Золотое дно. Книга 2 - Роман Солнцев 4 стр.

Хрустов почему-то побледнел, как на собраниях в прежние времена, поднялся, взял рюмку. С полминуты молчал.

— Только стихов не читай… — шепнула ему жена.

— Ну вот!.. — Сморщился Льва Николаевич. — Словно птицу сшибла влет. Зачем?! Я не собирался… А теперь специально и прочту Бойцова. Пока Утконоса нет.

Галина Ивановна удивилась:

— А что, собирался зайти?

— Да, да! — торопливо проговорил Никонов. — Да! А ты читай, читай! Вы, бабы, какие-то иногда не чуткие. Давай, Лёвочка.

— Стихи р-рабочего поэта Алексея Бойцова. — Хрустов поставил рюмку и вскинул руку, едва не сбив на этот раз бутылку со стола.

Никонов и его жена поаплодировали. Хрустов, все такой же бледный, сел и, играя ноздрями, долго смотрел в некую точку. Дальневосточный гость тронул его за плечо:

— Все хорошо. А давай-таки Алешке телеграмму замахорим? Через МИД. Или прямо на посольство. Дойдет!

Хрустов словно не слышал. Галина Ивановна мягко отозвалась:

— Не стоит, мальчики, не волнуйте Алексея Петровича. Еще запьет. Майнашев как-то заезжал, говорит: беседовал с ним по телефону… как получит из России провинциальную газету или письмо, сразу заводится…

— Он за Россию страдает, — проворчал Хрустов. — Не то что.

— Да и кто нынче не пьет?! — хмыкнул Сергей Васильевич. — Врачи советуют!

— Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрет! — детским голоском весело продекламировала цыганистая Татьяна. — Ой, а это грибы?!

В квадратной посуде посвечивали, плотно сложенные, мелкие маслятки, как толстенькие патроны, а рядом в узком судне — грибы крупные, с засохшей клеёночкой шапки.

— Лева собирал… видите, белые… прямо фарфор.

— А у нас японцы весь урожай лисичек скупают и папоротник, — откликнулся, жуя, Никонов. — Слышишь, Галь? Пока они там все не съели, надо к нам, поправите здоровье…

— Нам и тут хорошо, — за жену ответил Лев Николаевич. Он вскидывал глаза на дверь, напряженно ожидая прихода Туровского. — Галька медсестрой работает. Нас уважают. Нам хватает.

Галина Ивановна смущенно улыбнулась Никонову:

— Лева в стройтехникуме преподавал, но строители здесь больше не нужны, расформировали… А бруснику кто собирает? Он ее, Сережа, как бульдозер совком…

— Поскольку и есть… с-совок! — напрягаясь, пробурчал Хрустов. Он все-таки был уже пьяноват, я-то знал, сколько он выпил. Могло статься так, что с появлением Утконоса взъярится и вечер встречи испортит. Между тем, еще не чующие грозы, постаревшие красотки, сидя рядышком, смотрели друг на дружку и смахивали слезы.

Зазвонил домашний телефон Хрустовых. Галина Ивановна, как пташка, легко вспорхнула, сняла трубку.

— Кого?.. Ой, он сейчас занят… — И пояснила мужу. — Варавва. Скажу, чтобы завтра позвонил?

— Нет! — рявкнул Хрустов и перехватил трубку. — Да, нет! Не забыл… тут Серега Никонов в гостях… кое-что ему объясняю… А завтра выходим! Этих мы как перчатки вывернем! — И бросив трубку на рычажки, хотел сам себе налить в рюмку.

— Перестань. Не надо больше, — тихо попросила Галина Ивановна. — Я не хочу, чтобы ты умирал. И рабочий класс, думаю, не хочет. — Она сказала эти слова очень серьезным тоном.

— А куда ты собрался выходить? — жуя, спросил Сергей Васильевич.

Хрустов только носом повел — мол, должен сам догадаться.

— А с ягодой, Сережа, куда пойдешь? — продолжала хозяйка. — Тут у всех у самих все есть. Японцы далеко. А в Саракане на базар не пустят, там из Баку власть захватили.

— Из Баку? — И гость, грузный, нависший над столом, подмигнув, пропел дребезжащим «козлетоном»:

При этих легкомысленных словах, да еще с эвфемизмом на лукавом месте, его жена привычно расхохоталась.

— Уже наклюкался?! Ну-ну! Теперь у них все пойдет про «это»…

— Про «это» уже поздно, или нет? — отвечал Сергей Васильевич, хрустя огурцом и толкая локтем Хрустова. И тут же, переменив лицо. — А что, иноземцев много?

