– Ну что вы, уважаемый, застыли у порога? – решив взять вежливый тон, на правах хозяина сказал Анохин. – Проходите, располагайтесь! Теперь это и ваш дом тоже.
– Мир этому дому, – глядя куда-то под ноги, негромко сказал новый сокамерник Анохина. – Меня Федором кличут, мил человек.
Анохина как обухом по голове стукнуло… Неужели?! Тот самый дед Федор, с которым он накоротке познакомился еще в общей камере Вятского СИЗО? И который цынканул ему на этапе, предупредив о кознях Клеща и его свиты?! Да, кажется, так и есть… Вот только раньше, седой, небритый, в своем диковинном волчьем малахае, он выглядел едва не на семьдесят. А теперь, стриженный наголо, с бритыми щеками, Федор был едва узнаваем и казался с виду еще вполне справным мужиком…
Анохин уже хотел было напомнить ему их давнее знакомство, но прикусил язык, вовремя вспомнив о том, что здесь все видно и все слышно.
– А меня Сергеем звать, – сказал он. – Да вы проходите, проходите… Присаживайтесь на нижнюю шконку! Вот что, Федор! Сейчас я мигом постели поменяю местами…
– Я, мил человек, и на верху могу, – посмотрев не столько на него, сколько сквозь него, сказал Федор. – Не стоит…
– Вот еще! – Анохин едва не силком усадил его на нижнюю шконку. – А знаешь… давай-ка ты приляг, Федор! Отдохни, расслабься… И вообще… не бери пока ничего в голову!
Дед и вправду лег, повернувшись лицом к стене. Узнал ли он Анохина? Пока трудно об этом судить… Похоже, что он маленько не в себе. То лежит тихонько, словно и не дышит, то что-то бормочет себе под нос… «Ох, ох, ох… грех-то какой… Что ж это я замыслил… нельзя, нельзя так-то! Слава т-те, О-осподи, Христе наш… Спасибо угодникам и ангелам небесным, что уберегли… Вот был бы грех-то!..»
Анохин бесшумно прохаживался по камере, с тревогой прислушиваясь к невнятному бормотанию. Это же тот самый «дед», про которого он говорил врачу!.. Ну и ну!
Пообщаться с Федором Анохин в этот день не смог: его нового сокамерника вскоре увели на «медицинские процедуры»…
Глава 23
ГДЕ СИЛОЙ ВЗЯТЬ НЕЛЬЗЯ,
ТАМ НАДОБНА УХВАТКА…
По поводу человека, который должен был заменить убитого уголовника Шлепу, в руководстве особого лагпункта вспыхнул нешуточный спор.
Когда из «девятки» доставили заключенного, отобранного из списочного состава Игорем Глебовым, воспротивился Кочкин – плотный, коренастый, крепко сколоченный мужчина лет тридцати семи, старший по режиму, правая рука самого Абросимова-младшего.
«Нахрена нам сдался этот дед? – высказался он прямо, без околичностей. – У нас здесь, Игорь Валентинович, не дом для престарелых…»
Хотя Глебов и сам сомневался, что ему удастся провести Федора через комиссию, он все же не замедлил с ответом:
– Да, верно, ему пятьдесят с гаком. Ну так и что из того?! Зато он вынослив, как лошадь.
В их спор вмешался Дмитрий Абросимов.
– Раздевайся, дед! – скомандовал он почти весело. – Сейчас мы посмотрим, на что ты еще годен.
Неожиданно даже для самого Глебова, Федор Уваров оказался оч-чень даже крепким еще мужичком: поджарый, костистый, крестьянским трудом закаленный. После того как Глебов дополнительно продиагностировал Уварова на своем терминале, Абросимов дал «добро».
– А что… Пусть дед остается, – сказал он. – Включайте его в команду! С его участием действие будет выглядеть даже более правдоподобно… – И не удержался, чтобы не отпустить шпильку в адрес Глебова. – Сначала, Игорь Валентинович, вы практиковались на младенцах, – сказал он, криво усмехаясь, – а теперь решили, вижу, за стариков взяться?..
Ближе к полуночи, после того как они прооперировали под местным наркозом «новенького» «В-5», ассистент Глебова ушел отдыхать. Игорь Валентинович задержался, сказав, что хочет привести в порядок медицинскую документацию.
Оставшись наконец наедине с самим собой, он заварил чашку зеленого чая, опустился в кресло… Задумался, смежив тяжелые, набрякшие от хронической бессонницы веки.
