— Не колония и не курсы усовершенствования.
Он порой сам себе удивлялся, к чему он вяжется с группировкой, но показное блатное уважение и несчитанные деньги держали его крепко.
— О чем задумался? — спросил, усаживаясь за стол, Крещеный, схожий внешне со своей кличкой: кряжистый, жестокий мужик, типичное произведение зоны.
Они выпили, закусили, поговорили о насевших ментах. Крещеный не раз слышал о захоронении владельцев иномарок, но не знал, где оно находится. В отличие от сотрапезника Сухой о кровавом деле слышал краем уха, считал воровской байкой, еще одной попыткой поднять бандитский авторитет. И уж никак не считал пристальное внимание ментов особо опасным для себя и ребят.
Многолетний лагерный опыт Крещеного, наоборот, подсказывал ему, что с треклятого места надо уходить и, если в округе найдут трупы, глубоко копать никто не станет, а повяжут всех уже известных. А уж он, Крещеный, самый что ни на есть известный здесь старожил, потому навешают ему на шею всех жмуриков, и получится железная вышка. А по делу на сегодняшний день за ним, кроме посредничества во взятке, ничего не имеется. Рэкет, конечно, но то не статья, баловство сплошное.
— Слушай, Кузьмич! — Крещеный называл его по отчеству, зная, Сухой такое обращение особо уважает. — Ты о ментах, что десять дней чинили тачку на наших станциях, слыхал?
— Ну? — Сухой пожал плечами. — Менты тоже люди, и машины у них ломаются, и починить их на халяву сладко.
— Молодой ты, — и с осуждением, и с завистью произнес Крещеный. — Ссученный мент столько ждать никогда не станет. — Он прибудет в форме, оставит колымагу, скажет, чтобы к вечеру ласточкой была. Штатские, тихие и скромные, и не менты совсем, а сыщики. И десять дней для них — огромный срок, и никакой ксивы они не предъявили, и смену масла оплатили. Не район — МУР и главк, а это, паря, петля.
— Да я со станции еще рубля не взял, — ответил Сухой. — Я днями с Егором заговорил, он на тебя ссылается, думал с тобой потолковать, да запамятовал. Кроме того, надо, чтобы наши станции были самые доходные. С плешивой овцы шерсти не получишь.
— Во-во, верно говоришь, Кузьмич. У тебя такие дела лучше проходят, потому я решил станцию Полоза тебе подарить, — сказал Крещеный и от собственных слов вздрогнул. Не помнил он, когда и кому он что-либо дарил.
— С каких дел. Крещеный? Не держи меня за фраера. Сколько Полоз отстегивает ежемесячно?
— По заработку, но средняя должна получаться. Точно можно узнать у Феди — так я своего бухгалтера Фаермана зову, — ответил Крещеный.
— Однако живые деньги, — задумчиво произнес Сухой. — Не пойдет! Я в зоне столько, сколько ты, не был...
— И половины, — перебил Крещеный.
— Видишь... и половины, но хорошо запомнил: если тебе чего дают, значит, хотят получить вдвое. Ты мне лапшу вешаешь, командир. Я чего-то не знаю, а втемную, да за паршивые деньги, я в жизни не подписывался.
В погребок спустился высокий статный фраер, в котором они не сразу признали механика Илью Титова. Он огляделся — чувствовалось, что заскочил сюда впервые, — увидел Сухого и Крещеного, удивленно дернул бровью и сказал сопровождавшей его стройной девице:
— Дорогая, мы ошиблись дверью.
— Я говорила... — Дверь закрылась, что говорила девушка, осталось тайной.
— И как сюда залетел этот голубок? — Крещеный поскреб буйную щетину. — И в кабак “Веселые парни” он раз или два тоже заскакивал.
— Как мы с тобой, — беспечно ответах Сухой. — Не хотел на знакомых налетать. Крещеный никогда не говорил искренне, считая подобное качество признаком глупости и слабости, но в данный момент матерый уголовник нарушил собственный принцип:
— Удивляюсь на тебя, Кузьмич. При твоей доверчивости ты до сегодняшнего дня на свободе, да еще и в авторитетах ходишь. Ну, звание-то тебе шпана присвоила, но дело не в том, как человека называют, а какое к нему люди отношение имеют. Одно могу тебе сказать — берегись. Я из этих мест ухожу. Никто нигде меня не ждет, воры настоящие мое имя не знают, другие забыли. Но здесь под сковородкой уголовка огонь разводит, скоро так жарко станет, что убежать не успеешь. А что подарок мой не принял, так прав был. Я ничего с тебя иметь не желал, но пустышку предлагал. С Полозом дел не имей, он гнилой совсем. Недаром такую фамилию таскает.
* * *Телефон разбудил Гурова, он машинально посмотрел на часы — семь утра, через час вставать, так что подняли вполне по-божески. Он встал — старался не разговаривать лежа никогда, еще со сна чего-нибудь напутаешь.
