– Убирайся отсюда! Это ты, ты во всем виновата! (Я как в воду глядела!) Ты нарочно все задумала – сама бесплодная, хочешь одним махом все заграбастать – и сына моего…
– Мама! Прекрати!
– Нет уж, я все скажу! Ты, Ваня, умеешь сучек выбирать! Она специально Лидку нашу, дуру стоеросовую, прихорошила, знала, тварь такая, что девчонка с ума спятит, а она, гадина, отца ее и доченьку к рукам приберет! Не бывать такому! Не видать тебе ни сына моего, ни девчонки, как своих ушей! Пошла отсюда вон! Гадина! Гадина! – Она топала ногами и визжала.
Но тут Ваня вдруг стукнул кулаком по столу.
– Молчать! – тихо скомандовал он.
– Вот! Вот до чего дошло! Сын на мать кулаком стучит!
– Лада, накапай ей валерьянки! На кухне в левом шкафчике найдешь!
Я метнулась на кухню. Ничего себе, попала под раздачу.
– Значит, так, мама! Если ты еще раз позволишь себе оскорблять мою жену, мою законную жену, прошу запомнить, ты меня больше не увидишь. Я буду по-прежнему тебя содержать, но…
– Ваня, Ванечка, как ты можешь?
– Могу, мама! Ты меня знаешь, я могу!
Она тихо всхлипывала.
Я поднесла ей валерьянку.
Но при виде меня она опять взвилась. Выхватила у меня из рук рюмку и швырнула на пол.
– Не буду! Ничего из твоих рук не возьму. Ваня, она меня отравить хочет! Ваня, спаси, Бога ради!
– Мама, приди в себя!
– Вызови «скорую»! – шепнула я ему.
– Зачем?
– Они сделают укол, успокоительное!
– Ваня. – Она вдруг бухнулась на колени перед ним. – Ванечка, Бога ради, не отправляй меня в психушку, Ванечка, Христом Богом прошу! Они ж там меня убьют! У этой гадины там небось все схвачено, они меня там насмерть заколют…
– Надежда Мартыновна! – ледяным голосом проговорила я. – Успокойтесь! Я сейчас уйду.
– Ты никуда не уйдешь! – произнес мой муж. – Мама сейчас успокоится…
– Ваня, поверь, я знаю, что говорю. Так вот, я сейчас уйду, вы успокоитесь, и я обещаю вам никогда впредь не переступать порога вашей квартиры.
– Лада! – загремел генерал.
– Ваня, ты останешься с мамой. Она придет в себя, вы разберетесь с вашими семейными проблемами. А завтра… Завтра будет видно!
– Да! Да! Пусть она уходит! Видеть ее не могу, – уже сбавила тон Надежда Мартыновна.
А я вышла в прихожую и надела пальто. Генерал выскочил за мной.
– Ты почему уходишь? Она старый человек, можно понять…
– Я все прекрасно понимаю. Пойми и ты – я сейчас для твоей мамы воплощаю все мировое зло. Зачем ее раздражать? Пусть очухается.
– Ты… Ты меня бросаешь?
– Не дождетесь, товарищ генерал! Просто впредь я действительно никогда не переступлю порог ее дома. У меня тоже есть гордость. И прошу тебя в дальнейшем иметь это в виду! И если тебя до утра не убедят в том, что я во всем виновата, милости прошу ко мне. Я буду у мамы.
– Лада! – как-то беспомощно воскликнул он.
А я выскочила на площадку и побежала вниз, не дожидаясь лифта. Вот так эффектно завершилось мое свадебное путешествие.
– Ладошка? – ахнула мама, открыв на мой звонок. – Что случилось? На тебе лица нет! Что-то с Иваном? Умер?
– Мама! Типун тебе на язык!
– Слава Богу! Поссорились?
– Да нет!
И я рассказала маме все, что сегодня произошло.
