А главное – хотелось увидеть Киев. Я все чаще вспоминал строки Михаила Афанасьевича Булгакова из письма к Гдешинскому: «… Я был в Киеве с одной целью – походить по родной земле и показать моей жене места, которые я некогда описывал… итак, был я на выступе в Купеческом, смотрел огни на реке, вспоминал свою жизнь. Когда днем я шел в парках, странное чувство поразило меня. Моя земля! Грусть, сладость, тревога! Мне очень хотелось побывать на этой земле!» И мне, конечно, хотелось этого тоже, и я испытывал аналогичные чувства, предаваясь воспоминаниям о былых временах, о временах юности. И опять же-таки вспоминаю Михаила Афанасьевича и его «Киев-город»: «… Город прекрасный, город счастливый. Мать городов русских… Но это были времена легендарные, те времена, когда в садах самого прекрасного города нашей Родины жило беспечальное юное поколение. Тогда-то в сердцах у этого поколения родилась уверенность, что вся жизнь пройдет в белом цвете, тихо, спокойно, зори, закаты, Днепр, Крещатик, солнечные улицы летом. А зимой не холодный, не жесткий, крупный, ласковый снег…» Что ж, и мы в свое время были юным поколением. И тоже верили в то, что жизнь пройдет в белом свете. Но времена меняются, меняются люди, меняются города, и все равно тянет нас увидеть те памятные места, где проходила наша юность.
В общем, как говорят американцы: If I gotta go, I gotta go! Если надо ехать – надо ехать! За неделю до вылета мы с супругой вспоминали наши последние месяцы в Киеве перед отьездом в эмиграцию.
В НАЧАЛЕ ДЕВЯНОСТЫХ
Незадолго от нашего отъезда в эмиграцию начались трудные времена – тяжелые и непредсказуемые 90-е годы, когда вся наша система полетела вверх тормашками, и люди должны были принимать условия выживания совсем в другой системе. Рыночная экономика сначала давала о себе знать в различных незначительных событиях. Так, например, на заседание кафедры архитектуры пришел пожилой доцент в камуфляжном костюме.
– Вы, Виктор Петрович, не перепутали нас с военной кафедрой? – иронично осведомился зав. кафедрой.
– А что я могу сделать, когда в магазинах ничего больше нет, а старые костюмы на мне не сходятся – у меня диабет? – сказал он.
Действительно, в промтоварных магазинах часть полок была завалена камуфляжем, а часть прилавков была отдана челнокам, торгующим аудиотехникой китайского производства.
Когда я однажды шел на работу по улице Щорса, я увидел, как двое кавказцев били женщину легкого поведения. Все трое были пьяны. При этом они называли не ее имя, а ее профессию с целым рядом эпитетов. Я еще издали прокричал им: «Что вы делаете?». Они даже не прореагировали. Зато идущая мне навстречу знакомая с киностудии остановила меня и прошептала:
– Молчите! Вы что, не знаете, что рядом Владимирский базар, а он сейчас весь в руках чеченской группировки? Это как раз их деятели. Не вмешивайтесь, пожалуйста, они вас покалечат.
В Союзе архитекторов начали рассматривать на заседании правления заявления на выдачу Диплома-сертификата (license) на право организации собственного проектного бюро с разрешением на разработку и выпуск проектов. Первые архитекторы (наиболее маститые), открывшие такие бизнесы, стонали от невыносимых поборов финансовых проверяющих и всяких инспекторов. Но, поддавшись общей панике, я тоже подал такую заявку и на ближайшем правлении получил диплом на право проектирования гражданских зданий на Украине. Я не собирался открывать своего бизнеса, однако наличие такого диплома тут же сказалось. Через неделю после его получения ко мне на работу пришел молодой человек и сказал, что ему нужно срочно со мной поговорить.
– Вы, наверное, меня помните, – проблеял он, – три года назад я поступал в Союз. Вы меня еще ругали за плохо поданный материал. (Я тогда был председателем комиссии по приему в Союз архитекторов).
– Что-то припоминаю. У вас из трех объектов два были связаны с мебелью. Я, по-моему, голосовал против.
– Совершенно верно. Но меня все равно приняли. Я узнал, что вы получили в Союзе сертификат на право проектирования, а собственной мастерской не открыли. У меня есть к вам деловое предложение. Я буду доставать заказчиков и делать проекты, а вы будете их подписывать. За это вы будете получать двадцать процентов стоимости проекта.
– Предложение заманчивое. А что за объекты?
– Да это, в основном, жилые дома – особняки.
– Так там, наверное, заказчики привередливые?
– С заказчиками я обо всем договорюсь.
– И когда же я должен буду посмотреть эти проекты? Желательно чтобы вы показали мне эскизы.
– Так у меня уже готовый проект, – сказал он, открывая свой атташе. Вы только должны его подписать и дать мне минут на двадцать свой сертификат. Я сниму несколько копий на ротопринте на четвертом этаже – я уже договорился.
Он достал чертежи, сделанные на синьках. Я их посмотрел и немного удивился.
– Это что за стадия – проект или рабочие чертежи?
– Рабочие чертежи.
– Так они же не доработаны. Позвольте, фасад не соответствует плану, а план не соответствует разрезу. Они просто из разных проектов. Как такое можно выдавать заказчику?
– Да там заказчик не разбирается! Он все слопает. У него такие строители, что и без чертежей построят.
