Впрочем, был еще один перстень – у самого казначея, Барина, невысокого дядьки лет пятидесяти. Но вместо бриллианта он предпочел крупный изумруд.
Кураторам регионов и смотрящим городов было известно, что владелец подобного знака отличия обладает немалой властью: он вправе единолично созывать сход, выступать в роли третейского судьи и, если понадобится, карать виноватых. Но даже по сравнению с хранителями казначей обладал почти монаршей властью.
– А если я предложу вам за него два «Мерседеса»? – неожиданно серьезно произнес Святой.
В глазах женщины Герасим прочитал нечто похожее на смятение, в следующую секунду она произнесла с улыбкой:
– Я согласна. Так где будет происходить наша сделка? – случайно или нет, но она посмотрела как раз в ту сторону, где играли в карты Глухой с Волыной. – Здесь слишком много народу.
А то, что произошло в следующую секунду, не поддавалось объяснению – она повернула перстень камнем ко внутренней стороне ладони, а растопыренную ладонь плавно положила на стол. Таким образом хранители предупреждали об опасности. Если это опять случайность, то не слишком ли их много за сегодняшний вечер.
Девушка неожиданно поднялась и развязной походкой направилась к выходу. Надо бы было схватить ее за руку, расспросить, каким образом к ней попал перстень, но что-то запретило Святому поступить таким образом.
Он сделал глоток, второй… В этот раз коктейль не показался ему изысканным напитком. Обыкновенное пойло. Монастырская наливка, настоянная на морошке и клюкве, куда поприятнее. Да и физиономия бармена не из обаятельных – приторная, словно переслащенный чай. Наверняка рассчитывает на добрые чаевые, а вот этого ему не видать!
Герасим с раздражением отодвинул бокал, и он скользнул по стойке бара.
Волына с Глухим выглядели увлеченными игрой. По их довольным лицам чувствовалось, что карта к ним шла. Причем Волына держался с некоторой хитрецой, как будто прятал в руках пятого туза. Дважды они обменялись знаками, незаметными для неискушенного наблюдателя, – обыкновенное движение пальцев, какое встречается в каждой игре. Но Святой мгновенно расшифровал поданные «маяки»: ходи с крестей, четыре взятки мои. Милая шаловливая забава взрослых людей. Он поднялся, намереваясь догнать брюнетку.
Неожиданно в соседнем зале раздался крик. Отчаянный, резкий. А в следующую секунду послышался еще один отчаянный вопль, заставивший передернуться даже самых увлеченных игроков.
Святой прошел в игровой зал. Предчувствия не обманули его: в центре зала лежала брюнетка, вокруг с перекошенными лицами застыли посетители. На левой стороне груди девицы медленно расплывалось алое пятно, заливая шелк платья. Герасим посмотрел на ее руки: перстня на безымянном пальце не было.
– Пойдем отсюда, – раздался над ухом голос Глухого, – сейчас сюда менты привалят. Не хватало еще светиться по глупости. – И уже со вздохом, в котором ощущалось обыкновенное человеческое участие, добавил: – Жаль! Такую бабу замочили!
Уже выйдя из казино, Петр Глухов поинтересовался:
– Это случаем не та баба, которая к тебе подходила?
Святой повернулся. У входа в казино царило безмятежное спокойствие: двое вышибал любезничали с высокой блондинкой, еще трое парней стояли здесь же и о чем-то непринужденно разговаривали. Или ужасная новость еще не выпорхнула из казино, или в этом заведении смерть очаровательной женщины всего лишь очередное досадное недоразумение. Нет, похоже, встревожились. Из двери выглянула растерянная физиономия, что-то быстро крикнула, и один из охранников заторопился в казино. Трое рослых парней, побросав окурки, последовали за вышибалой.
– Представь… она самая, – сказал Святой, неожиданно голос его взволнованно дрогнул.
– Что же она от тебя хотела?
Герасим уже хотел было рассказать Глухому о перстне, но раздумал. Глухой не был вором. Всего лишь обыкновенная пристяжь, которая сопровождает по жизни всякого законного, а следовательно, не входил в число посвященных. И так он уже чересчур много знает.
– Договаривалась со мной.
– И что? – не без интереса спросил Глухой.
– Она мне понравилась, – как можно равнодушнее произнес Святой. И вновь почувствовал, что не удалось, – в голосе послышалась какая-то ненужная интонация.
– Заметно. Вижу, что ты запал на нее. Только кто ее уделал, вот в чем вопрос, – веско высказался Волына.
Колода сидел на водительском месте, откинув голову. Безмятежная поза профессионального водилы, который устал от бесконечных дел своего хозяина и теперь терпеливо дожидался окончания дня.