— От России откололись, — пробурчал Хрустов. — И все равно — к нам десантами! И все деньги домой.

— Если выделят место, — продолжала хозяйка, — полвыручки отнимут… остальное — наша милиция…

— «Помидоры» в погонах, — Лев Николаевич махнул рукой, толкнул в губы пустую рюмку. — Погубили державу…

— Вот и я говорю, Левка, — Никонов кивнул и раз, и два, добавляя значительности своим словам. — Надо собираться и — с нами… Я всё сделаю, не последний там человек. Бросайте эту дыру… и аля-улю. Столько сил отдано, пора и отдохнуть.

Никак не отвечая, супруга Льва Николаевича раскладывала гостям и мужу рыбки и грибов. Хрустов же, вдруг согнулся на стуле и загудел, как шмель или пылесос:

— Ну, даже если я сойду с ума… с тобой полечу, как последний предатель! А жить? Ну, отдохнем у тебя месяц… а потом? Эту квартиру никто не купит, отсюда бегут.

— Я, я у тебя куплю ее! И там тебе выдам новую! Ой, какой же упр-рямый! — Никонов тяжело поднялся, обошел стол и потрепал по голове седого, исхудалого, как подросток, Льва Николаевича. — Лёвка?!

Хрустов, играя желваками на скулах, молчал.

— Ой, а пельмени-то зябнут, — воскликнула Галина Ивановна и принялась добавлять в тарелки. — Мы так рады видеть вас, часто вспоминаем… особенно, когда у вас там циклоны, ураганы…

— Циклопы… уркаганы… — отозвался эхом насмешливо Никонов.

— Да где? Это редко!.. — возразила старой подруге Татьяна Викторовна. Она быстро-быстро моргала, как это делала и прежде, в молодые годы, когда отстаивала какую-нибудь мысль. — У вас тут нынче куда тревожней… нам рассказали по дороге…

Галина Ивановна пристально смотрела на мужа.

— Прожили четверть века — и ничего. Скоро пенсию начнем получать… что еще надо?

— Да, да, — вяло отозвался Хрустов.

— Закусывайте, всё со своего огорода, — хозяйка пододвигала вазочки с малосольными огурцами и помидоринками, каждый из которых похож на маленький выстреливший парашют.

— Что за сорт? — деловито спрашивала Татьяна Викторовна.

— Нравится? Фонарики.

— М-да, вкусно… — хвалили гости. — А вот у нас там… все большое, мэм, как в Мемфисе, хе-хе. — Никоновы острили одинаково.

И они, и Галина Ивановна заговорили со знанием дела про свои огороды, про сорта овощей, про цветы, про кедровые орехи… на Дальнем востоке ядра орехов крупнее саянских раза в два! А лимонник за лето взвивается аж до крыши дачи…

— А у тебя, Родя? — иногда вспоминали и обо мне, и я тоже что-то говорил, все тревожнее поглядывая в сторону двери — мне передалось злое нетерпение молчащего Хрустова. Что-то будет?!

Его состояние чувствовал и Никонов. И видимо, вконец разозлился. Отведя руку Татьяны Викторовны, налил себе в рюмку «кедровой» и махом выпил. И налил еще. И вдруг со стороны налившегося багровой силой здоровяка начались странные шуточки в адрес тщедушного Хрустова.

— Ну, какой ты Лев Николаевич? Ты Лёвка, мальчик… Писатель Толстой — да, был Лев, с бородой. Конечно, бог отпустил тебе голос… непонятно — зачем?

Хрустов буркнул:

— А ты ти-ти-ти… вроде девицы всю жизнь. Не сменил ориентацию?

— Я в этом ничего не понимаю, — как бы слегка обиделся Никонов. — И шутки твои не русские. Случайно не еврей? Это у них все больше Лёвы…

— Я русский! И этим плох! Я бы мечтал стать марсианином.

— Ого! Чтобы весь мир умилялся, президенты считали за честь пригласить?

— Сережа, перестань!.. — взмолилась Галина Ивановна. — После болезни не надо его заводить… Слабый стал.

— А я что? Я ничего. — Сергей Васильевич хмуро помолчал и, пересилив себя, воскликнул. — Как хорошо, что мы собрались! Слышишь, ты, «дрожжит магния»? Галка, сейчас и Валерка придет. Насчет вертолета договаривается… на Горб слетаем… помнишь, Таня, гору? Вроде великана каменного…

От этой новости Хрустов и вовсе закаменел.

— Лева, ну хватит! — заорал на него сверху Никонов. — Он тебя уважает!

— А почему бы ему меня не уважать?! — взвыл Хрустов, вскакивая из-под его руки. — Я не воровал, никого не предавал!

