— Послушайте, доктор Квемот, — сказал Бейли, — не надо ради меня все упрощать. Я не социолог, но прошел элементарный курс в колледже — земном, конечно, — скромно добавил он, чтобы предупредить встречное, более обидное, замечание собеседника. — И могу разобраться в формулах.
— В формулах? — чуть ли не взвизгнул Квемот.
— Не в роботехнических, конечно, тут я пас, но в социологических могу. Например, мне знакомо соотношение Терамина.
— Что-что?
— Может быть, у вас оно называется по-другому? Зависимость степени терпения масс от предоставляемых привилегий: дэ итое, деленное на йот, в энной степени…
— О чем вы говорите?
Бейли растерянно умолк, сбитый с толку резким тоном Квемота.
В чем дело? Ведь зависимость терпения от привилегий — это основа основ науки управлять массами без взрыва. Отдельная кабинка в общественном туалете, предоставленная одному человеку за особые заслуги, заставит х человек терпеливо дожидаться такого же подарка судьбы, причем величина х зависит от разных категорий среды и темперамента, что и вычисляется по формуле Терамина.
Но с другой стороны, в мире, где одни привилегии и никто не терпит лишений, коэффициент Терамина стремится к нулю. Наверное, он неудачно выбрал пример. Бейли сделал новую попытку:
— Видите ли, сэр, одно дело — качественный анализ роста предубеждения против личных встреч. Мне от него никакой пользы. Мне нужна точная формула этого предубеждения, чтобы я мог с ним бороться. Я хочу убедить людей согласиться встречаться со мной, как согласились вы.
— Мистер Бейли, нельзя же обращаться с человеческими эмоциями, как с рефлексами позитронного мозга.
— Я и не говорю, что можно. Роботехника — дедуктивная наука, а социология — индуктивная. Но математикой можно пользоваться и в той и в другой.
Квемот помолчал и сказал дрожащим голосом:
— Вы же сами сказали, что вы не социолог.
— Да, но вы-то социолог. Как утверждают, лучший на планете.
— Я здесь единственный. Можно сказать, я и создал эту науку.
— Вот как? — Бейли помялся, потому что следующий вопрос казался дерзким даже ему самому. — А вы знакомы с трудами по социологии?
— Аврорианские труды я читал.
— А земные?
— Земные? — Квемот засмеялся деланным смехом. — Мне бы и в голову не пришло знакомиться с земной наукой. Простите, не хотел вас обидеть.
— Ну тогда извините. Я думал получить от вас конкретные сведения, которые помогли бы мне при встречах с другими людьми, так сказать, лицом к лицу…
Квемот издал некий странный звук, его стул отлетел в сторону и с грохотом перевернулся. Бейли услышал сдавленное «извините», и Квемот с неподобающей быстротой выскочил из комнаты.
Бейли вскинул брови. Что он сморозил на этот раз? Иосафат! Снова нажал не на ту кнопку?
Он нерешительно поднялся с места, но тут вошел робот.
— Господин, мне поручено передать, что мой господин свяжется с вами через несколько минут.
— Свяжется, бой?
— Да, господин. Не желаете ли тем временем закусить?
Он вновь поставил рядом с Бейли чашечку розового напитка и добавил тарелочку с каким-то печеньем, еще теплым.
Бейли снова сел и отпил из чашки. Печенье на ощупь было твердым, но во рту таяло, а внутри было мягким и более теплым, чем снаружи. Бейли не сумел определить, из чего оно состоит, и подумал — наверное, из местных солярианских продуктов.
Ему вспомнился ограниченный дрожжевой рацион Земли. Интересно, нашли бы там сбыт дрожжевые штаммы, имитирующие блюда Внешних Миров?
Но Бейли тут же об этом забыл — прямо перед ним возник из ниоткуда Квемот. Лицом к гостю! Социолог сидел на стуле, уже не столь массивном, в комнате, стены и потолок которой резко отличались от комнаты, где сидел Бейли. Квемот улыбался, морщины у него на лице стали резче и, как ни парадоксально, сделали моложе, подчеркнув живость глаз.
— Тысяча извинений, мистер Бейли. Мне казалось, я с честью выдерживаю нашу встречу, но то была иллюзия. Ваша последняя фраза меня попросту добила.
— А что я такого сказал, сэр?
— Что-то о встречах лицом к л… — Он потряс головой и провел языком по губам. — Нет, уж лучше не повторять. Думаю, вы и так поняли. У меня в уме сразу возникла отвратительная картина, как мы с вами сидим и дышим… друг на друга. — Солярианин вздрогнул. — Отвратительно, вы не находите?
