отчаяния. Его вообще уже было невозможно понять. Это был совершенно чужой далекий человек, точнее тень человека. Что меня больше всего пугало: в нем больше не было желания жить и бороться. Это было страшнее всего. И это был Риз - мой Риз, который никогда не сдавался без боя. Железный человек, несгибаемый.
Шли дни, недели, но ничего не менялось. Все только казалось еще беспросветнее, чем было до этого. Однажды я явилась с очередным визитом, превратившимся уже в ритуал: захожу, выкладываю на тумбочку разрешенные продукты, сажусь рядом, и мы молчим. Ризван смотрит в окно, я на него, а по щекам текут слезы. И вот в этот день Ризван проявил странную активность.
- Анжелика, сядь. Нам нужно поговорить, - он с трудом подтянулся и принял сидячее положение. Указал мне на место на кровати рядом с собой. Я села, мы смотрели друг другу в глаза. В его, цвета сочной лесной зелени, была злость, постичь причину которой я не могла. Что я ему сделала?
- Зачем ты сюда ходишь? Что тебе надо? - наехал на меня любимый. - Если ты считаешь это своим долгом - расслабься. Ты мне уже давно не жена, и я не собираюсь требовать от тебя верности. И твоя жертвенность мне не нужна.
Я дернулась и застыла, как будто он меня ударил. Уж лучше бы ударил, все было бы не так больно.
- Зачем ты так со мной? - продолжить я не смогла, горло спазматически сжалось, отказываясь выпускать слова и фразы.
- Да меня просто бесит твой идиотизм, - загремел Риз, как будто не замечал, что мои любовь и преданность к нему совсем не притворны. - Когда же ты поймешь, дура: тебе со мной нечего ловить. Никакие эти профессора не смогут вернуть мне здоровье. Чтобы вытащить из меня информацию и быть уверенными в ее достоверности, меня накачивали психотропными препаратами. Они настолько токсичны, что вызывают опасные повреждения внутренних органов. Последствия необратимы: сердце у меня, как у старика, плюс заболевание крови. Вдобавок - отбитые печень и почки, изувеченный позвоночник. Это уже не поправить. Поверь, я знаю, о чем говорю: сам медик. Я - инвалид, который с таким букетом все равно долго не продрягается.
- Значит, я буду рядом недолго, - проникновенно прошептала я, - потерпи.
- У тебя что: кретинизм прогрессирует? - взвился Ризван. - Топай отсюда. Тебе мужик нормальный, здоровый нужен, а не такая рухлядь, как я. Сама еще молодая совсем. И нечего строить из себя мать Терезу. Я уже сказал: мне твое самопожертвование на х… не сдалось. Давай, дуй отсюда. Неужели не допрет никак: меня воротит от твоей скорбной физиономии. Не нужна мне твоя жалость. Только тошно становится.
Меня бил озноб. Но почему-то было не обидно. Наоборот, нахлынула бешеная бурлящая ярость. Вскочив, я сжала кулачки и завопила на него так, что стекла звякнули.
- Да пошел ты. Сам дебил. Логика просто непробиваемая. Это ты до сих пор не допер, что не сможешь руководить моими поступками. И мне параллельны все твои переживания. Я не уйду. Хоть тресни, на меня оравши. Хоть лопни со злости. Плевать я хотела. Я буду с тобой до конца. А долго или не долго - это не нам решать. На все воля Божья. Но и у меня силы воли хватает. И я буду делать все возможное и невозможное, чтобы отвоевать тебя у смерти. А вот что касается тебя… Не думала, что ты такой слабак. Слабак! - выкрикнула, давясь рыданиями, и выбежала в коридор, так хлопнув дверью, что ее чуть не сорвало с петель.
Я уже сожалела о своих необдуманных резких словах, мне было стыдно за эту неуместную вспышку, за свою несдержанность. Черная полоса в моей жизни на самом деле и не полоса вовсе, это - черный шар, внутри которого я мечусь в поисках хоть чего-нибудь светлого. А Риз, он, как будто, сломал в моей душе ту самую пружину, что всегда помогала мне оживать после самых жестоких ударов.
Глава 18.
Ангел.
Под небом безысходности,
Устав от маяты,
У Бога просим милости
На грани, у черты…
стихи
Выскочив из здания клиники, как ошпаренная, я бежала и бежала, не разбирая дороги, сама не зная, куда деваться от бушующих в груди чувств. Нa душе было кaк-то муторно. Билась только одна мысль: “Он от меня отрекается, он меня отвергает, я ему больше не нужна”. Ощущала только глубокую душевную боль, подавленность и страшную бесприютность, словно потерявшийся ребенок. Сама необходимость жить причиняла страдания.
Выбившись из сил, понуро брела, пока не обнаружила, что стою у церкви, у той самой, в которой когда-то хотела поставить свечу за упокой души Ризвана. Какой-то злой рок преследует нас. Это словно бы дьявольское наваждение: тогда Риз был жив, а я думала, что он умер; сейчас он жив, но считает себя уже мертвецом.