— Если остались какие недоразумения, лучше глаза в глаза!

— Я когда выводил народ, почему-то он не захотел глаза в глаза!

— Народ разный! Я вот слышал: вольно Хрустову бузить… у самого сын на ГЭС работает.

— Ну и что? — отшатнулся, как от удара в грудь, Хрустов. — Он по электрической части! Он спец! И вообще, это его личное дело.

— Конечно, личное… но кое-кто намякивает: не сидишь совсем уж без копейки. Не сам, так сын трудится в сфере ГЭС.

— Может, мы все трудимся в сфере Солнца, и что??? — во весь свой левитановский бас зарычал Хрустов. — А у сына, кстати, я ни копейки и не беру! Все знают, я ему сто раз говорил: уходи! Иди хоть лампочки на столбы вешать! Или не веришь?!

— Да что он на меня буром?! — всплеснул лапищами Никонов. — Я про то, что слышал. Знал бы ты, что про меня говорят! А я ведь тоже не хухры-мухры! За всю жизнь в отпуске был три раза.

— У народа тоже, кое у кого, сыновья на ГЭС работают, — уже не слушал его Хрустов. — Я — об основном народе, который плотину построил! Нас кинули, как… женщин!

Галина Ивановна встала, положила руку ему на шею, потом сунула под воротник, на шишечки позвонка. Как малому ребенку.

— Лёвочка… Лёвочка…

Хрустов, не отвечая, в каком-то странном, полусогнутом виде шагнул в сторону и, быстро уйдя в другую комнату, — было слышно — упал на постель. Наверно, в обиде зарылся в подушку. Была у него в юности такая привычка.

Жена тихо сказала:

— Что делать, нервы… — и вдруг, пристально посмотрев на распаренного Никонова, взяла бутылку кедровки и поднесла горлышком к носу. — А-а, так вы всю выпили… тут сплошная вода… думаю, чего он так?.. Ой, Сережа, у него же может случиться приступ.

— Да я один, один пил, Галка! — оправдывался огромный Никонов.

Галина Ивановна прошла к Хрустову.

Татьяна Викторовна, сделав круглые глаза, погрозила мужу кулаком.

— Да там было-то градусов пятнадцать… — пролепетал Никонов. — Танька, видишь, я-то нормальный?

— Может, скорую вызвать? — громко спросила гостья.

Из спальни на цыпочках выплыла Галина Ивановна, дирижируя руками, как улыбающееся привидение:

— Тс… ничего-ничего… кажется, уснул. А может, и вы отдохнуть хотите? Я вас в детскую определила. А как сын забежит, подниму.

— Но сейчас Валера придет, — прошептал Никонов.

И в эту минуту в дверь позвонили.

— Открывайте ему сами! — крикнул из спальни Хрустов. Он все слышал. И обо всем помнил. И Галина Ивановна пошла к двери.

Позже переговорив с Туровским, я увидел события этого дня еще и с другой точки зрения. Так делал, если помните, Лева Хрустов в своей летописи. Кстати, вы обратили внимание: никто более про нее не упоминал? Очевидно, Илья в самолете рассказал Никоновым, как отец заставил свои бумаги сжечь…

Так вот, у Хрустовых ждали Туровского, а сам Валерий Ильич в эти минуты ждал звонка Ильи Хрустова и еще одного очень важного человека. Туровский затеял замечательную идею, и уж как-нибудь, но Лев Николаевич не сможет испортить праздник.

Туровский восседал в кабинете на верхнем этаже трехэтажного красного здания, облитого меж окнами по вертикали алюминиевыми полосами (в народе кличка — «выставка галстуков») — подарок Сараканского алюминиевого завода. Да и как не подарить матери-кормилице с ее электрическим молоком?

На столе у директора сверкает куча иных подношений, и все оттуда же: генеральный директор САРАЗа, веселый хохол Тарас Федорович Ищук всучил Туровскому в день его рождения серебряную статуэтку полуголого Ахиллеса, стоящего на одной ноге, вернее — на пятке, приваренной к серебряному же макету ГЭС. Юмор заключается здесь в том, что, когда вы включаете крохотный рубильник, у Ахиллеса в плавках начинает пульсировать красный свет.

И еще на столе имеется игрушечный самолетик (алюминий, как известно, идет прежде всего на авиацию), и если вы тронете пропеллер, то самолетик начинает насвистывать песенку «Ах, какая женщина… мне б такую». Тоже подарок Ищука. Наверное, с возрастом у многих известная тема начинает занимать большое место в жизни…

Когда в этот свой приезд я встретился с Туровским, он очень тепло отнесся к нашему возобновившемуся знакомству. Сам не понимаю, почему. Он точно вспомнил меня, мой красный шарф, мой скромный фотоаппарат «Смена». Ведь именно этим аппаратом я увековечил его в штабе: смуглый парень с усиками дерзко смотрит прямо в объектив, на столе перед ним желтая каска, за спиной — портрет Гагарина с автографом. Этот фотоснимок третье десятилетие висит в музее Сибири.