— Как-то не задумывался.
— По-моему, ужасно мерзкая привычка. Услышав ваши слова, я представил себе эту картину и сразу осознал — мы ведь с вами действительно в одной комнате, и пусть я сижу не к вам лицом, все равно воздух, побывавший в ваших легких, идет ко мне и поступает в мои. При моей чувствительной натуре…
— Каждая молекула солярианской атмосферы уже прошла через тысячи легких. Иосафат! Воздух уже побывал в легких у животных и в жабрах у рыб.
— Верно, — сказал Квемот, уныло потирая щеку, — но я стараюсь не думать об этом. Меня вывело из равновесия то, что вы здесь и оба мы дышим. Просто удивительно, какое это облегчение — разговор по видео.
— А я ведь остаюсь под одной крышей с вами, доктор Квемот.
— Удивительно, не правда ли? Вы со мной под одной крышей, но изображение — совсем другое дело. По крайней мере теперь я знаю, что такое личная встреча с незнакомцем, и больше такого не допущу.
— Можно подумать, вы экспериментировали.
— В каком-то смысле да. Это был мой побочный мотив. И результаты получились интересные, хотя и стоили переживаний. Надо будет записать.
— Что записать? — не понял Бейли.
— Свои ощущения! — в свою очередь удивился Квемот.
Бейли вздохнул. Снова непонимание. Постоянное непонимание.
— Я спрашиваю только потому, что сразу подумал — не пользуетесь ли вы прибором для измерения эмоций, вроде электроэнцефалографа. — Бейли безуспешно осмотрел комнату. — Но у вас, наверное, карманная модель, которую не нужно включать в сеть. У нас на Земле таких нет.
— Я полагаю, — обиженно сказал солярианин, — что способен отдать себе отчет в своих чувствах и без прибора. Эмоции были достаточно ярко выражены.
— Да, конечно, но для количественного анализа… — не унимался Бейли.
— Не знаю, что вам, собственно, нужно, — проворчал Квемот. — Когда я хочу познакомить вас с чем-то действительно новым, со своей теорией, которую не вычитал ни в каких книгах и которой просто горжусь…
— Что же это за теория, сэр?
— Ну как же: связь солярианской цивилизации с одной из древних цивилизаций Земли.
Бейли вздохнул. Если сейчас он не даст Квемоту излить душу, то нечего потом рассчитывать на его содействие.
— С какой именно?
— Спарта! — Квемот вскинул голову, и его белые волосы на миг засветились, как нимб. — Я уверен, что вы слышали о Спарте!
Бейли почувствовал облегчение. В молодости (как и многие земляне) он питал большой интерес к древней истории Земли. Ведь тогда Земля была великой, потому что была единственной, и земляне владели миром, потому что не было космонитов. Но история Земли — понятие растяжимое. Вдруг Квемот сошлется на период, незнакомый Бейли, и поставит землянина в неловкое положение. Теперь Элайдж мог сказать, хотя и с осторожностью:
— Да. Я видел кое-какие фильмы.
— Вот и хорошо. Итак, в Спарте в дни ее расцвета проживало сравнительно немного спартиатов — полноправных граждан, более многочисленные граждане второго сорта — периэки и большое количество бесправных рабов — илотов. На одного спартиата приходилось двадцать илотов, а ведь илоты были людьми — с человеческими чувствами и человеческими слабостями. Чтобы успешно подавлять восстания своих рабов, несмотря на численное превосходство последних, спартиаты стали воинами-профессионалами. Каждый из них превратил себя в солдата, и цель, к которой стремилось общество, была достигнута. Все восстания илотов заканчивались поражением восставших. Так вот, мы, люди, живущие на Солярии, в какой-то степени напоминаем спартанцев. У нас есть свои илоты, только они не люди, а машины. Они не поднимают восстаний, и можно их не бояться, даже если роботов в тысячу раз больше на одного человека, чем илотов на одного спартиата. Мы сохраняем избранность спартанцев без необходимости изнурять себя суровой тренировкой. Напротив, мы можем развивать культуру и искусства уже по примеру афинян — это современники спартанцев, которые…
— Про афинян я тоже смотрел фильмы.
— Все известные нам цивилизации были построены в виде пирамиды, — все более воодушевляясь, продолжал Квемот. — У того, кто поднимался на вершину пирамиды, становилось больше досуга и больше возможности достичь счастья. Карабкаясь наверх, он видел: чем больше благ, тем меньше людей, которые могут ими пользоваться. И угнетенные неизменно преобладают. Запомните: как бы хорошо ни жили нижние слои пирамиды по абсолютной шкале, они всегда лишены чего-то по сравнению с верхушкой. Например, самые бедные жители Авроры живут лучше земных аристократов, но по сравнению с аврорианскими аристократами они лишены многих благ — а сравнивают себя не с кем-нибудь, а с сильными своего мира.