Подойдя к машине, Святой увидел, что Колода мертв. На левом виске темнело небольшое пулевое отверстие, вокруг которого запеклась кровь.
– Не останавливаться, – не оборачиваясь, произнес Святой, – проходим мимо машины. Колода убит.
Глухой, похоже, тоже разглядел, что Колода убит, и, не сбавляя шага, проследовал за Святым.
Не сговариваясь, они шли еще минут десять, выбирая самые затемненные места. Где-то далеко за их спинами раздалась сирена «Скорой помощи». Минутой позже послышалась раздраженная милицейская речь из мегафона. Наверняка казино уже блокировали омоновцы, и сейчас посетители пытались выйти через оцепление.
– Давай остановимся, – взмолился Глухой в каком-то дворе, – покурить охота.
Сели на скамейку. Петр Глухов достал сигареты, руки его слегка дрожали. Он с наслаждением закурил, потом предложил сигарету Волыне.
Святой присел на скамейку, стоящую напротив. Расстояние между скамьями было небольшое, и они сидели, едва не касаясь коленками друг друга.
– Значит, Колоды больше нет, – первым нарушил молчание Герасим.
– Кто же его заделал? Узнаю, урою суку! – хмуро пообещал Глухой, с трудом справляясь с ознобом.
– Может, это как-то связано с общаком? – спросил Герасим. Он решил проверить своих спутников. Доверять никому нельзя.
– Не похоже, – подумав, отвечал Глухой, – с общаком он связан не был.
– Постой, – встрепенулся Волына. – Как это не был? А вот вспомни. Лет шесть назад его привлекал как-то Барин, сделал даже хранителем на полгода. А потом убрал. Объяснил, что он не законный, мол, статус не тот. Дескать, братва не поймет. Для Колоды, конечно же, обидно было, но что делать, понятия для всех писаны.
– Ну и вечерок сегодня, однако! Парочка трупов один за другим, – горестно выдохнул Глухой. – Не понравится это Шаману, бля буду, не понравится.
– А как там с машиной? – спросил Герасим. – Нас по машине не вычислят?
– Здесь все в ажуре, – немного успокоившись, произнес Глухой. – Тачка была на Колоду записана. На нас не выйдут. Сочтут за обычные разборы.
– Но как же он подпустил его к себе? – посетовал Волына. – Ведь Колода всегда ухо востро держал. Под сиденьем ствол хранил и палил из него при малейшей опасности.
– Значит, он этому человеку доверял, – задумчиво произнес Святой. Дым щекотал ноздри, остро воскрешая память о былой привязанности. И Святой огромным усилием воли удержал себя от соблазна выкурить сигарету.
– Вот что, доложите обо всем Шаману… и о женщине этой убитой тоже… Может, здесь связь какая-то прослеживается.
– Мне тоже так глянулось, – охотно согласился Глухой. – Эту бабу-то я сразу заметил, она вслед за нами вошла, на белой «девятке» подъехала. С ней рядом какой-то фраер крутился, длинноносый, когда она играла. Может, он ее и замочил? – посмотрел на Святого Глухой.
– Очень может быть… Вот что, вы езжайте к Шаману, а у меня еще кое-какие дела имеются. Скажите ему, что объявлюсь через пару-тройку дней.
– А ты куда, – отбросил в сторону окурок Глухой, – может, мы тебе чем-то можем помочь?
– Вряд ли, – покачал головой Святой, – есть такие вещи, которые нужно делать одному.
Глава 10
ТАЙНА СВЯТЫХ ПЕЩЕР
Святые пещеры находились на территории мужского Печорского монастыря. Седьмое столетие кряду они служили чернецам усыпальницей. Мощи, уложенные в домовины, оберегались многими поколениями монахов как самые большие святыни. Воздух в пещере был сухой, благодатный, и тела, хранившиеся без погребения, не подвергались тлену.
В самом дальнем конце пещер был небольшой уголок, где воры хоронили законных. Место было выкуплено у епархии за немалые деньги. Погребение, как правило, происходило скромно, а гроб с законным сопровождало всего лишь несколько человек, самых близких. В Печорский монастырь делалось очередное пожертвование, покойник, отпетый по православному обычаю, обряжался в холщовый саван и помещался в одну из ниш.
Именно Герасиму пришла в голову идея захоронения законных в монастырских пещерах; именно он вел переговоры с церковным начальством, обещая восстановить порушенные храмы и ежегодно делать в казну немалые отчисления. Взамен просилось немногое: молиться о загубленных душах, чтобы благодатный свет сошел на них и не дал затеряться во мраке безвременья.