Я подумал, теперешнему Туровскому, возможно, не хватает общения с людьми, которые от него не зависят. В своих беседах со мной он был откровенен, даже, пожалуй, чрезмерно. Может быть, его вводила в заблуждение моя привычка постоянно кивать, когда я слушаю другого человека. А возможно, к старости он стал более насмешлив и безжалостен к самому себе… Не зря же сказал Никонов: Утконосу ничего уже более не нужно, он всё получил… И вообще собирается сматываться в Москву…

Мне он рассказал, что его жена Инна в последние годы живет вдали от него, в столице, у Туровских там вторая квартира. Наверное, у нее любовник. Дочь закончила Иняз, тоже — яблоко от яблони… еще недавно изображала юную светскую львицу… и кажется, наконец, эта дурь кончится. Инна-маленькая повенчана, всё состоялось вроде бы по любви. Она красотка и он красавец. Флаг в руки и вперед!

Когда же сам Валерий Ильич встречает вдруг на улицах поселка смазливую юную женщину, сладкий холод пронизывает его нутро, но директор ГЭС говорит себе: нет, ты не имеешь права, тебя здесь все знают, не хватало еще провокации, а потом и обвинений в аморальности.

Но сегодня, в день прилета вместе с Никоновыми в Виру, что-то в груди у него проснулось и завопило: юность, юность наша где?! Мы же были парни что надо, нас все любили!.. я на этой Таньке Никоновой, тогда Аньке Пчелиной, едва не женился… а женился на другой, на Маринке. О, Марина!.. Прости меня.

Она заболела от укуса клеща, ее парализовало… И не долго прожила… Славная была девчонка… вот ее, ее любил Валерий… до онемения в теле, до опустошения… Нынешняя жена Инна Илларионовна была выбрана им уже позже, года через три после смерти Марины…

Грызя трубку, которую он давно не курил, да и прежде-то покусывал для красоты профиля (всегда берег здоровье), Туровский в ожидании телефонных звонков с усмешкой раздумывал, как, верно, сейчас старые дружки поминают его, перемывают косточки. Впрочем, Никонов подготовит почву. Учитывая вздорный характер Хрустова, чем дольше будет ожидание прихода третьего члена команды, тем лучше. О, Левка, доморощенный философ! Вечный борец за всеобщую справедливость! Где она, где эта всеобщая справедливость?

Лёвка не может простить, кроме всего прочего, что Валерий не уберег Марину. «Тоже, петух вселенной… А мне ее не жалко?! Он, видите ли, училась с ним в одной школе… она, видите ли, к нему на стройку приехала… и если бы не Галка, он бы на ней женился… Ну, а то, что заболела… что же, я должен был сидеть сиднем возле нее и год, и два, и три? А кто будет исполнять обязанности начальника штаба на стройке? Милый, ты не имеешь представления, какая это была бешеная работа! 24 часа в сутки! До молний в мозгу!»

Туровский протянул руку, взял самолетик со стола и запер в нижний ящик. Хотел убрать и Ахиллеса — но не сегодня-завтра заявится в гости генеральный директор САРАЗа, обидится ж, не узрев подарка на столе. А ссориться с ним даже по мелочи не стоит: Тарас Федорович женат не абы на ком — на дочери прощенного властями олигарха-волкодава Циллера, и сам вхож в правительство. И если что случится, только они и помогут.

Хотя, с другой стороны, дружба с Ищуком опасна.

Кстати, Валерий Ильич именно у него решил попросить вертолет для Никонова, в тайгу слетать. Как только дождь утихомирится. И чего Сергей Васильевич рвется туда?

У дирекции ГЭС имелся и свой вертолет, но весной, во время облета «зеркала», отказал двигатель, с трудом сели на лысом склоне горы, используя режим ротации. До сих пор чинят в сараканском аэропорту.

В тайге можно будет отпраздновать свадьбу дочери, а заодно обсудить один вопрос, о котором не ведают пока ни Хрустовы, ни даже Никонов. Много сейчас волков точат зубы на наше молоко…

Вошла секретарша Ирина Николаевна, миловидная женщина лет тридцати, истинно русская красотка, чуть полноватая, вся в красном (шефу нравится красный цвет, у него и жена носит вишневые и бордовые платья):

— Звонят из электротехнического… третий агрегат греется.