Глава седьмая
Журналистика с африканским уклоном
Вообще-то это не они сами додумались устроить пресс-конференцию в храме науки, то есть Горном колледже. Идею подкинули нанятые Принцессой высокооплачиваемые специалисты, в глазах Мазура выглядевшие сущей экзотикой. Сама Африка после нескольких командировок сюда лишилась для Мазура всякой экзотичности, зато эти трое, лысоватый толстяк, молодой с битловскими патлами и симпатичная блондинка лет тридцати (тактично намекавшая, что не прочь ответить Мазуру взаимностью, если он будет предприимчив, но сейчас было не до нее) как раз и представали для советского человека доподлинной экзотикой.
В Советском Союзе такой профессии попросту не существовало, и знали о ней лишь любители статей и книг журналистов-международников: специалисты по пи-ар, по обработке общественного мнения. Проще, циничнее выражаясь, спецы, которые искусно пудрили мозги избирателям — еще одна гримаса капиталистического мира, как выразился бы Панкратов. Мазур, изрядно поболтавшийся по заграницам, о существовании таких людей, конечно же, знал, но вживую встретил впервые.
Папа с такими никогда в жизни не связывался, полагая, что лучший специалист у него по обработке общественного мнения — полковник Мтанга (в чем, быть может, таилась своя правда). Однако принцесса в Сорбонне, как убедился Мазур, далеко не все время посвящала вечеринкам, постельным забавам и прочим развлечениям. Вот и теперь она логично и убедительно растолковала Мазуру (с гораздо большим трудом — Мтанге с Лавутой), что специалисты таковые ей просто необходимы — во-первых, их присутствие убедит Европу, что после некоторых перегибов прошлого, гм… царствования и в самом деле повеяло ветерком перемен и демократии, во-вторых, они и впрямь способны подсказать толковые вещи, поскольку она постарается подобрать знатоков африканской специфики — в Европе, заверяла она, за хорошие деньги можно найти специалистов решительно по всему. Услышав, в какую копеечку это влетит, Мтанга малость покряхтел, но особенно не спорил — в конце концов, как он не без цинизма сказал Мазуру, иные министры за раз воровали из казны и поболее. И отправил во Францию самолет с Флорисьеном — который выглядел вполне интеллигентно, особенно когда надевал очки с простыми стеклами и не держал оружие на виду.
Мазур вынужден был признать, что подкинутая троицей идея насчет Горного колледжа и в самом деле была неплоха. И, пожалуй что, знаменовала новые веяния как нельзя лучше. Не один из казенно-безликих залов Министерства печати, а храм науки, самый лучший и самый престижный из трех здешних вузов, открытый французами еще в одиннадцатом году для собственных нужд и оставшийся в наследство новорожденной республике. Все до единого последующие правители, независимо от уровня интеллекта, колледж холили и лелеяли — дело было нужное, учитывая, сколь весомый доход давали казне (следовательно, и самим правителям) разработки полезных ископаемых. Весьма престижное учебное заведение, выпускники автоматически получают неплохую работу на рудниках или в Министерстве недр — а потому лапотники, говоря по-русски, сюда не попадали, разве что показав вовсе уж выдающиеся способности. Да и отпрыски владельцев бакалейных лавочек и прочих мелких бизнесов — вроде отца Жюльетт-Джульки — тоже. Главным образом сынки элиты — не только местной, но и пары-тройки других африканских стран: учили здесь всерьез и основательно.
Большое, величественное здание, построенное на века. Актовый зал — ряды жестких, но удобных кресел, сцена, где порой давались любительские спектакли, а для торжественных мероприятий вроде сегодняшнего устанавливали стол для здешнего аналога «почетного президиума» и трибуну для оратора, украшенную красивой эмблемой колледжа, окна с красивыми витражами. Ну, и общий вид — просторные чистые коридоры, украшенные портретами отцов-основателей европейской геологии и горных работ, коллекциями минералов в застекленных витринах, орудиями труда рудокопов парочки прошлых столетий, картины и пейзажи на соответствующие темы… В самом деле, троица французов свои денежки получала не зря — неплохой получился символ новых веяний и наметившегося поворота к демократии. По долгу службы Мазуру вместе с Мтангой пришлось обойти все здание — вот только не было времени полюбоваться массой здешних красивостей.