Игуменом Печорского монастыря был отец Яков – мужчина лет семидесяти: крепкий, с мускулистыми руками, с простецкой крестьянской лукавинкой в глазах. Казалось, он готов был пойти на сговор с самим дьяволом, лишь бы вернуть прежнее величие некогда могущественному монастырю. И когда к нему приходил Герасим, Яков ни о чем его не спрашивал, а привечал так, как если бы в стены монастыря пожаловал сам владыка.
Усилиями законных монастырь понемногу одевался в прежние богатые одежды, а маковки главного собора даже покрыли сусальным золотом.
Прежде игумен видел Герасима в мирской одежде, подчас совсем далекой от официальных норм. В дорогу Герасим одевался просто, не гнушался обыкновенными джинсами и кроссовками. И сейчас Святому интересно было узнать, а сумеет ли признать его отец Яков в монашеском платье.
Святой сошел на знакомой станции. Отсюда, если пешком, до монастыря часа полтора. Недалеко небольшой городишко, где самая ходовая специальность лесоруб. Девки здесь маялись от безделья и едва ли не колоннами выстраивались у трассы в надежде подзаработать на кусок хлеба. Несколько девиц промышляло и на вокзале. Их было заметно издалека по вызывающим нарядам и яркой косметике. И лесорубы, соскучившиеся по женскому участию, направлялись к ним, как корабли на свет маяка.
Святой едва сошел на перрон, как к нему подскочила девица лет двадцати пяти и, одним взглядом определив в нем денежного клиента, слегка гнусаво протянула:
– Молодой человек, сигареткой не угостите?
Девушку можно было бы назвать симпатичной, если бы не румяна, безвкусно размазанные по широким скулам, а толстый слой белил делал ее лицо похожим на гипсовую маску.
– Отчего же не угостить? – охотно отозвался Герасим. – Только мне переодеться нужно… чтобы потом предаться всем возможным удовольствиям, – и многозначительно улыбнулся.
– Какой вы интересный, мужчина, – девушка кокетливо махнула рукой, голос ее при этом сделался совсем гнусавым, как будто бы ее мгновенно продуло всеми северными ветрами сразу. – Вы и так очень хороши.
– Мне этого мало, я хочу выглядеть неотразимым, – усмехнулся Святой.
– Ну, тогда вам нужно в мужскую комнату, она во-он в том конце здания.
– Спасибо. – Герасим направился в указанном направлении.
– Я буду тебя ждать, – пообещала женщина.
– Непременно, – серьезно ответил Герасим, – нам будет о чем поговорить.
Святой прошел в туалет. Он внимательно оценил себя в зеркале. В добротном джинсовом костюме, с короткой ухоженной бородкой, он больше напоминал фраера при делах, чем законного. Он не мог назвать себя красавцем, но что-то в нем было такое, отчего женщины липли к нему. Возможно, одних подкупала в нем мужественная внешность, других – вера в щедрое вознаграждение за доставленное удовольствие. Не далее как вчерашним вечером в его купе заглянула разбитная проводница с бутылкой водки. Как потом выяснилось, под служебным халатиком у нее не оказалось нижнего белья, что весьма облегчило процедуру раздевания.
Святой не без улыбки подумал о том, какое впечатление произведет на провинциальную путану его облачение. В его просторной спортивной сумке лежала ряса монаха. Обрядившись в нее, Святой вдруг испытал странное состояние – будто он вернулся домой после долгой разлуки.
Подхватив сумку, он еще раз подошел к зеркалу. Чернец с дорожной сумкой ядовито-оранжевого цвета представлял собой странное зрелище. Надо было бы подумать об этом пораньше. «А впрочем, какая разница! – в сердцах махнул рукой Герасим. – Каких только чудаков сейчас не встретишь на российских дорогах».
Открыв дверь, Герасим с достоинством, присущим служителям церкви, вышел в зал. Девица с алым ртом терпеливо поджидала его неподалеку. Она восторженно обернулась на звук отворяемой двери, но, заметив выходящего монаха, изменилась в лице.
– Может быть, покаяться хочешь, дочь моя? – безо всякого юродства произнес Герасим, подходя ближе.
– Мать честная, да ты никак ли монах! – ахнула девица, отступая.
– Отпускаю тебе грехи, дочь моя, – Герасим трижды перекрестил заблудшую и под удивленными взглядами немногих свидетелей покинул вокзал.