— Здравствуй, дорогой, надеюсь, не разбудила? — услышал он голос Марии. Казалось, она говорит из соседней комнаты. — Как здоровье, как мои любимые жулики?
Он понял, что жена выпивши, и почему-то его кольнула ревность.
— Здравствуй, Маша. Ты где и сколько у тебя времени? — спросил он.
— Я в Калифорнии, времени не знаю, стою по пояс в океане. Девки, как называется этот океан? Никто не знает... Мы после спектакля, хозяин привез, сейчас отправимся ужинать. Столько воды, с ума сойти! А слышно как? Скучаю, но здесь есть свои преимущества. Ты чем сейчас занимаешься? Сидишь в конторе или бегаешь и стреляешь?
— Сейчас, как и всегда, я люблю тебя!
— Скажи что-нибудь новенькое!
— Ревную. Передай мужику, который стоит ближе всего к тебе, что я оторву ему голову!
Мария расхохоталась.
— Ты преувеличиваешь мой английский. Голову оторвать можно, хотя и не за что. Он приглашает тебя в Калифорнию. Билет закажет завтра... Или сегодня?
— Полковник? — раздался уже другой женский голос. — Это Катя. Если помните, Маша пьяна не от вина, а от успеха! Тут ее пытаются утопить! Я спешу спасать. Пока!
Гуров положил трубку и услышал за спиной голос Станислава:
— На час раньше разбудили, черт побери! Эти американцы! Я пошел варить кофе. Если ревнуешь, значит, не стареешь.
— Лучше уйди!
— А я уже в другой комнате, — ответил Станислав.
Вчера оперативники решили отдохнуть, приехали к “холостому” Гурову, только накрыли стол и налили рюмки, как позвонил дежурный и сказал, что в Тимирязевском откопали труп. Взгляните, может, по вашему коллективу?
Станислав мгновенно махнул рюмку, заявил, что пьяный полковник за рулем — верх безобразия, и Гурову пришлось сесть за руль своего “Пежо”. Труп оказался совсем свежий, к делу никак не подходил, и “важняки” вернулись.
Станислав позвонил домой, сказал, мол, завтра рано вставать, Гуров живет один...
— Нажалуюсь Марии! — перебила жена, — Не изображайте бабников! Алкоголики!
Она оказалась не права, женщин не было, но и с водкой не получилось, отсутствовал кураж, даже не допили бутылку. Сначала Гуров собирался сослать друга на диван, но кровать была два на два, спали вместе.
Станислав возился на кухне, Гуров в гостиной изображал силовую гимнастику, но видел только обнаженную Марию, которая, стоя в прибое, разговаривала по телефону.
— Стас, давай вечером девочек организуем. Я уже года три хочу с Ленкой переспать.
— Ну и переспи, только один. — Станислав разливал кофе по чашкам. — К коллективу надо сызмальства привыкать. Я не желаю из-за ерунды терять друга.
— Ты слишком рассудочный. — Гуров взял чашку, пригубил. — В тебе нет полета.
Вновь зазвонил телефон, Гуров поставил чашку, недовольно сказал:
— Это уже серьезно, — прошел в гостиную, снял трубку: — Гуров.
— Здравствуйте, Лев Иванович, Крещеного застрелили на том же месте. Приезжайте. Сейчас здесь будет районное начальство.
Они побрились; обжигаясь, проглотили кофе, взяли с собой хлеба, ветчины, две бутылки боржоми, моментально оделись и прыгнули в “Мерседес” Станислава.
Молча ели, пили, думали. Станислав не выдержал, матюгнулся и спросил:
— Скажи, гений, ну при чем здесь Крещеный? Он и воровать давно боится, изображает законника да собирает деньги. Ни богу свечка, ни черту кочерга.
— Нас стремятся вышибить из района, — ответил Гуров. — Думаю так, но наверняка ничего не знаю. Что Крещеный, да и Сухой, теперь его Кузьмичом зовут... О нем особый разговор. Ты не понимаешь? И я не понимаю! Руководишь операцией ты, я лишь представляю главк и лично генерал-лейтенанта Орлова. Ты сто лет за наши спины прятался? Настал час, мы хотим за тобой отсидеться.
* * *Картина была знакомая до слез. Старший следователь прокуратуры Игорь Гойда из подсобного материала соорудил себе стол и стул, разложил папку и быстро писал. Врач топтался рядом, бубнил свое первичное заключение.
Чуть поодаль стоял в окружении своих работяг Егор Рощин, метрах в двадцати собрались ребята с соседней техстанции. Анатолий Иванович Полоз сидел на табуретке, пил из жестяной кружки и драл воблу.
Третья группа — милицейская. Начальник розыска района подполковник Суворов, с ним два оперативника.