Разумеется, на время пресс-конференции господ студентов и преподавателей, весь персонал, вплоть до последнего ночного сторожа, отсюда выпроводили вежливо, но непреклонно. Веяния веяниями, а безопасность безопасностью. Французы, и в самом деле неплохо разбиравшиеся в африканской специфике, как убедился Мазур, ни словечком не возразили против многочисленной охраны — правда, категорически посоветовали, в рамках проекта, исключить любой намек на милитаризм. А потому ни в коридоре, по которому должны были пройти журналисты, ни в актовом зале не маячило ни единого камуфляжного комбинезона или мундира, все до единого охранники щеголяли в штатском и маленькие автоматы держали не на виду, а под пиджаками. «Если это и не атмосфера интеллигентности, науки и культуры, то уж и не знаю, какого рожна им еще надо», — подумал Мазур после осмотра здания. Примерно то же самое, но в более простых выражениях сказал ему Мтанга, благообразия ради нацепивший очки в золотой оправе — но, разумеется, с простыми стеклами — и, вовсе уж беззастенчиво, красивый большой значок выпускника означенного колледжа — приезжие все равно не догадаются ни о чем, а местные ни словечка не пискнут…
Ну, а там, куда журналисты все равно не попадут, можно было и не стесняться, вести себя по-свойски, как привыкли — а потому во всех без исключения помещениях стояли усиленные караулы, большей частью не из агентов в цивильном, а из жандармов в полной форме, с автоматическими винтовками наголо, гранатами и ножами на поясах. Следовало исключить любые случайности — и оттого часовых поставили действительно везде: от дамского туалета для немногочисленных преподавательниц женского пола до комнатушки привратника, не говоря уж об обширном чердаке…
Казалось, каждая жилочка позванивает от напряжения, словно натянутая струна или электрический провод под током. Это состояние Мазур испытывал много раз, но никак не мог к нему привыкнуть, подозревал, что привыкнуть невозможно…
Они с Мтангой стояли у распахнутой двустворчатой двери, ведущей в актовый зал; высокие створки, резные панели, старательно начищенные прислугой, которой здесь имелось побольше, чем студентов. По другую сторону коридора поместилось несколько агентов. Сейчас начнется, сейчас они все появятся… Саперы поработали на совесть и клянутся, что заложенных бомб нет, им следует верить — народ опытный, отвечает головой, о чем прекрасно знает. Значит, все же стрелок — в метателя гранат плохо верится… В данных конкретных условиях девяносто девять шансов из ста, что охрана опередит… Если сообщники взорвут шумовые дымовухи, «сверкалки» какие-нибудь, у стрелка есть ничтожный шанс уйти. А профессиональный убийца рискнет даже при ничтожных шансах, если плата будет соответствующей — ну, а наши друзья из «Даймонд» вряд ли станут скупиться…
Все. Из-за поворота показались первые визитеры, прошедшие строгую проверку. Как и следовало ожидать, это оказалось с полдюжины чиновников из ЮНЕСКО — мелкота, в сущности, но держались они вальяжно, авантажно, с легким оттенком обиды на лицах — ну конечно, не по вкусу пришлось, что их наравне со всеми пропустили через металлоискатели — ну что поделать, господа мои, среди вас нет по-настоящему крупных персон, а среди ооновской мелюзги и вполне может замешаться убийца, очень уж ее много, всю поголовно ни за что не проверить и лучшим разведкам мира…
Ух ты, ах ты, все мы космонавты… Нет, ну надо же! Мазур несмотря на всю серьезность момента, жизнерадостно заржал — разумеется, мысленно. Показался доктор Мукузели, шествовавший с таким видом, слово его уже избрали спикером парламента, состоящим полностью из оппозиционеров: рано пташечка запела… А юмор в том, что светоч демократии щеголял в катабубу — здешней национальной одежде, вроде узбекского халата, но заметно отличавшейся фасоном. Этакая «парадка» — шелковая, покрытая бело-зелено-черными орнаментами и расшитая золотой канителью.