После общения с Абросимовым, – не только младшим, но и старшим – Глебов каждый раз ощущал сосущую пустоту в области диафрагмы. Вот и на этот раз Дмитрий походя ткнул его лицом в грязь, дал понять, что на деле он ничем не лучше их… Опять он вспомнил тот эпизод, когда Глебова пытались подписать на участие в экспериментах по обкатке самой миниатюрной, четвертой серии «изделий „ВЧК“». Кстати, название «изделию», имеющему теперь разные модификации, выбрали весьма выразительное, говорящее. Расшифровывается же оно весьма просто: «Вживляемый чип контроля»…
К разработке «ВЧК» Глебов не имел отношения, поскольку в этих сферах он мало что смыслит. С ним, правда, советовались по поводу композитных материалов. В плане симбиоза трансплантируемых изделий с различными человеческими органами, прежде всего мышечной тканью. Вот здесь, в данной сфере, находящейся на стыке передовых технологий и современной медицины, Игорь Глебов считается большим специалистом…
Глебов тогда попытался сбежать… Хотя ему в силу целого ряда обстоятельств теперь некуда было деваться, кроме как работать на Абросимовых. Причем максимально добросовестно… Но ему все равно не особенно доверяли: содержали в охраняемом балашихинском филиале фирмы, а когда случались выезды в столицу, то Игоря опекали как минимум двое сотрудников. На всякий случай Абросимов-старший даже распорядился окольцевать его браслетом и дал команду присвоить Глебову личный идентификационный номер…
Опыты по имплантации микрочипов четвертой серии предполагалось осуществлять в одном из окраинных московских роддомов. В пустующем корпусе больницы, взятом в субаренду фирмой, связанной со структурами Абросимова-старшего, и была в январе спешно оборудована спецлаборатория для проведения серии опытов над «неучтенными» новорожденными, которых свозили сюда с окрестным роддомов – речь о младенцах, от которых при рождении отказались их матери.
Хотя Глебов в то время плотно сидел на крючке, он не смог заставить себя участвовать в подобном циничном и бесчеловечном проекте. Он выждал удобный для бегства момент… Исхитрился открыть окно в туалетной комнате и выбрался через него наружу, а уже затем перемахнул через ограду «роддома» и попытался скрыться…
К несчастью Игоря Валентиновича, новый объект плотно опекало одно из подразделений службы безопасности фонда, оснащенное в том числе и мобильными поисковыми комплексами, которые в ту пору, как и многие другие абросимовские ноу-хау, проходили обкатку в условиях мегаполиса. Оказался на месте и сам Судзиловский, глава московского филиала СБ. У Глебова в ту ночь, когда он попытался совершить побег, было на выбор лишь два варианта: попытаться как-то вывести из строя браслет, причем в считанные минуты, пока его не засекли, или через дежурного по столичному управлению ФСБ потребовать помощи (хотя он не знал истинного положения дел, но все же догадывался, что у Абросимова должны быть недоброжелатели, тайные и явные враги)…
Вся эта история закончилась плачевно. Тогда погибли двое московских милиционеров. Ну а самого Глебова, от греха подальше, переправили из столицы в вятскую глухомань, где уже началось сооружение секретного полигона и особого лагпункта при «девятке» И где для Игоря Валентиновича и двух его коллег оборудовали новую «навороченную» спецлабораторию…
Опустошив в несколько глотков кружку с остывшим чаем, Глебов уселся за письменный стол. На каждого из литерных зэков здесь заведен медицинский формуляр. Данные из них, в несколько сокращенном виде, затем постепенно переводились на компьютерные диски, каковые изымал лично Дмитрий Абросимов. Когда очередной этап экспериментальной фазы проекта «Нимрод» подойдет к концу, формуляры будут изъяты и, вероятнее всего, уничтожены. Ну а вся отфильтрованная, важная, полезная для будущего информация будет храниться где-нибудь в укромном месте уже на электронных носителях…
Глебов достал из ящика стола несколько формуляров наугад, взял с подставки «Паркер», но писать пока ничего не стал… Вновь одолели тяжкие думы.
…В первые месяцы своей командировки в Германию Глебов был весьма осторожен. Он уже в ту пору мечтал вырваться из-под плотной опеки Фонда, в особенности Абросимова-старшего, который постепенно прибрал там всю власть. И как ученый, и как практикующий хирург Глебов целиком и полностью был удовлетворен теми условиями, – превосходными не только по российским, но и любым другим меркам, – каковые ему и некоторым другим специалистам сумели предоставить эти люди. По сути, ему ни в чем не было отказа. Тогда, в середине девяностых, Глебов был слеп и глух. Он занимался любимым делом, имел хорошую крепкую семью, был прилично обеспечен. Так, например, уже в двухтысячном году на счетах одного московского и двух зарубежных банков у него лежало около шестисот тысяч долларов…
До поры Игорь Валентинович даже не догадывался, что для него соорудили клетку. Тем более он не мог знать, как далеко заглядывали Абросимов и его люди еще в те годы, какие в действительности цели они перед собой ставили и на что они готовы были пойти ради осуществления своих далекоидущих планов.