Переступив порог святого места, я долго стояла там, потеряв счет времени, ничего не видя перед собой, вдыхая специфическую смесь ароматов: бальзамический запах ладана, смешанный со сладковатым запахом воска и тления свечей.
Переступив порог святого места, я долго стояла там, потеряв счет времени, ничего не видя перед собой, вдыхая специфическую смесь ароматов: бальзамический запах ладана, смешанный со сладковатым запахом воска и тления свечей.
Не знаю, сколько времени я там простояла: час, два или несколько, но вдруг внезапно почувствовала на себе чей-то взгляд, теплый, как будто солнечный луч дотронулся до моей спины. Повернулась и увидела ангела: это была та самая старушка, которая встречалась мне уже не раз. Медленно, с трудом переставляя негнущиеся ноги, я подошла к ней. Но она и не думала исчезать, так, как делала это в предыдущие наши встречи.
- Я знала, что ты придешь, доченька, - ее голос казался на удивление молодым, чистым, будто слышишь журчание ручья в лесной чаще.
- Кто вы? - мой язык меня слабо слушался.
- Пойдем, голубушка, пойдем, - она поманила меня за собой.
Я послушно двигалась за бабулей, как собачка на поводке. Мы вышли из церкви и направились в сторону спального района, петляя по улочкам и переулкам. Бабушка привела меня в самый обычный многоэтажный дом, в самую обычную среднестатистическую двухкомнатную квартирку с мебелью совковых времен и особой атмосферой: так пахнет старостью, слежавшимися вещами, ветхостью. Но ко всему этому примешивался едва уловимый запах луга. Да, да. Так благоухает скошенная трава на лугах: медом, солнцем, ветром. Несмотря на застоявшийся воздух давно непроветриваемого помещения, в квартире было чисто и уютно. Белоснежная скатерть на старинном столе с круглой столешницей, над ней большой атласный абажур солнечного апельсинового цвета с бахромой, сверкающий хрусталь в комоде, повсюду кружевные вязанные крючком салфетки и скатерки, на окне герани и бегонии. Ничего чудного и необычного. Я была так околдована этим жилищем, заинтригована его обитательницей, что незаметно все мои печали отступили.
Пока я осматривалась, старушка уже успела сварганить чай и накрывала на стол.
- Иди, вымой руки, - как прилежная мамаша, посоветовала она.
Мы сидели и пили ароматный чай. Он пах мятой и медом. Становилось так уютно и спокойно на сердце. Было такое впечатление, что я заглянула к соседке поболтать от скуки. Если бы не глаза “моего ангела”, которые, как рентгеновские лучи, просвечивали меня насквозь. Пытливые, колючие… и одновременно ласковые. Невероятные глаза. Лучистые, небесного цвета.
- Почему вы подошли ко мне тогда, в парке? - прервала я сгустившуюся мучительную паузу, сгорая от любопытства и ерзая на стуле.
Ну, не просто же так она меня сюда привела. Чего молчит-то? Море вопросов томили мою душу. И я решила забыть про правила хорошего тона и выплеснуть их на бабулю.
Она тепло и покровительственно улыбнулась, словно нетерпеливому ребенку.
- Я увидела над тобой свет. Такой свет бывает от людей, которые так сильно кого-то любят, что готовы пожертвовать собой, своей жизнью ради любимых. Такая любовь не каждому дана. Большая. Самоотреченная. На нее способны только чистые души. И свет их похож на солнечный. Но тогда ты должна была сама свой путь выбрать. Нельзя вмешиваться в судьбу…
- Бабушка, вы - ангел? - зачарованно выдохнула я.
Она рассмеялась тихим добрым смехом. Ее глаза продолжали буравить меня с каким-то участливым вниманием.
- Ну что ты, доченька. Таких, как я, в старину называли ведуньями, вещуньями, а кто и колдуньями. По-разному. А так, меня бабой Нюрой кличат. А тебя-то как звать?
- Леля… Так, значит, вы - не ангел, - грустно вздохнула. - Жаль. Помощь небес мне бы сейчас очень не помешала.
- Да. Вижу. Опять у тебя что-то стряслось. Болезнь, горе над тобой вижу. Ну, расскажи старухе. Может и подмогу чем…
За окном уже стемнело, когда я закончила свою историю. Баба Нюра молча поднялась и вытащила из комода потрепанную колоду карт, и все также молча принялась раскладывать, изредка что-то бормоча себе под нос и бросая на меня короткие взгляды. Ее глаза светились мягким солнечным светом, согревая сердце и душу.
- Будет тебе, не кручинься, - наконец, сказала она. - Вижу, жизнь у тебя долгая, счастливая. Детей двоих вижу. Мужей двое в твоей судьбе. И все у тебя есть: и дом, и деньги, и любовь.