Юмор еще и в том, что угодил пальцем в небо, попытавшись этаким вот образом приблизиться к народу. У горожан, особенно столичных, включая обитателей окраинных лачуг, катабубу давненько уже считается признаком самой что ни на есть сиволапой деревенщины. Горожане везде одинаковы, особенно столичные жители: даже если он беден, как церковная мышь, будет смотреть свысока на крестьянина в катабубу, пусть даже крестьянин этот сто раз зажиточнее. Мукузели не столь уж долго просидел в эмиграции, чтобы этого не знать: И тем не менее вырядился «под мужичка». Конечно, в день какого-нибудь национального праздника наподобие Дня независимости вся гражданская элита появляется не в европейских костюмах, именно что в богатых катабубу — но праздников таких то ли четыре, то ли пять в году, и до ближайшего пара месяцев. Так что либо сам доктор чуточку сглупил, либо его советники. Выступая в таком облике перед жителями столицы, особого успеха не добьется, наоборот, многие станут про себя посмеиваться, даже те, кому убеждения доктора близки…
Мукузели важно шествовал, опираясь на высокий посох из черного дерева с вычурным набалдашником из слоновой кости. Его сопровождали четверо в европейских костюмах, при галстуках, весьма примечательного вида: гордо-радостно-боязливого. Несомненно, не эмигранты, а местные, вылезшие из подполья, то бишь со своих кухонь диссиденты. И веяния новые, обозначившие поворот к демократии, их пьянят, и полковник Мтанга — вот он, никуда не делся, поглядывает хмурым охотничьим прищуром…
Мукузели приостановился и сказал с наигранным простодушием:
— О, вот как обстоят дела… За то время, что мы не виделись, вы успели получить высшее образование, полковник, судя по значку? Мои искренние поздравления…
Откровенно нарываешься, старая сволочь, подумал Мазур, о чем прекрасно знаешь. А ведь далеко не дурак. Что, настолько уверен в себе, настолько внушили эту уверенность те, кому ты запродался? А в том, что запродался, сомнений нет, собственных эмигрантских жалких доходов, главным образом от газетных статей, не хватило бы ни на новую мощную радиостанцию в Кириату, ни на расшитый золотом балахон, ни даже на такую трость…
Полковник оказался на высоте. Не моргнув глазом, ответил:
— За высшее образование немалая прибавка к жалованью идет…
— Рад за вас, — величественно кивнул Мукузели и прошествовал в зал (его свита, проходя мимо, все же боязливо косилась на полковника: им-то явно никто не давал веских гарантий, прекрасно понимали, интеллигенция долбаная, что Мтанга всех запомнил в наилучшем виде…)
Ага, вереницей потянулись журналисты разных цветов кожи — вон и японец показался, вот и наш трезвехонький международник, ну, его-то можно заранее исключить из списка подозреваемых. И этого тоже, хоть он и не наш, наоборот — чересчур уж крупная персона в американской журналистике, чтобы оказаться вульгарным наемным убийцей. И этих двух тоже — Мтанга говорил, тоже важные персоны, седые бобры журналистики, если не миллионеры, как американец, то близко к тому… И еще пару-тройку исключаем по тем же причинам. Но сколько их еще остается… Вместе с местными — около сотни. И все выглядят непринужденно, раскованно, как привыкли опытные журналисты, никто не зыркает исподлобья хмурым взглядом — впрочем, хороший профессионал себя такими глупостями не выдаст, наоборот, он будет выглядеть чуть ли не естественнее остальных… Для женщин исключений не делаем — довелось повидать женщин, умевших убивать ничуть не хуже мужчин…
Так. Последние вошли. Замыкавший шествие элегантный субъект, встретившись взглядом с полковником, прежде чем пройти в зал, отрицательно помотал головой. Понятно. Металлодетекторы оружия ни у кого не выявили. Что еще ни о чем не говорит. Версию о метателе гранат нельзя исключать полностью: всякое может случиться. В недоступной простым смертным литературе описан один примечательный случай — когда здесь же, в Африке, некий высокопрофессиональный убийца действовал как камикадзе, оказавшись в двух шагах от объекта, три раза выстрелил в упор, а потом подорвал себя гранатой. Боже упаси, там не было ни идеологии, ни фанатизма, просто-напросто субъект этот загибался от рака печени, прекрасно знал, что жить ему осталось всего ничего — семейству остались приличные денежки. История может повториться. Кстати, есть несколько типов гранат, не содержащих ни крупицы металла, ни один детектор не засечет, только рентген, но рентгена даже при Папе не применяли. С огнестрелом обстоит иначе — в любом пистолете, выполненном из прочного пластика, все же останутся металлические детали — ну, а патронов из синтетики производить пока что не научились, непременно «зазвенели» бы…