– Фу ты… Ну ничего, эта женщина угомонится, девушка вернется. Все еще будет прекрасно. В конце концов, свекровь не обязательно любить и быть ею любимой тоже. Свекровь – дурная кровь, классика жанра. И дело вовсе не в этой истории, поверь мне. Просто это материнская ревность, и даже не столько к тебе, а скорее к тому неведомому миру, в который попал ее сын. Непонятному, а значит, враждебному. Эта ваша свадьба… Ну как ей это понять? В этом дело… и с этим ей невозможно примириться.
– Да, наверное, ты права, мамочка. Но все равно это было ужасно! Такая концентрированная ненависть…
– Да Бог с ней, с этой несчастной женщиной. Ее можно только пожалеть. Ну а в остальном как?
– А в остальном, мама, он чудо! И знаешь, ты права. Я сейчас вспомнила, что он мне сказал – я с тобой попал в другое измерение.
– Да? И прекрасно! Он сознает это. Все у вас будет хорошо, моя девочка! Поверь своей маме.
– Мамуля, он такой чуткий… И тонкий. И удивительно восприимчивый к искусству!
– Ты успела это заметить?
– Успела, мамочка!
И я рассказала маме и про Плисецкую, и про Пастернака, и еще про китайский халат.
– С ума сойти! Понятно, он сейчас влюблен безумно, все чувства обострены…
– А еще он говорит, что классного летчика-испытателя без хорошей интуиции быть не может.
– Плохо только, что он такой ревнивый. Это очень тяжело. Но все-таки как быть с этой малышкой? Твоей Надежде Мартыновне и в самом деле трудно с ней. А девочка ходит в сад?
– Да.
– Надо найти няню. Мне на днях кто-то говорил…
– Да она скорее удавится, чем возьмет в дом кого-то. Может, Ваня ее уговорит отдать Аню нам.
– А ты бы хотела, да?
– В какой-то момент мне безумно этого захотелось, но я поняла, что в данном случае это было бы адом для всех, и прежде всего для ребенка.
– Ну, если быть совсем честными, то ты и в самом деле явилась первопричиной всех несчастий этой твоей свекрови.
– Ну, тогда уж не я, а Пашка! Это он привел Лиду ко мне. Ой, да пусть меня ненавидит эта несчастная Надежда, лишь бы Ваня меня любил. А я так его люблю, мамочка! Да, а что там у Ксюхи?
Я почти не спала и утром встала в состоянии, близком к помешательству. Мне было дико страшно. Вдруг Иван не придет? И не позвонит? Мне показалось, что земля уходит из-под ног.
– Ладошка, иди завтракать.
Я побрела на кухню.
– Омлет сделать?
– Нет, мамочка, не хочется. Мама, он не придет!
– Да что за чепуха! Куда он денется, твой Ваня? Он же любит тебя.
– А если… она ему скажет: или мы с Анюткой, или она?
Мама рассмеялась.
– Дурочка, ты про ночную кукушку слыхала? И в данном случае, ты вне всяких сомнений, перекукуешь мамашу. О, а вон и герой твой нарисовался! – Мама в этот момент смотрела в окно. – До чего ж эффектен!
Я кинулась к окну. Это и в самом деле был Иван.
– Мама, открой ему!
Я бросилась в ванную. Приехал! Перекуковала! Я пустила воду, а сама прислушалась у приоткрытой двери ванной.
– Здравствуйте, Евгения Петровна!
– С добрым утром, Иван Тимофеевич! Проходите! Будем знакомы. Лада сейчас в ванной! Вы завтракали?
– Если честно, то нет. Я спешил. Маму увезли в больницу, ей стало совсем плохо. Но врачи говорят, что это обратимо… У нее гипертонический криз.
– Простите, а с кем же ребенок?
– Я отвез ее в садик. Скажите, Лада… она очень сердится?
– Господь с вами! Она не сердится, она просто очень огорчена, очень.
И мама что-то добавила шепотом.
Иван рассмеялся, но как-то горько.
– Она могла такое подумать? Немыслимо!
– Иван Тимофеевич, хотите омлет?
– Хочу! Лада говорила, что ее мама делает лучший в мире омлет!