- А Риз? Как же Риз? Он будет жить? Двое мужей у меня уже было. Я что: останусь одна, совсем без мужа?
Я ясно увидела свой дальнейший путь. Ризван умрет. Я останусь одинокой. Останусь вдовой. Это моя судьба - остаться старухой-вдовой, хранящей верность далекой любви своей молодости, любви, по которой я буду тосковать до самого смертного часа.
Я так надеялась, что баба Нюра скажет, что с ним все будет хорошо. И затаила дыхание, страшась услышать ответ.
- Не могу сказать… Вокруг него темнота…
Тоска сдавило горло. Что же делать? Как поступить, если даже ведунья не может предвидеть исход? Эти переходы от надежды к отчаянью меня убивали. Холоднaя, отрaвляющaя ненaвисть нaчaлa рaсползaться у меня в груди. Это они во всем виноваты. Их неуемная алчность, в угоду которой они ломают судьбы, коверкают жизни других людей.
- Помните, вы мне тогда в последнюю нашу встречу в церкви сказали, что грех свечу за упокой живого человека ставить. А что тогда будет? - задала следующий вопрос я, чувствуя, что уже созрела.
- Болеть сильно будет. Плохо у него все будет. Все зависит от внутренней силы этого человека. Слабый и умереть может, - нехотя ответила старушка.
- Ну, так вот, - с ожесточением прошипела я, - довели они меня до греха. Я уже готова испачкаться в любом дерьме, лишь бы этих выродков со свету сжить.
- Не нужно, доченька, - осуждающе покачала головой бабушка. - Не нужно из-за этих упырей душой своей вечной жертвовать. Это еще как аукнуться может, даже если отвод правильный сделать. Это же, как проклятье. Оно частично или полностью возвращается к тому, кто его сотворил.
- Не к чему тебе это, - продолжила она после недолгого молчания, разглядывая разложенную колоду. - Я вижу уже тени смерти за их спинами. Не волнуйся, голубушка: Бог видит, кто кого обидит. Он сотворил этот мир так, чтобы все было в равновесии. И зло всегда возвращается к его породившему. И иногда с троицей.
- Это что-то вроде закона сохранения энергии? - вспомнив школьный курс физики, попыталась я объяснить с научной точки зрения всю эту галиматью, которая не укладывалась у меня в голове. - А как же Ризван? Что будет с ним?
- Попробую тебе помочь, Лелечка. Но тут все зависит от тебя. Подскажу только. А дальше сама.
Глава 19.
Путь спасения.
У красоты нет имени.
Нет счета у любви.
Невидимые линии
В неведомом пари.
стихи
Баба Нюра рассказала мне, что к ней часто приходит молодая девушка Вера за разными травяными сборами. Муж этой девушки однажды попал в страшную аварию. В результате неправильного лечения последствия повреждений организма стали необратимы. “Врачебные ошибки иногда случаются. Мы делаем, все что можем. Но все же, постарайтесь смириться”, - вздыхали гипократы, разводя руками, и пророчили скорый конец. Тогда несчастная девушка, без памяти влюбленная в своего мужа, нашла какими-то путями адрес целительницы, проживающей в Алтайском крае и занимающейся нетрадиционной медициной, связанной с проведением каких-то древних обрядов. Говорили, что она творит чудеса.
И вот на следующее утро я направилась к этой Вере. Друзья меня уже ни о чем не спрашивали, лишь удрученно качали головами и бросали тайком взгляды, полные сочувствия и жалости.
Дверь мне открыл молодой красивый мужчина, держащий в руках младенца. Другой малыш, чуть постарше, вцепился снизу в ремень его брюк. Ничто не намекало на то, что этот крепкий пышущий здоровьем человек был когда-то приговорен.
- Я от бабы Нюры. Меня Леля зовут, - представилась я.
Мужчина посторонился, пропуская меня в свою квартиру.
- Проходите. Знакомым бабушки Анны мы всегда рады.
Мы проболтали за пирожками с чаем до позднего вечера. Их история повергла меня в тихий шок. Будучи современной цивилизованной женщиной, магию, колдовство, чародейство всегда считала выдумками для взрослых, которые придумывались, чтобы жить было не скучно. Да и суевериями особо не страдала. Но чем же еще можно объяснить его выздоровление? Медицинскую карту с результатами обследований и диагнозами супруги показали сразу, предупреждая мои сомнения. Достали вырезки из старых газет, где в статьях о той самой аварии было четко написано, что водитель находится в крайне тяжелом состоянии и, по прогнозам врачей, вероятней всего, не выживет. В некоторых заметках его уже называли трупом. Но мне все равно не верилось. Такого просто не могло быть. Однако, факты были на лицо.
Когда мы уже прощались, Вера, замявшись, сказала у порога:
- Только вот Серафима не всех лечить берется…