Да, Глебова отпустили работать по контракту в Германию. Постажироваться, так сказать. Но семья, его близкие остались в России – в качестве заложников.
Пока Глебов раздумывал, пока он зондировал осторожно почву в ходе разговоров с немецким коллегой, руководителем клиники при мюнхенском научно-исследовательском центре, на него вышли представители одной из немецких спецслужб. А именно – Федерального ведомства по охране конституции. Очень скоро выяснилось, что Германия – равно как, надо полагать, и другие мощные страны, прежде всего США – в условиях секретности разрабатывает свой аналог российской исследовательской программы «Нимрод». Конечно, напрямую с Глебовым о таких вещах немцы не говорили. Но они друг друга и так прекрасно понимали. У Игоря Валентиновича, надо сказать, имелось что предложить немцам. Он готов был поделиться информацией. Но с одним условием: они должны вытащить его близких из абросимовских лап и, перевезя в Германию, укрыть в надежном безопасном месте…
Глебов сбросил бундесам какой-то мизер информации о третьей серии ВЧК и поделился кое-какими сведениями о тех медучреждениях и спецлабораториях, которые взял под свое крылышко абросимовский фонд. И уже одного этого, как он понял, хватило, чтобы его контрагенты в Германии подписались на все выставленные им условия.
Из двух зол, как известно, выбирают меньшее.
Сразу по прибытии в Москву Глебов написал заявление об уходе «по собственному» на имя главы филиала, которому он, в качестве завлабораторией, формально подчинялся. В тот же день у него состоялось объяснение с Абросимовым-старшим. Оба они, хотя и пришли к какому-то компромиссу, остались недовольны друг другом. Глебову пришлось подписаться на то, чтобы поучаствовать в испытаниях новой модификации «ВЧК». Хотя Николай Дмитрич обещался, что уже через полгода отпустит его восвояси, Игорь Валентинович этим его посулам совершенно не верил. В ответ Абросимов вынужден был пообещать, что он не будет препятствовать выезду родственников Глебова из России в любую из зарубежных стран на их собственный выбор.
Состоялась рокировка: Глебов, вернувшись из Германии, остался в России, а его близкие незадолго до наступления Нового года отбыли в Мюнхен, взяв с собой лишь личные вещи, документы и ценности.
Предполагалось, что Глебов, как и прежде, будет трудиться в балашихинском филиале и что немцы, как только представится возможность, выдернут Игоря Валентиновича из рук надсматривающих за ним здесь людей. Но получилось несколько иначе… В середине января Глебову показали заснятую в Германии пленку, на которой были запечатлены его жена и сын, гуляющие по улицам Байрейта. Мол, руки у нас длинные, мы и за бугром кого хошь достанем… И хотя Глебов знал, что его семью охраняют и что в Байрейте они задержатся не более трех месяцев, которые уйдут на адаптацию и курсы немецкого языка, после просмотра этой видеокассеты, которую передал ему с соответствующими комментариями и напутствиями Дмитрий Абросимов, у него не раз от страха и тревоги сжималось сердце в груди.
Глебов устало потер свинцовые веки пальцами.
Тяжело вздохнул.
Затем, вооружившись «паркером» и осьмушкой бумаги, принялся составлять маляву для морпеха Анохина, которому уже вскоре предстоит пройти через очень трудные испытания.
Глава 24
ВСЕ ХОРОШО, ПРЕКРАСНАЯ МАРКИЗА
Валера Швец понятия не имел, сколько времени он просуществовал в той яме, в том провале собственного сознания, куда его отправил ударом приклада в лоб спецназовец на Носовихинском шоссе.
Что-то подсказывало ему, что с того времени минуло уже несколько суток, возможно, даже целая неделя.
В какой-то момент он даже понимал, отдавал себе отчет в том, что находится под воздействием каких-то наркотиков либо психотропных препаратов… Но затем вновь забывал обо всем.
Существование его нынче состояло из череды видений, перемежавшихся провалами в сознании.