Идиотка, сказала я себе, стоишь тут, подслушиваешь, а он здесь, рядом… Я судорожно ополоснулась, привела в порядок лицо, и, накинув халат, побежала в кухню.
– Ваня!
Он вскочил, прижал меня к себе.
– Я так соскучился! Чуть не помер с тоски!
– Ладошка, достань из холодильника сыр…
– Ладошка? Как хорошо! Боже, я сроду не ел такого омлета! Восторг! Спасибо, Евгения Петровна.
– Вот, Ванечка, это твоя теща!
– Я надеюсь, что с тещей все будет значительно проще, чем со свекровью… – горько проговорил он.
– Ничего, все еще образуется, – сказала мама.
– Я не уверен. Но ведь мы сможем это пережить, да?
– Маму Ивана Тимофеевича отвезли в больницу. Малышка сейчас в саду, но вечером, я полагаю, нам надо ее забрать?
– Нет, – отрезала я. – Этого делать нельзя!
– Почему? – в один голос воскликнули мама и муж.
– Это только усугубит ситуацию.
– Но как же быть с ребенком, Ладошка?
– Насколько мне известно, у Надежды Мартыновны есть соседка, они дружат. Анечку заберет из сада Иван, он останется с ней до завтра, а соседка с радостью поможет беспомощному генералу.
Я говорила достаточно жестко, а они смотрели на меня с недоуменным осуждением.
– Да поймите вы, если Надежда Мартыновна узнает, что девочка со мной, ее состояние может усугубиться. А так и сын будет при деле и не со мной, и девочка у ее подружки… Она быстрее успокоится, придет в себя. И скоренько запросится домой.
– Нет, это чепуха, в таком случае она, то есть мама… Она нарочно будет затягивать… чтобы я был не с тобой. Я знаю, что делать!
– И что?
– Я попрошу жену Миши Устюжанина. Она хорошая женщина, воспитала двоих детей, обожает маленьких, с удовольствием будет возиться с Анюткой, и мама будет спокойна.
– А эта женщина не работает?
– Нет. Она домашняя хозяйка. Я ей сейчас позвоню. Вот только кофе допью…
– А эта женщина не работает?
– Нет. Она домашняя хозяйка. Я ей сейчас позвоню. Вот только кофе допью…
– Иван Тимофеевич, попробуйте этот сыр. Аргентинский, ничуть не хуже французского…
– Спасибо, только не зовите меня по имени-отчеству, пожалуйста. Лучше просто Иван…
– Попробую. Нет, я буду вас звать Иванко. Когда-то у моей мамы была подружка, она своего мужа всегда звала Иванко!
– Да хоть горшком! – улыбнулся мой генерал. – Спасибо, все очень вкусно! Разрешите, я пойду позвоню.
– Да-да, идите в комнату.
Он вышел.
– Ладошка, я тебя понимаю! Хорош невероятно. Сумасшедшее обаяние. Чудесные манеры.
Словом…
– Словом, чудо в перьях!
– О да! Но две проблемы уже есть, и это только начало, моя девочка!
– Ты имеешь в виду ревность и свекровь?
– Именно. И где вы будете жить?
– Он снял квартиру.
– А. Это правильно. А как ты думаешь, его дочка вернется?
– Вернется, в ближайшее время.
– А ты пробовала с ней связаться?
– Сколько раз. Глухо.
Тут на кухню вернулся генерал.
– Все отлично. Маруся с радостью согласилась приютить Анютку, практически на любой срок, только с тем, чтобы она пока не ходила в сад. Далеко от них. А я не смогу каждый день возить.
– Вань, только когда будешь сегодня забирать ее из сада, предупреди, что она не совсем уходит, чтобы место сохранили…
– Господи, Ладка, какая ты бываешь рациональная, просто диву даешься. А еще Маруся мне поставила одно условие, – как-то хитро улыбнулся генерал.
– Какое? Меня, что ли, продемонстрировать?
– Евгения Петровна, вам не страшно иметь такую умную дочь?
– Ну, я когда ее рожала, об этом не подозревала, а вот вы женились на ней, вам хуже.
– Да мы с ним оба сдурели, мамочка!
