– Доброе утро, – чувствую, как мое лицо расплывается в улыбке.
Почему–то с ним я постоянно хочу улыбаться. Не то, что я была угрюмой, хотя я имела на это полное право. Просто обычно моя улыбка была не искренней. Я настолько отточила мастерство притворяться за эти три года, что никто не замечал, что я улыбаюсь только губами. А с Эриком я наконец–то стала улыбаться по–настоящему.
– Доброе, – отвечает он, – Зарядку делаешь?
– Типа того, – отвечаю я и смеюсь.
Интересная аналогия.
– Надо тоже попробовать твой метод.
– Я сделала завтрак, если это так можно назвать. Кофе не стала делать, чтобы тебя не будить. Эти машины очень шумные
– И я тебе очень благодарен, на самом деле. Я давно не спал до обеда, – он трет шею, – Уже несколько лет.
– Ты даже в выходные встаешь рано?
– Да. По факту – у меня нет выходных, – Эрик подходит к перилам балкона и наклоняется, кладя руки на перекладины, – Вчера и сегодня – редкое исключение. Очень редкое.
– Ух, ты. И ты решил не проваляться весь день в постели, а провел его со мной?
– Ага. И ни капли не жалею, – он улыбается.
Мне становится неловко. Я знаю, что он чего–то ждет от меня, и в принципе знаю, чего. И где–то в глубине души, очень глубоко, я бы тоже, наверное, этого хотела. Но я останавливаюсь каждый раз, когда думаю, что может быть у нас что–то могло бы получиться.
После аварии я прекратила все контакты с друзьями и родственниками. Я говорила только с мамой, но ее не стало через полгода. Не помню, чтобы я плакала на ее похоронах. И вообще не помню, чтобы я что–то чувствовала. Ее просто не стало, и все, хотя, иногда, я по ней скучаю. Я не могла видеть сочувствующие взгляды и откровенно лживое "Соболезнуем". Чушь, люди врут, когда говорят: "Скорбим вместе с тобой". Они даже не понимают, что мать, потерявшая ребенка, не чувствует скорби. Женщина, потерявшая любимого и не имевшая возможности похоронить его в открытом гробу, не чувствует боли. Она вообще ничего не чувствует.
Со мной рядом был только Руслан, но он мне как брат. Он был рядом все время, пока я собирала себя по кусочкам. Он читал мне газету каждый Божий день, пока я не начала разговаривать. Именно тогда я научилась читать по губам. Я помню, что он что–то говорил мне, но я ничего не слышала. В ушах постоянно стоял писк, и я никак не могла его заглушить. Тогда я стала пристально смотреть на его рот, когда он рассказывал мне о событиях, происходящих в мире. Я повторяла движения его губ. И, со временем, я начала его понимать. Гул в ушах стих только через два месяца. Тогда я и заговорила снова.
Я сменила номер, переехала в квартиру матери после ее смерти, продав прежнюю вместе с мебелью. Что–то из детских вещей Руслан раздал в приюты и по знакомым. Вещи мужа он сжег по моей просьбе. Я оставила всю свою жизнь "До" позади, перешагнула через себя и попыталась начать новую. И у меня это хреново получается.
Единственное и первое свидание, на которое я пошла, было спустя год после аварии. Все было хорошо до того момента, пока, играя в бильярд, я не наклонилась слишком низко и мой спутник не увидел лиловый рубец, поднимающийся по спине. Я помню ужас в его глазах тогда, но он промолчал. Мы закончили свидание, он любезно проводил меня домой и больше не звонил.
Вы не представляете, что для женщины значат шрамы. Посудите сами: во всех романах, во всех фильмах о любви главные героини прекрасны и идеальны. У них гладкая кожа красивого цвета без единого волоска. А теперь представьте, если главная героиня будет наполовину изуродована. Жалкое зрелище.