* * *
Отец Яков встретил Герасима приветливо. Долго расспрашивал про старого Гурьяна, сочувствующе кивал, когда Святой поведал о многочисленных недугах чернеца, ненавязчиво упомянул о собственном ревматизме и ломоте в суставах. А на вопрос вежливости, как обстоят дела в монастыре, игумен не без гордости отвечал, что восстановлен иконостас в соборе Успения и отлит колокол на главную звонницу.
Святому показалось странным, что настоятель ничего не знает о недавнем нападении на их монастырь, но рассказывать об этом не стал, жалея старика. Вчера из монастыря ему пришла весточка, что отец Гурьян находится в госпитале и, кажется, дело у него идет на поправку.
Герасим мучился вопросом, узнал ли отец Яков в скромном чернеце раскованного вора, каким он был всего десяток лет назад, щедро жаловавшего монастырю сотни тысяч долларов.
Но взгляд настоятеля был смиренным и не выражал ничего, что свидетельствовало бы о догадке.
Скорее всего не признал – уж слишком большая пропасть была между мирским обличьем Герасима и его нынешним обликом.
– А еще отец Гурьян попросил помолиться у святых мощей, – неторопливо говорил Герасим. – Говорил, будто виделся ему накануне сон, как святой Пантелеймон в ворота нашего монастыря постучался. Уж и не знаем, к чему бы это, а только добрая молитва никогда не повредит, – заключил он.
– Что ж, – бодро поднялся настоятель, – не буду мешать. Дорогу-то знаешь, брат?
– Найду я дорогу, приходилось бывать, – скромно отозвался Святой.
Низенькая дверь прикрывала туннель, уводящий в самую сердцевину горы. Прежде чем проникнуть в пещеру, нужно было полсотни метров пройти в три погибели, только потом взгляду представала картина, достойная восхищения. Огромная полость, достигавшая в высоту двух десятков метров, была залита светом факелов. У стен перед иконами, смиренно, словно солдаты в карауле, денно и нощно били поклоны монахи, не прекращая чтения молитв ни на минуту. И их песнопения под высокими сводами пещеры каждому вошедшему казались едва ли не голосами ангелов. Смешался поначалу и Герасим, но, попривыкнув и сотворив про себя молитву, распрямился и осмотрелся по сторонам. От самого пола и чуть ли не до свода пещеры виднелись глубокие ниши, на которых во множестве лежали домовины с мощами святых, праведников и просто обыкновенных монахов. Сколько же их здесь?! Две сотни? Три? Или, может быть, целая тысяча? Точного ответа дать не мог никто. Ибо хоронить в пещерах начали задолго до основания монастыря, когда Печору облюбовали для себя первые пустынники. Сотня лет понадобилась на то, чтобы заполнить мощами праведников главный зал пещеры, где почетное место занимала домовина устроителя монастыря – святого Макария.
Зал, где законные хоронили своих усопших, был поменьше центрального и находился почти в конце пещеры, куда можно было пройти по длинному коридору. Герасим ходил здесь не однажды и помнил едва ли не каждую пометку на стенах, оставленную многими поколениями богобоязненных монахов. В основном рисовали рыбу, что символизировала Иисуса Христа. После поворота, узкий, почти щелевидный проход открывается залом, освещенным несколькими десятками факелов. По настоянию законных в этой половине пещеры служба не прекращалась ни на один день, за что из общака в копилку монастыря сбрасывалась солидная копейка.
С каждым шагом Святой ощущал все большее волнение, и, когда в проход брызнул колеблющийся свет из зала, он понял, что нужно остановиться и успокоиться. Монаху полагалось не только ходить без спешки, но и не выражать открыто свои чувства. Что, интересно, подумают чернецы, читающие молитвы, когда увидят взволнованного собрата.
Успокоившись, Святой вошел в зал. Взгляд его невольно обратился в дальний угол пещеры – когда-то он выкупил это место для себя. И сейчас оно зияло пустотой, как и многие столетия подряд, терпеливо дожидаясь хозяина.
У невысокого налоя стоял монах и молился вполголоса. Заметив вошедшего, он тихо ушел, уступая ему место: разговор с мертвыми дело интимное, кто знает, с какой просьбой он может обратиться к заступникам божьим.
Святой поблагодарил, прикрыв глаза.
Правая сторона зала почти полностью была заставлена домовинами. Первое захоронение было произведено десять лет назад, и в гробу, у самого входа, спокойненько отдыхал гроза московских бандитов, вор со зловещим погонялом – Разбойник. Прожить ему довелось неполных тридцать восемь лет, напоследок приняв в грудь половину обоймы из «АКМ». В усыпальнице лежал он смирненько, сложив руки на груди, а у его изголовья коптила старинная лампадка, струя тоненькую ниточку копоти под самый потолок.