– Ладно, шутки в сторону. Ты поедешь со мной к Устюжаниным?
– Поеду, а куда я денусь? Мне ведь тоже любопытно, какие у тебя друзья.
– Они хорошие люди. Такие, как надо.
– Ладошка, ты прибери со стола, а я пойду одеваться. Студенты ждут.
– Евгения Петровна, я вас отвезу!
– Не стоит, Иванко!
– Стоит, стоит.
– Ну если вы настаиваете!
Мама ушла к себе.
– Какая у тебя чудесная мама!
– Не говори гоп! Мне твоя мама сперва тоже понравилась.
– А теперь… окончательно разонравилась?
– Ну, я не знаю, но впечатление здорово подпорчено, должна тебе признаться. Небось, когда я ушла, ты еще много чего обо мне наслушался?
– О да! Более чем достаточно. Но ты должна иметь в виду, я никогда, слышишь, никогда тебя не сдам! Не знаю, как я умею любить, опыта маловато, но дружить я точно умею. И друзей не сдаю. А ты не только моя женщина, от которой у меня крыша едет, но и мой друг, да?
– Ох, Ванечка, Иванко мой, да ты же, ты же… настоящий индеец! И я люблю тебя, и я твой друг… Черт, а не скрепить ли нам нашу дружбу кровью, как Том Сойер?
– А кто из нас будет Гекльберри?
– Конечно, я!
– Нет, там самый выдумщик был Том Сойер! Так что Геком буду я!
– А ты песню про индейцев не знаешь!
– А ты спой!
– О, я та еще певица!
– Меня твои вокальные данные не волнуют.
– Ладно, один куплет потяну!
Если ты, чувак, индеец,
Ты найдешь себе оттяг!
Настоящему индейцу
Завсегда везде ништяк!
– Заводит, надо сказать! Но на Пастернака все же не тянет!
На кухню вернулась мама.
– О! Я слышу, вас уже посвящают в индейцы? – со смехом сказала она. – Считайте, приняли в семью! Ну, вы не раздумали меня везти?
– Я готов!
– Ты оттуда куда?
– Сюда! Заберу тебя и поедем смотреть квартиру.
– Принимается!
Минут через пять после их ухода зазвонил телефон. Лида!
– Алло! Лида, ты где?
– Лада Владимировна, я такая дура… – Она рыдала. – Я не знаю, что мне делать…
– Погоди, ты сейчас где?
– В Казани пока. Лада Владимировна, пожалуйста, мне нужно с вами увидеться… А вы-то сами уже в Москве?
– Да! Из-за тебя вернулись раньше, а бабушка попала в больницу.
Она зарыдала еще пуще.
– Лида, что стряслось? Ты хочешь вернуться?
– Да! Но мне так стыдно… Я такая дура… Лада Владимировна, я не понимаю, что мне делать… Пожалуйста, помогите мне!
– Я готова, но…
– А папа… Он сейчас с вами?
– Нет! Он вернется в лучшем случае через час.
– А с кем Анютка?
– Не волнуйся! Она в саду, а вечером Иван отвезет ее на несколько дней к Устюжаниным. Но ты намерена возвращаться?
– Господи, да я бы уже вернулась… Но у меня денег нет.
– А где ты сейчас?
– На вокзале.
– Послушай, у тебя есть карточка?
– Банковская? Есть, но пустая.
– Я сию минуту тебе скину деньги. И первым же поездом выезжай в Москву. А лучше попробуй самолетом. Скажи, ты с работы уволилась?
– Господи, какая же я дура!
– Не волнуйся, я завтра поговорю с Яншиным. Он тебя ценит. А папе я пока ничего не скажу. А то он…
– Да-да! Не говорите ему! А то он… Понимаете, я не смогу в ближайшие дни никому на глаза показаться…
– Он тебя избил?
– Да.
– Понятно! Значит, так! Слушай меня! Ты сейчас сбросишь мне данные, я переведу тебе деньги, ты первым делом пойдешь в салон красоты, и там тебя приведут в божеский вид. Потом ты поешь и езжай в аэропорт. Тебе есть где приткнуться на ближайшие дни? У подружки какой-нибудь?