Многое можно передумать в считанные секунды. Мазур вспомнил тот голливудский боевик с Клинтом Иствудом: маньяк, задумавший убить президента США, пистолет на два заряда изготовил как раз из прочного пластика, а патроны запрятал в брелок. И прошел контроль, зараза такая, ни один детектор не пискнул. Не столь уж фантастическая идея, в общем. Теоретически можно ожидать чего-то подобного — понимающие люди, и те, кто зарабатывает на хлеб наемными убийствами, и те, кто им противостоит (да вот хотя бы Мтангу взять), сплошь и рядом регулярно читают детективы и шпионские романы, смотрят кинобоевики как раз для того, чтобы выудить что-то для себя полезное. И порой выуживают, так что подобными занятиями не пренебрегают и самые серьезные разведки, у американов, точно известно, есть соответствующий отдел, надо полагать, и у нас тоже…
Все! Не осталось права на какие бы то ни было посторонние мысли, пора работать…
Мазур следом за Мтангой вошел в зал, и за ними бесшумно захлопнулись роскошные двери. Чисто пишущая братия еще рассаживалась, а мастера объектива уже уселись в первых рядах, в проходе, с обеих сторон рядов кресел — конечно, их вежливо, но решительно разместили так, чтобы оставались проходы для охраны. Охранников не менее тридцати — орлы Мазура, отечественные и импортные, люди Мтанги. Да вдобавок среди журналистов расселось с дюжину парней полковника — правда, и за ними следует присматривать по той же системе перекрестного наблюдения: доверять в таких случаях следует только самому себе, Мтанге и своей группе, с чем Мтанга полностью согласен. А как-никак эти его «подсадки» — единственные, кто законным образом принес с собой оружие…
Ох уж эти мастера объектива… Иные их причиндалы настолько габаритны, что в тайник не то что пистолет — что-нибудь вроде «Мини-Узи» влезет. Вот здешние телевизионщики тревоги не вызывают — с ними-то не церемонились, их камеры давным-давно проверены и на всякий случай опечатаны в нужных местах, хрен они смогут туда что-то спрятать. Но чужих — десятка два…
Трибуна пока что пуста, и возле нее с деловым видом маячит Лаврик в белом костюме — якобы в его функции входит наливать Принцессе минеральную водичку (вон и запотевшие бутылочки) с высоким хрустальным «аршином»). На деле ему надлежит, если пойдет заварушка, молниеносно и бесцеремонно запихнуть Принцессу под трибуну — ее передняя стенка и боковины изнутри выложены надежно закрепленными бронежилетами, дающими полную защиту от пули.
Так гораздо надежнее, нежели, подобно американской охране в том самом фильме, в темпе уводить через сцену, закрыв собственными телами. Принцесса о таком варианте событий предупреждена, сделала недовольную гримаску, но не протестовала, весьма неглупая девочка, все понимает… И никоим образом не стремится попасть вслед за Папой в те края, где бродят лунные бегемоты, а ручьи струятся пальмовым вином или сладким молочным напитком, смотря на чей вкус…
В качестве почетного президиума — министр печати и еще двое сановников, четвертый стул свободен. Всех троих подозревать вроде бы и нет смысла, к тому же народец в годах, располневший и отяжелевший, вряд ли способный на лихие фокусы с оружием — и тем не менее невидимый публике малый в глубине сцены для того и поставлен, чтобы надзирать исключительно за ними. Незаметное большому миру необъявленное чрезвычайное положение в отдельно взятом здании, ага…
Ну вот, расселись, шакалы пера, блокноты на коленках примостили, микрофонами нацелились… Министр печати обернулся к задней двери, кивнул, подавая сигнал стоявшим там, что можно начинать.
Появилась виновница торжества. Грянули аплодисменты, пожалуй что, для мужской части присутствующих не протокольные, а вполне искренние — Натали была очаровательна в светло-сиреневом парижском платье (чуточку консервативном, открывавшем только колени и шею), с затейливой прической, ослепительной улыбкой, блиставшая немаленькими бриллиантами. Грациозной походкой манекенщицы прошла к свободном стулу, уселась. Действительно, уж она-то никак не ассоциировалась с тиранией, сатрапством и зверскими шалостями тайной полиции — наверняка никто из присутствующих не видел ее в камуфляже, с автоматом на плече и ножом на поясе и уж никак не мог лицезреть растрепанной, оскалившейся, яростной фурией во время занятий по рукопашному бою (Мазур-то видел, подготовочкой она, конечно, в десять раз уступала любому спецназовцу, но, в общем, рукопашкой владела неплохо, амикоте этакая. Что еще в ней Мазуру нравилось — очень серьезно относилась ко всему, чем занималась, начиная от тренировок и кончая любовью).
Ну, поехали… Министр печати вылез на трибуну и несколько минут разливался соловьем, живописно повествуя с честнейшей мордой о тех самых новых веяниях, имевших место, что скрывать, некоторых перегибах прежних времен, о поступи грядущей демократии и тому подобном. Правда, в отличие от лысого Никитки, он и капелькой грязи не брызнул на Папу, придерживаясь другой формы — царь, мол, был хорош и добр, вот только бояре ему попались поганые… Очень убедителен был, стервь пузатая. Вряд ли приезжие, несмотря на весь свой профессионализм, знали, что свою карьеру государственного служащего этот обаятельный брюхан начинал в тайной полиции, задолго до прихода Папы, у тогдашнего предшественника Мтанги, это уж потом его бросили на культурку — но бывших чекистов, как известно, не бывает, и в Африке тоже…