Из всей той бредятины, которая крутилась у него в голове, запомнились и отложились в памяти лишь обрывки каких-то сновидений. Так, например, он привиделся самому себе в какой-то больничной палате привязанным к операционному столу… Никакой боли он не чувствовал, но было – жутковато. Кажется, обошлось, и ничего жизненно важного ему не отрезали. Лицо одного из врачей показалось Валере знакомым. Ну да, так и есть… это же Игорь Глебов! Тот самый человек, которого разыскивает Маша Данилова. Кстати, его фото Швецу показывал куратор из спецотдела, так что ошибочки тут быть не могло…
«Здравствуйте, гражданин Игорь Глебов, – стараясь глядеть на него строго, как и положено блюстителю закона, сказал капитан милиции Швец. – Где это вы пропадали, уважаемый?! Я вот на вас вынужден розыскное дело завести! У меня есть к вам конкретный вопрос! Скажите, только прямо, где вы сейчас находитесь?! В Германии, в местечке Байрейт? В России, где вас кое-кто числит пропавшим без вести? Или вас уже нет в живых?»
Наверное, он лишь шевелил губами, силясь хоть что-то произнести, потому что Глебов – даже тот, что посетил его во сне, – оставил все вопросы без ответов.
Но это так, пустячок.
Швецу привиделось кое-что и по страшнее операционной палаты.
Ему вдруг приблазнилось, что он – маленький мальчик Петя, из которого потом вырос офицер КГБ, превратившийся со временем в пожилого мужчину Леонтьича, у которого явно не все дома. Вот! Однажды, воспользовавшись дыркой в высоком дощатом заборе, а также опустившимися на землю сумерками, он, то есть мальчик Петя, пробрался на территорию спецполигона. В принципе, он хотел всего лишь наведаться тишком во фруктовый сад – яблони на здешней почве плодоносят удивительно сочным белым наливом, – но заплутал и вышел совсем в другое место…
Он увидел, укрывшись в полосе кустарника, свежевырытый ров, на краю которого, вытянувшись в цепочку, стояли какие-то люди, одинаково сутулившиеся, с бессильно опущенными головами и связанными руками. У всех этих людей не было лиц, одни лишь затылки. Позади строя, за спинами этих сутулых безликих особей, прохаживались какие-то мужчины в военной форме, среди которых он – то есть мальчик Петя – узнал и своего отца. У кого-то из этой особенной группы людей были узнаваемые лица… Обличья же других были невыразительными, какими-то стертыми. Но все они, эти мужчины, без исключения вооружены кто «наганами», кто, как его «отец», пистолетами ТТ.
Он увидел, как отец подошел к крайнему цепочке безликих. Протянул руку к ближнему, словно хотел дотронуться до затылка. Что-то щелкнуло приглушенно, и крайний мужчина без лица, ступив шаг вперед, рухнул в канаву.
Остальные военные тут же принялись за работу: «щелк!», «щелк!», «щелк!».
Смотреть на все это было жутко, но мальчик Петя все равно смотрел… как завороженный, не смея оторвать глаз.
Вдруг какая-то сила выдернула его, мальчика, из кустарника, встряхнула, да так сильно, что у него клацнула челюсть…
– Что?! Подглядывать вздумал! – прозвучал над ухом чей-то знакомый до ужаса голос.
Над ним, над мальчиком Петей, злостно нарушившим существующие здесь, в Бутове, строгие правила и запреты, навис не кто иной, как сам Дмитрий Абросимов: светловолосый гигант, у которого даже брови белые; альбинос с черными глазами, в глубине которых, подобно адским угольям, переливаются, посверкивают багрово-красные огоньки.
Этот страшный человек, которого опасались даже его сослуживцы, ведал ликвидациями на полигоне. И этим, собственно, уже все сказано.
– Ты преступил наш закон! – сказал Абросимов и потащил малолетнего злоумышленника туда, откуда доносились все эти «щелк!», «щелк!». – Товарищи… вот еще один враг народа! Какие есть предложения?
– Исполнить! – успел первым высказаться отец. – В расход!
– Исполнить!.. Исполнить!.. – согласно закивали головами пахнущие порохом и кровью чекисты. – Шлепнуть негодяя, и весь разговор!
Швец почувствовал, как вся его жизнь перетекла в одну точку и сконцентрировалась где-то у основания черепа… Успел ощутить, как его мощным рывком бросило вперед… и тут же очнулся, придя в себя наконец после нескольких суток беспамятства.
В первые секунды у Валеры было такое ощущение, словно он только что очухался после крутого бодуна.
Поначалу он и повел себя соответственным образом, автоматически следуя – как и положено высшему примату – уже отшлифованным прежней жизнью рефлексам. То есть уселся в кровати и стал искать бутылку с водой или чайник, чтобы залить водой полыхавший в утробе пожар…
Ну и где это, спрашивается, он умудрился так нажраться?