– Ну да, можно…
– Ты сообщи номер рейса, попрошу Пашку тебя встретить.
– Нет, пожалуйста, не надо! Я не хочу! Я сама доберусь до Маринки.
– Да, пожалуй, лучше, чтобы никто не знал. А как синяки пройдут, ты и вернешься. Поплачешь, скажешь, что раскаялась, опомнилась. Скажи, а этот твой… он не примчится за тобой?
– Да нет… Не примчится, – очень горько проговорила она.
Мне стало ее ужасно жалко. Бедная девочка. Придется с ней поработать, она была еще морально не готова к таким эскападам.
– Лидочка, ничего страшного, все утрясется. И папе я ничего не скажу.
– А он… он меня не возненавидит?
– Да что ты! Он все поймет. Если ты вернешься. И, кстати, лучше, чтобы ты вернулась не сразу, не сегодня, а то уж совсем дурь получается, а так… Подумала, опомнилась и с повинной головой назад… А повинную голову меч не сечет!
– А бабушка не простит, я ее знаю!
– Да простит, куда денется!
– Ой, вы ее не знаете!
– Ну, там видно будет. Ты, главное, возьми себя в руки! Ну все, сбрось данные, я отправлю деньги! И будь умницей! А с работой я попробую уладить!
– Как же папе повезло!
– Все! На связи!
Едва я успела отправить ей деньги, как вернулся Иван.
– Ладка моя! Как я соскучился! Какая у тебя мама! Чудо просто! А что это ты какая-то взбудораженная?
– Да чепуха! Просто я рада.
– Чему?
– Тебе! Я когда тебя вижу, всегда радуюсь.
И я стала целовать его, и в результате смотреть квартиру мы поехали только через два часа.
Квартира мне страшно понравилась. Это была очень просторная студия на седьмом этаже дома-новостройки. Хорошо обставленная, со всей бытовой техникой, словом, можно переезжать только с одеждой и личными вещами.
– Ой, Ванечка, какая прелесть!
– Нравится, да?
– Не то слово! И тут так красиво, светло.
– Знаешь, мне показалось, что тебе такое жилье больше подходит, чем обычные квартиры… Я дурак, да?
– О нет! Ты совсем не дурак, мой генерал!
– А давай сейчас поедем, где-нибудь пообедаем, а потом и за Анюткой двинем!
– Согласна!
Внизу у лифта нам встретилась мамина соседка.
– Ой, Ладочка! Какой у тебя красивый кавалер! – кокетливо проговорила она.
– Это не кавалер, Елена Федоровна, это муж!
– Быстро ты, однако…
– Ну не упускать же такой кадр! – засмеялась я.
И мы вышли на улицу.
– Ладка, ты чего задираешься? – засмеялся Иван.
– А чего она лезет не в свое дело?
– Тоже верно.
– Я хочу шашлык!
– Понял. Тебя узбекский вариант устроит?
– Абсолютно.
Шашлык в узбекском ресторане был неплохой, но не шел ни в какое сравнение с тем, которым кормил меня Егор.
– Ладка, ты чего смеешься?
– Да так…
– Нет, скажи! – потребовал он.
– Понимаешь, я какое-то время назад была в одном ресторане, там самые лучшие в Москве шашлыки. И возил меня туда Егор.
Генерал побелел.
– Ты зачем это сейчас сказала?
– Просто так. Я вспомнила, улыбнулась, а ты сразу – чего смеешься? А смеялась из-за истории с халатом.
– Ты меня дразнишь? Зачем?
– Ванечка, любимый, но ты был такой дурак тогда. Не сердись. Ну, я и вправду люблю дразниться… Но это не очень большой грех, согласись?
– А ты вообще… грешница! И это… одна из главных твоих прелестей, и я буквально схожу с ума от тебя. Я все время тебя хочу! У меня таких женщин никогда не было.
– Зато теперь будет всю оставшуюся жизнь. Еще надоест.