После той неудачи я прорыдала неделю, пересматривая старые фотографии и вспоминая себя прежнюю. Потом плюнула, собралась и поняла, что никто больше на меня не посмотрит обожающими глазами. Мне никогда не выйти на пляж в купальнике, и я никогда не испытаю удовольствие от прикосновений к моему животу или ногам. И тогда я попросила Руслана, чтобы он пошел со мной делать эту тату. Эскиз для меня нарисовал мастер Илья и, по совместительству, художник. Хочу признаться, что он сработал на пять с плюсом и, когда я впервые увидела ее завершенной, я испугалась. Мне показалось, что я действительно горю.
Когда я делала ее, слезы текли по моим щекам. Потому что я ощущала легкое покалывание на онемевшей, мертвой коже. И это было прекрасно, ощущать хоть что–то.
Фотографии я рассортировала и убрала в деревянную коробку. С тех пор я их не доставала.
Эрик мне нравился. Мне нравилась его улыбка, его тяжелый взгляд, когда я смеялась или приподнимала брови. Легкий эстонский акцент. Мне нравилось, что он слушает меня и, самое главное, слышит. Когда я говорила ему что–то, он тщательно обдумывал каждое слово. Мужчины редко страдают таким качеством.
Он не был ни плохим, ни хорошим. Просто человек, просто мужчина, с которым хотелось бы провести ночь, или пару ночей. Но я не могла этого сделать.
– Это приятно слышать, – отвечаю я.
Он стоит рядом, не делая никаких попыток до меня дотронуться. Просто улыбается, проводит рукой по своим волосам и говорит:
– Ну, я проснулся. Может, сделаешь кофе?
Мы возвращаемся в гостиную–кухню, и я иду к аппарату. Стандартная профессиональная кофемашина, мы с Русланом арендуем такую же для бара. Нажимаю две кнопки, подставляю кружку, и машина шипит, гудит и выдает мне порцию латте с обильной молочной пеной.
– Мне простой черный – произносит Эрик за спиной, и я вздрагиваю от неожиданности.
Нажимаю кнопку, подставляю чашку. Невольно улыбаюсь.
– Чего смешного? – спрашивает он озадаченно.
– Я как будто на работе, – я смеюсь, и он расслабляется, – Жать кнопку, подставить кружку. Два движения и кофе готов.
– Тебе не нравится? Хотела бы варить кофе в турке по двадцать раз за день?
– Определенно нет. Но, на мой взгляд, единственное достоинство этих машин – это обильная пена. Вкус отстойный.
– Согласен, – произносит он, делая глоток, – Я сто лет не пил кофе из турки.
– Ну, значит, у тебя есть повод наведываться ко мне на чашку кофе почаще, – вырывается у меня, и я замолкаю.
Что я только что сказала?
– А ты хотела бы этого? – произносит он, стоя совсем близко. Очень близко. Опасно близко. А я еще помню его поцелуи.
На самом деле каждый из них горит открытым пламенем на моей коже до сих пор.
– Почему бы и нет? – пожимаю плечами, пытаясь придать себе невозмутимый вид, – С тобой весело.
– Весело? – он удивляется, – Со мной?
– Да. А что здесь особенного?
– Мне никогда не говорили, что со мной весело, – уголки его губ немного дрогнули, и он вздохнул, – Я зануда, вот что. Я уже говорил.
– Знаешь, что я думаю? Я думаю, что это не ты зануда. А тот, кто вбил тебе это в голову, – я улыбаюсь, и он тоже улыбается.
У него красивая улыбка.
– Может быть, – говорит он, и убирает прядь моих волос за ухо.
Я вздрагиваю, и Эрик моментально одергивает руку.
– Прости, – шепчет он и отворачивается.
Я хотела бы положить руку его на плечо или погладить по щеке. Но я боюсь, что он расценит это как знак, как разрешение к действиям, а мне это не нужно.
– Ну, – протянула я, – Какие планы на сегодня?
– Была одна мыслишка. Но мне понадобится твоя помощь.
– Выкладывай.
– Я хочу сделать татуировку. А ты обещала придумать ее для меня.