Станислав сразу отправился к следователю и врачу — видимо, там лежал и труп. Гуров подошел к коллегам, пожал руку Суворову, с которым некогда служил в МУРе, сказал:
— Привет, Саша, давненько не виделись.
— Да уж, весь мой район истоптал, а ко мне заглянуть не соизволил. Большим начальником стал, на “ты” не обижаешься?
— Стерплю. — Гуров кивнул в сторону следователя. — Что у них?
— Пойди взгляни, ты же любишь все сам делать, — в голосе подполковника явно звучало раздражение. Вся фигура его была угловатая, дерганая, нервная. — Убийств в других частях города не хватает, что вы в меня вцепились? Или тайну какую хранишь? Старые товарищи побоку, главное — карьера.
— Ты же знаешь, Александр Сергеевич, я сызмальства только о карьере и пекусь. Товарищи приходят и уходят, а отдел кадров, где мое личное дело хранится, остается.
Оперативники райуправления сначала осторожно отступили, затем быстро скрылись за машинами, памятуя народную мудрость — когда паны дерутся, у холопов чубы летят.
— Скажи, Лев Иванович, вот ты немыслимо сколько лет меня знаешь, а мне все не везет и не везет. Я сегодня единственный из нашего поколения подполковник. Многие давно генералов получили. Ты хоть и полкаш, а положение у тебя выше генеральского.
— Не бери в голову, Саша, сыщик ты отличный, это знают все, — ответил Гуров. — Погон мы не носим, еще все успеется. Ты мне скажи, как Крещеного застрелили?
— Обыкновенно. Под левую лопатку, в упор. В кармане у убитого “ТТ”, немного денег. Спрашивается, Крещеный, этот старый пень, кому дорогу перешел?
— Нормальные разборки, — слукавил Гуров, который не любил Суворова и говорил с ним неискренне.
Александр Сергеевич Суворов носил знаменитые имя и фамилию и являл собой типичного неудачника. Так считал Гуров в молодости, сочувствовал коллеге, в меру сил пытался помочь. Они были годками, вместе пришли в МУР, чуть ли не в один месяц были назначены старшими групп. Тогда невезунчиком был явно Гуров. Начальник отдела подполковник Орлов молодого опера откровенно не любил. Как раз в это же время в группу Гурова назначили взятого из райотдела сильного опера и самолюбивого человека Станислава Крячко. Да, было, было, Гуров все вытерпел, нашел с каждым общий язык.
А капитана Суворова с должности старшего группы сняли, не сработался с людьми. И тогда Гуров коллеге тоже сочувствовал, даже ходил за него в кадры ходатайствовать.
Лишь примерно лет через пять тот же Орлов ему сказал:
— Ты разуй свои голубые зырики, сыщик. Суворов — только фамилия громкая, нутро-то с гнильцой. В каждом деле он сразу за цветок хватается и рвет с пользой и без пользы, лишь бы цвет ему достался. Если дело путаное, результат не ясен, он старается его соседу спихнуть, а чтобы самому упереться да осилить, разговора и не ведется. Ты упрямый как осел, я, случается, тебя убить готов. Но ты до конца стоишь, за себя отвечаешь, да и частенько, — тут молодой Орлов замялся, пересилил себя и закончил: — Прав бываешь. Излишне часто, скажу, мало кто твою правоту терпеть станет.
Столь подробно Гуров, впрочем, былое не вспоминал — мелькнуло старой кинопленкой и улетело. А вот что Суворов лишь обмолвился, что Крещеный убит выстрелом под лопатку, а в кармане у него оказался “тэтэшник”, поразило Гурова. Он беспечно сказал:
— Пойду взгляну. — И зашагал к Гойде, Крячко и врачу.
— Пулю вы не найдете, пустые хлопоты! — горячился врач. — Но по входному отверстию, главное — по дыре в грудине, уверен, стреляли из “Макарова”, возможно, из другой “девятки”. Возможно, больше, но никак не меньше.
Рядом с трупом на полотенце лежал “ТТ”, глушитель, перочинный нож, ключи, другие мелочи.
— Тщательным образом лично упакуй пистолет и глушитель, — прошептал на ухо другу Гуров. — Лично отвези в лабораторию. Обаяние свое, которое ты неизвестно на кого тратишь, посади на пороге и сиди, пока они каждый миллиметр не изучат.
— Лев Иванович, там пальцы невооруженным глазом...
— Ты понял, что я тебе сказал? — перебил Гуров. — Я твою папаху съем, если это пистолет Крещеного.
— Все понял, однако папаху ты ешь свою, — ответил Станислав.
— Свою жалко, — сказал Гуров и отошел к Грише Котову, стоявшему с группой механиков Рощина. Гриша призывно махал рукой.
— Здравствуйте, господа, — сказал, подходя, Гуров.