— Про афинян я тоже смотрел фильмы.
— Все известные нам цивилизации были построены в виде пирамиды, — все более воодушевляясь, продолжал Квемот. — У того, кто поднимался на вершину пирамиды, становилось больше досуга и больше возможности достичь счастья. Карабкаясь наверх, он видел: чем больше благ, тем меньше людей, которые могут ими пользоваться. И угнетенные неизменно преобладают. Запомните: как бы хорошо ни жили нижние слои пирамиды по абсолютной шкале, они всегда лишены чего-то по сравнению с верхушкой. Например, самые бедные жители Авроры живут лучше земных аристократов, но по сравнению с аврорианскими аристократами они лишены многих благ — а сравнивают себя не с кем-нибудь, а с сильными своего мира.
Итак, в любом обществе существуют социальные трения. Социальные революции и реакция на них, то есть защита от возможной революции или подавление вспыхнувшей — вот причина бед человечества, которыми пронизана вся история.
Но у нас на Солярии верхушка пирамиды впервые поставлена отдельно. Место угнетенных заняли роботы. Мы создали первое новое, по-настоящему новое общество; совершили величайшее социальное открытие, равное по значимости тому, какое сделали крестьяне Египта и Шумера, изобретя города, — Квемот с улыбкой откинулся назад.
Бейли кивнул.
— Ваша теория была опубликована?
— Когда-нибудь, возможно, я ее опубликую, — с наигранной беззаботностью сказал Квемот. — Пока нет. Это мой третий вклад в солярианскую культуру.
— Первые два были столь же значительны?
— Они не относились к социологии. В свое время я был скульптором. Все, что вас окружает, — он указал на статуи в нишах, — мои работы. Был я и композитором. Но я старею, а Рикэн Дельмар всегда утверждал, что науки и ремесла важнее изящных искусств — вот я и решил заняться социологией.
— Значит, Дельмар был вашим близким другом?
— Я знал его. К моему возрасту знаешь уже всех взрослых соляриан. Да, не могу не согласиться с тем, что мы с Дельмаром были хорошими знакомыми.
— Что он был за человек? — Как ни странно, при упоминании о Дельмаре Бейли вспомнилась Глэдия, — такая, какой он видел ее в последний раз, с лицом, искаженным гневом, разъяренная его, Элайджа Бейли, поведением и высказываниями.
Квемот задумался.
— Достойный, преданный Солярии и нашему образу жизни.
— Другими словами, идеалист.
— Законченный. Это видно хотя бы по тому, что за свою работу фетоинженера он взялся добровольно. Решил заняться прикладной наукой — я уже говорил, какого мнения он был на сей счет.
— Это был незаурядный поступок?
— А вы бы сами… все время забываю, что вы землянин. Да, незаурядный. Фетология из тех работ, которые выполнять необходимо, но охотников на них не находится. Обычно работников назначают на определенное количество лет, и получить такое назначение не очень-то приятно. Дельмар же вызвался добровольно — и на всю жизнь. Он считал, что эта работа слишком важна, чтобы делать ее из-под палки, и убедил в том меня. Но сам я никогда не стал бы добровольно заниматься этим. Просто не способен пожертвовать собой. Тем больше его самопожертвование — ведь он был такой фанатик личной гигиены.
— Я, признаться, не совсем понимаю, в чем заключалась его работа.
Морщинистые щеки Квемота слегка зарделись.
— Может быть, вам лучше поговорить с его ассистентом?
— Я бы давно это сделал, если бы кто-нибудь соизволил сказать мне, что у него был ассистент.
— Очень жаль, что вам не сказали. Наличие ассистента — еще один показатель ответственности Дельмара перед обществом. Раньше такой должности не было. Но Дельмар счел необходимым воспитать молодую смену, чтобы оставить себе преемника на случай своей отставки или… или смерти. — Старый солярианин тяжело вздохнул. — И вот я пережил его, а он был намного моложе меня. Я с ним играл в шахматы — много раз.
— Каким образом?
— Обычным, — вскинул брови Квемот.
— Вы что, встречались?
— Что за мысль! — ужаснулся Квемот. — Даже если бы у меня получилось перенести близость, Дельмар никогда бы не пошел на такое. Работа фетолога не притупила в нем чувствительности. Он был щепетильный человек.
— Тогда как же?