ГЛАВА 13
– Ты точно уверен, что этого хочешь? – спрашиваю я с осторожностью, глядя на Эрика.
Он сидит на стуле без рубашки, сложив руки на спинке. Явно пытается сделать вид, что все в порядке, но я вижу, что капельки пота покрывают его лоб, по которому пролегает небольшая морщинка. Он хмурится, и качает головой.
– Еще не поздно отказаться от этой затеи, – выдавливаю из себя я, отчаянно борясь с желанием рассмеяться.
Он такой смешной, когда боится.
– Я хочу это сделать. Что ты придумала?
– Я не скажу, пока она не будет готова, – я заговорщицки улыбаюсь, – Ты сам об этом просил.
– Да, просто мне любопытно, – его голос дрожит, костяшки пальцев побелели, так он схватился за спинку стула.
– Не переживай, все будет очень пристойно, – я подмигиваю ему, и он неловко улыбается в ответ.
Входит Илья, держа в руках поднос с краской и аппаратом, похожим на маленький револьвер.
– Готовы? – спрашивает он, устраиваясь перед Эриком.
– Я–то да, а вот как он не могу сказать, – я развожу руками, и мы смеемся.
– Эрик, сегодня очень важный день – говорит Илья с энтузиазмом, обрабатывая ему кожу. Эрик немного морщится, когда татуировщик делает укол, но сразу же расслабляется, – Сегодня твоя кожа лишится девственности. На лопатке? – спрашивает Илья, и я киваю.
Эрик ничего не отвечает, только качает головой. Похоже, он сейчас обделается.
– Я могу держать тебя за руку, – вырывается у меня, и я пытаюсь подавить приступы смеха.
– Я смогу, – отвечает Эрик, но его глаза в ужасе округляются, когда тату–машинка начинает громко жужжать.
– Тебе сделали заморозку, ты ничего не почувствуешь. Я все на живую делала, – пытаюсь приободрить его я, но по его лицу я вижу, что это у меня плохо выходит.
– Тебе сделали заморозку, ты ничего не почувствуешь. Я все на живую делала, – пытаюсь приободрить его я, но по его лицу я вижу, что это у меня плохо выходит.
– Готов? – спрашивает Илья, поднося аппарат ближе к Эриковой спине.
Эрик кивает, и иголка с чернилами касается его кожи. Он морщится, потом поднимает брови и смотрит на меня.
– Я практически ничего не чувствую. Только зуд, – говорит он.
– Я тебе говорила.
– Интересное ощущение. Даже немного жалею, что сделал укол.
– В следующий раз обойдемся без него, – произносит Илья за его спиной, – Похоже, ты втянешься.
Мы втроем смеемся. Я откидываюсь на кресле и расслабляюсь.
Илья был лучший мастером тату в городе, если не во всей стране. Его нашел Руслан, когда решил сделать портрет Ани на груди. Помимо татуировок, он был еще и художником. Это он нарисовал огонь для меня, а после перенес его на мое тело. Он был талантлив, но, самое главное, каким–то невероятным чутьем всегда определял, что человеку нужно.
Вот и сегодня мы долго выбирали, какую татуировку сделать Эрику. Я хотела, чтобы это была надпись по–французски из «Маленького принца» Экзюпери: Все дороги ведут к людям. Илья только покачал головой, и сказал, что это не то. Точнее, он сказал, что для такой тату еще рано. И предложил другой вариант, который мне понравился. Он расспросил о том, как живет Эрик, какие книги читает. Я видела у него на полках Карлоса Кастанеду, и Илья предложил одну фразу из первой книги «Учение Дона Хуана». Я согласилась, мы сделали перевод на испанский, я написала ее от руки, и в таком виде Илья перевел ее на кожу Эрику. Сейчас она начинает оживать под иглой с черной краской.
Вообще, надписи на теле делать недолго. Всего двадцать минут и готово. Так же и сейчас, мы не замечаем этого времени, разговариваем о чем–то отстраненном, когда Илья говорит:
– Готово!