Кто-то хихикнул, но полковник посмотрел так холодно, что вмиг стало тихо.
— Кто тонет? Чего подполковник Котов руками размахивает, словно ему в последней шлюпке места не хватило?
Механики-работяги переглянулись и уставились на Гришу, не веря, что носатый вежливый еврей аж подполковник милиции. Гуров понял, какой эффект произвели его слова, и добавил:
— Подполковник Котов награжден боевым орденом и тремя медалями. И пулей в бок, когда он меня закрывал.
Терпение у людей кончилось, и Рощин, как главный, сказал:
— Господин полковник, имейте край.
— Гриша, раздевайся! — приказал Гуров. Котов хотел спрятаться за механиков, но ребята его выталкивали. И тут, не бахвальства ради, а защищаясь, Котов подвернул одному механику руку, подсек опорную ногу и уронил парня на землю.
— Можете не раздеваться, — быстро сказал Рощин.
— Нет! В каждом деле должен быть порядок! — сказал Гуров. — Я старший по званию и приказываю. Тем более что раздеваться не обязательно, достаточно расстегнуться.
Гуров помог Котову расстегнуть рубашку, обнажил бок и багровый рубец. Пуля вошла по касательной.
— А пуля моя, — сказал Гуров. — Она у меня дома в шкатулке лежит. А теперь, чего руками размахивали? Говорите.
— Господин полковник, вчера Крещеный и Кузьмич долго сидели в подвале, хотя туда обычно и не ходят, — сказал быстро молодой парень.
Тут уже подошли Полоз со своей бригадой.
Пацан лет шестнадцати по-взрослому уверенно сказал:
— Кузьмич не мог. Он и оружия никогда не носит.
— А кто такой Кузьмич? Я про такого и не слышал, — прикинулся Гуров.
— Авторитет. Серьезный парень, — пояснил Полоз. — Он кликуху сменил, раньше его Сухой звали.
— Сухой — человек известный, — сказал Гуров. — Дважды сидел, знаю, все недосуг с ним поговорить. Говорят, он парень с головой, экзамены за десятилетку не успел сдать.
— Да ему ни за что и дали, — сказал кто-то.
— И второй срок ни за что? — спросил Гуров, который прекрасно знал историю Валентина Сухотого. — А кто вчера видел Крещеного и Кузьмича?
— Я видел, — ответил Илья Титов. — Там в подвале человек шесть находилось.
— А как они выходили, видел? — спросил Гуров.
— Нет. Я на секунду туда с девушкой заскочил, думал, нет никого. А как увидел народ да Крещеного, так и развернулся.
— А раньше, ребята, вы Крещеного здесь часто видели?
— Редко, — ответил кто-то неуверенно. Рабочий люд отворачивался, смотрел под ноги. Но Гуров перехватил несколько быстрых взглядов, брошенных на Полоза, который чересчур тщательно обсасывал остатки воблы.
Полоз платил Крещеному за “крышу”, подумал Гуров, и бандит изредка приходил получать деньги. Все это похоже на правду, но главный механик не тот человек, который способен застрелить вора в законе и подбросить ему пистолет, из которого, видимо, и убивали несчастных владельцев угнанных машин. Какой бы он ни был подлый и лживый, а пойти на такое убийство не способен. Пороху не хватит, да и не сообразить мужику подобную комбинацию. К тому же практически он сам и подставляется. Крещеного здесь видели, Полоз ему деньги платил, здесь же Сухой, он же Кузьмич, прямой соперник вора в законе, и убийство. Сложено неплохо, да очень прямолинейно. Нет, такой расклад Полозу не по зубам, страшно, свидетелей много, да и пистолет с глушителем надо под рукой иметь. Не тот Полоз человек, явно не тот. Нужен хитрый, изощренный ум, ведь за спиной групповое захоронение. Да и захваченные машины надо куда-то угонять, хотя взятые документы в порядке, да за рулем, все одно, должен сидеть человек, и не один, тут хоть и немногочисленная, а организация, пусть просто группа. Механики и подсобники Полоза на подобное не годятся.
Местная власть, как уже говорилось, стояла отдельно. Суворов изображал обиженного, мол, начальники налетели, волну подняли, день-два потолкутся, а труп на районе повиснет. Хотя подполковнику никто не мешал подойти к следователю Гойде, оговорить с ним мероприятия самые неотложные и подключить к работе своих оперов. Он не сомневался — рано или поздно старинный “приятель” Левка Гуров появится. И факт, что после первого убийства Гуров лишь мелькнул и исчез, не вводил подполковника в заблуждение, он прекрасно знал манеру “друга молодости” не проявлять поначалу к делу особого интереса, не мозолить глаза начальнику районного управления. Мол, у вас своих сотрудников достаточно, есть люди опытные, и вам руководящие указания совершенно ни к чему.