— На двух досках, как играют все, — Квемот снисходительно пожал плечами. — Ну да, вы же землянин. Он делал мой ход на своей доске, я его ход — на своей. Очень просто.
— А госпожу Дельмар вы знаете?
— Мы общались. Она ведь полевая колористка, и я смотрел пару ее выставок. По-своему прелестно, но это скорее диковинки, чем произведения искусства. А все-таки занятно и свидетельствует о проницательности ума.
— Как по-вашему, способна она убить мужа?
— Не задумывался. Женщины — существа загадочные. Но тут случай бесспорный, не так ли? Только госпожа Дельмар могла достаточно близко подойти к Рикэну, чтобы убить его. Рикэн никогда, ни при каких обстоятельствах не допустил бы к себе никого другого. Он был крайне щепетилен на этот счет. Хотя, пожалуй, «щепетилен» — не то слово. В нем просто не было и следа какой-либо ненормальности, извращенности. Истинный солярианин.
— Разве то, что вы допустили меня к себе, указывает на вашу извращенность?
— Пожалуй, да. Я сказал бы, тут есть нечто от скатофилии.
— А не могли Дельмара убить по политическим мотивам?
— Что?
— Я слышал, он был традиционал.
— О, мы тут все традиционалы.
— Значит, на Солярии нет такой группы людей, которые не являлись бы традиционалами?
— Ну, скажем, есть такие, которые считают, что излишнее рвение в соблюдении обычаев предков опасно. Им не дает покоя наша малочисленность — в других мирах, мол, населения гораздо больше. В общем, все это глупости, и таких людей немного. Не думаю, что они могут считаться силой.
— Почему глупости? Разве на Солярии есть нечто такое, что удерживает военное равновесие, несмотря на большое численное преимущество прочих Внешних Миров? Какое-то новое оружие?
— Оружие, безусловно, есть. Только не новое. Люди, о которых я говорил, скорее слепы, чем глупы, если не видят, что оно постоянно в действии и сопротивляться ему бесполезно.
— Вы это серьезно? — сузил глаза Бейли.
— Разумеется.
— И вы знаете, что это за оружие?
— Кто же не знает? И вы знаете — стоит только подумать. Я понимаю чуточку яснее других — возможно, потому, что я социолог. Конечно, это оружие в бою не используется. Оно не убивает, не ранит — и все-таки непобедимо. Тем более непобедимо, что его никто не замечает.
— Так о каком же чудо-оружии вы толкуете? — раздраженно спросил Бейли.
— О позитронном роботе.
Глава 11
Ферма обследуется
Бейли на миг похолодел. Позитронный робот — символ превосходства космонитов над землянами! Да, это действительно оружие.
— Роботы скорее экономическое оружие, — сказал он недрогнувшим голосом. — Солярия ценится во Внешних Мирах как поставщик усовершенствованных моделей, поэтому ей не причинят вреда.
— Само собой разумеется. Это и помогло нам отстоять независимость. Я имел в виду кое-что другое, более тонкую материю, космическую точку зрения, — Квемот устремил взгляд на свои сложенные пальцы, а умом, должно быть, устремился к неким абстрактным понятиям.
— Еще одна ваша теория? — спросил Бейли, и тщетная попытка Квемота удержать расползающиеся в самодовольной улыбке губы едва не вызвала у него усмешку.
— В самом деле, моя. Насколько я знаю, она оригинальна, но при внимательном изучении демографической статистики Внешних Миров становится очевидной для всех. Начнем с того, что со времен своего изобретения позитронный робот используется повсюду все более и более интенсивно.
— Только не на Земле.
— Полно, инспектор. Я не очень хорошо знаю Землю, но мне все-таки известно, что роботы используются и в вашей экономике. Вы, люди, живете в крупных Городах, а большая часть планеты пустует. Кто же работает на ваших фермах и рудниках?
— Роботы, — сознался Бейли. — Но если разобраться, доктор, то и позитронного робота тоже изобрели земляне.
— Правда? Вы уверены?
— Можете проверить — это факт.
— Интересно. А по использованию роботов вы на последнем месте. Возможно, это следствие большой численности земного населения. Потребуется более длительное время, вот и все. Однако и у вас есть роботы, даже в Городах.
— Да.
— И больше, чем, скажем, пятьдесят лет назад.
— Да, — нетерпеливо кивнул Бейли.
— Тогда все сходится. Разница лишь во времени. Роботы вытесняют человеческий труд. Роботизированная экономика движется только в одном направлении: побольше роботов и поменьше людей. Я изучил демографическую статистику очень внимательно, составил график и сделал несколько экстраполяций. Вот вам и применил математику, верно? — сам удивился Квемот.