Я вскакиваю и подхожу к Эрику. Смотрю на его лопатку. Теперь там красуется надпись. Илья сделал ее в одну строчку, полностью повторив мой почерк. Буквы немного припухлые, но я знаю, что это скоро пройдет.
– Смотрится отлично! – вырывается у меня.
– Может, мне покажете? – бурчит Эрик.
Мы вдвоем киваем ему на большое зеркало в углу, и Эрик пулей летит к нему. Поворачивается и разглядывает татуировку.
– Чтоб я сдох! – шепотом вырывается у него, – Это испанский?
– Да. Путь без сердца никогда не бывает радостным, – торжественно улыбаюсь я.
– Откуда ты узнала, что я поклонник Кастанеды? – он округляет глаза и смотрит на меня с изумлением.
– Я видела у тебя книги, – моя улыбка растянулась максимально широко, насколько это вообще возможно, – Угодила?
– Она лучшая в мире. Спасибо, – он кивает Илье.
Он расплачивается, внимательно слушает, как ухаживать за татуировкой, и мы выходим на узкую улочку в самом сердце города. Эрик провожает меня до дома, мы прощаемся, и он уходит.
Вот и все. Случайная встреча, несколько дней вместе и это закончилось. Я с грустью смотрю ему вслед, потом выдыхаю и иду домой.
Переживу как–нибудь. Бывало и хуже…
ГЛАВА 14
Дни завертелись обычным хороводом. Каждое утро я с криком открывала глаза, и по привычке изучала потолок, ожидая, что на нем появится что–то новое. Какая–нибудь трещинка или пылинка. Но потолок оставался прежним. Я работала в баре, возвращалась домой, ходила в магазин и каталась на роликах. К слову, теперь я ездила в другой конец города. Не хотела проезжать мимо его дома и смотреть в окна, гадая, там ли он. Ни к чему это все.
Он не звонил, не приезжал ко мне домой, не заходил в бар вечером. Я не видела его несколько дней. Не то, что бы меня это расстраивало, просто прощаясь в воскресенье, он ни слова не сказал о том, что мы больше не увидимся. Просто сказал "Пока" и улыбнулся. Я старалась не думать о нем.
Вот и сейчас, заполняя накладные в каморке бара, я не думала о нем.
Честно. Не думала.
– Детка, тут к тебе пришли, – голос Руслана прогремел за дверью, и я поморщилась.
Что за дурацкая привычка орать?
Я поправила футболку, слегка задравшуюся наверх, пригладила хвост на затылке и прошагала к двери. Схватилась за ручку и выдохнула.
Ну, кто же еще мог ко мне прийти? Ответ очевиден.
Сердце непривычно бешено колотилось в груди, когда я открывала дверь и выходила в зал. За стойкой сидел Эрик в черном костюме и темно–синем галстуке. Прям униформа, ни дать, ни взять.
– Привет, – сказали мои губы еще до того, как я успела что–то подумать.
– Привет, – ответил он, улыбаясь.
– Какими судьбами? – спросила я, предугадывая ответ.
– Решил выпить пива и посмотреть игру, – пожал он плечами.
– Слишком официальный вид, – улыбнулась я, – Хотя бы пиджак сними. Какое пиво будешь? – Руслан к этому моменту ретировался в подсобку, видимо, завершить мою работу.
– На твое усмотрение, – ответил Эрик, закатывая рукава белоснежной рубашки. Пиджак он снял и положил на стойку.
Я налила в высокий бокал светлое пиво и поставила его перед ним. Он сделал глоток и поднял брови:
– Неплохо. Совсем неплохо. Кто сегодня играет?
– Нигерия–США. Но матч только через два часа.
– Вот как, – он замолчал, снова делая глоток, – И чем можно заняться в это время?
– Обычные посетители просто надираются, – сказала я, и его лицо расплылось в улыбке.
– А я не обычный посетитель? – Эрик пристально посмотрел на меня, изучая глазами.
– Не знаю, – я пожала плечами, – Зачем ты пришел?
– Хотел тебя увидеть, – честно ответил он.
– Мог бы просто позвонить и назначить встречу, – раздраженно процедила я, и он рассмеялся.
Когда его приступ смеха прошел, он с улыбкой произнес то, что поставило меня в тупик:
– Дана, ты так и не дала мне номер своего телефона. Я приехал к тебе, но ты не ответила в домофон. Тогда я поехал сюда.
Господи, какая же я дура!
– Ты злилась на меня? – спрашивает он, а я судорожно ищу ответ в голове.
– Нет, – делаю паузу, – Не знаю.
– Ты хотела, чтобы я позвонил? – он вскидывает брови, повторяя мою обычную мимику, и я начинаю закипать:
– Наверное. К чему все это? Зачем ты задаешь такие вопросы?
– Просто хочу знать. Что плохого в том, что ты ждала моего звонка или хотела меня видеть? – он оценивающе смотрит на меня, а я пытаюсь собраться и не выдать своей реакции.
– Ничего. Просто, это неправильно. Я тебе объяснила. Я не могу… – я осекаюсь и замолкаю, опуская глаза в пол.
– Я помню, и понял тебя. Но, – он разводит руками, – Как видишь, я все равно здесь.
Мы молчим. Минуту, две, три. Потом он неожиданно спрашивает:
– А кто ставит музыку?
– Обычно я просто подключаю свой телефон к системе, – отвечаю я, все еще боясь поднять глаза.
– А можно мой подключить?
– Да, наверное, можно.
– Я тут одну песню нашел, хотел, чтобы ты послушала.
Эрик встает, обходит стойку и подходит ко мне. Вручает мне свой айфон последней модели, я меняю штекер под стойкой и подключаю его к системе.
Бульк–бульк. Стандартный звук при подсоединении. Посетители даже не замечают повисшей тишины в зале, просто продолжают пить и громко разговаривать. Зачем я вообще ставлю музыку?
Я возвращаю его телефон, и Эрик щелкает по экрану. Из колонок по всему залу доносится тихая мелодия. Потом он стучит в подсобку, приоткрывает дверь и говорит Руслану:
– Я украду ее на пару минут?
За дверью слышатся тяжелые шаги, это выходит мой босс и, по совместительству, лучший друг. Он широко улыбается своими ровными белыми зубами:
– Конечно.
Эрик поворачивается ко мне, и протягивает руку.
– Потанцуем?
Я вскидываю брови, от чего он хмурится, а потом мой разум берет выходной, и я отвечаю:
– Конечно.
Танцпола у нас в баре нет, поэтому мы встаем между столиков, благо народа немного. Я вкладываю свою ладонь в его руку, а другую кладу на плечо. Он приобнимает меня за талию, и мы начинаем медленно двигаться в такт музыке. Я давно не танцевала, и чувствую себя немного неловко, но Эрик берет всю инициативу на себя, и ведет меня сам. Я начинаю слушать слова:
Повода натянуты леской
И тянутся вдоль поднебесья
Так и я натянутым нервом
Твоим самым первым и честным
На реке корабль не местный
Не понятый водным течением
Это мне становится тесно
Уже не совместно
Мы стоим, не слишком близко, и не слишком далеко. Я чувствую его ровное сердцебиение, его размеренное дыхание. Я вижу, что он не сводит с меня глаз, и, внезапно, в его взгляде появляется что–то иное, необъяснимое и едва уловимое. И я слышу слова, которые бьют меня в самое сердце, так, что у меня перехватывает дыхание:
Если я дышу тобой
Может я еще живой
Теплый дождь идет зимой
Между небом и тобой
Музыка увеличивает темп и немного меняется. Я невольно улыбаюсь, и он отвечает мне. Поняв все без слов, он начинает двигать меня немного быстрее, раскачивая из стороны в сторону.