– Нет, я этого не подпишу. Да я бы студенту второго курса за это двойку поставил.
– Вот вы странный человек: в Союз не приму, чертежи не подпишу, проект никуда не годится. Ладно, даю 25 процентов.
– Нет, я с вами работать не буду.
– Не хотите – как хотите, другие найдутся. Потом пожалеете – сейчас не те времена.
Времена, действительно, пришли другие. Тут же у меня появился свой заказчик, который закупил под Киевом землю на 40 участков. Он мне сразу заказал пять домов. Я сказал что сделаю эскизы, и по тем домам, что понравятся, я сделаю рабочие чертежи. Эскизы я сделал довольно тщательно, передал заказчику, и через месяц он появился.
– Так какие дома вы приняли?
– Все приняли, все понравились, да и времени на размышление у нас нет (он был большим оптимистом).
– Так я не смогу сразу по всем сделать рабочие чертежи.
– И не надо. Два уже строятся. Могу показать фото. Я сейчас расплачусь с вами наличными, а вы сделайте нам еще пять штук, – и он вынул две пачки денег. – Тут еще сантехникам и электрикам. Пусть сделают свою часть по вашим чертежам.
Оказалось, что левая работа приносит намного больше заработка, чем основная зарплата. А это было очень нужно, так как предстояло бросать основную работу и бегать за десятками справок для ОВИРа.
Леночка оказалась в этот период очень инициативной. Она создала программу «Музыка, информация, реклама», что дало ей возможность связаться с различными фирмами, работающими на Украине. Это принесло в дом шведскую ветчину, венгерское салями, польскую водку, швейцарский сыр и другие ценные продукты, необходимые как для собственного питания, так и на взятки для справкодателей. Нельзя сказать, что был совсем голод, но в магазинах продавалась сомнительная вареная колбаса, за сосисками были очереди, сметану свободно продавали в водочных бутылках (она была до того разведена, что лилась как молоко). Зато в комиссионных была копченая колбаса по тройной цене. Копченую колбасу продавали также на рынке прямо с открытых кузовов машин, куда ее загружали, как дрова. Люди шептались, что она из чернобыльских животных, но, тем не менее, за ней стояли в очередях и брали охотно.
Перед отъездом я решил дополнить наш гардероб спортивными костюмами. Мне посоветовали пойти в гастроном на бульваре Леси Украинки. Это был большой магазин, в который я часто заходил. На сей раз я обнаружил, что вместо кондитерского отдела сделан остекленный прилавок, за которым экспонируется различное шмотье, доставленное челноками. За прилавком сидели две девицы и один амбал – очевидно, охранник. Я выбрал красивый шерстяной костюм и посетовал на то, что нельзя примерить.
– Идем со мной, – сказала одна из девиц и повела меня в подсобку гастронома. Там стояли различные фасованные товары и ящики с напитками.
– Переодевайся.
– Так, может быть, вы выйдете?
– Не бери в голову. Я уже всякое видела.
Костюм оказался впору. Я взял их два – для себя и для сына, чем ее несказанно обрадовал.
– Запасаешься? Это правильно. Скоро и этого не будет.
– А кроссовок у вас нет?
– Ты иди на Владимирский рынок.
– Так там же только продукты.
– Не боись. Там вдоль забора стоят люди и продают все что угодно.
Действительно, три пары турецких кроссовок я купил на рынке.
Отходную давали у нас дома за несколько дней до отъезда. Когда на столе появились бутылки с иностранными этикетками, ребята не поверили и спрашивали: «Это спирт или самогон ты влил в красивые бутылки?». Убедившись, что они запечатаны, удивились еще больше. Это были Леночкины трофеи из иностранных фирм. Веселились, как обычно, болтали, произносили тосты, музицировали, играл Зарецкий, играл Скуленко, пел Каневский, пела Леночка с Тамарой и Галочкой «Виноградную косточку». В общем, было приятно и весело. Но когда я посмотрел фотографии, сделанные в этот вечер, то увидел, что все лица были грустными. В момент съемки очевидно все вспомнили о том, что прощаемся мы надолго.
– Идем со мной, – сказала одна из девиц и повела меня в подсобку гастронома. Там стояли различные фасованные товары и ящики с напитками.
– Переодевайся.
– Так, может быть, вы выйдете?
– Не бери в голову. Я уже всякое видела.
Костюм оказался впору. Я взял их два – для себя и для сына, чем ее несказанно обрадовал.
– Запасаешься? Это правильно. Скоро и этого не будет.
– А кроссовок у вас нет?
– Ты иди на Владимирский рынок.
– Так там же только продукты.
– Не боись. Там вдоль забора стоят люди и продают все что угодно.
Действительно, три пары турецких кроссовок я купил на рынке.
Отходную давали у нас дома за несколько дней до отъезда. Когда на столе появились бутылки с иностранными этикетками, ребята не поверили и спрашивали: «Это спирт или самогон ты влил в красивые бутылки?». Убедившись, что они запечатаны, удивились еще больше. Это были Леночкины трофеи из иностранных фирм. Веселились, как обычно, болтали, произносили тосты, музицировали, играл Зарецкий, играл Скуленко, пел Каневский, пела Леночка с Тамарой и Галочкой «Виноградную косточку». В общем, было приятно и весело. Но когда я посмотрел фотографии, сделанные в этот вечер, то увидел, что все лица были грустными. В момент съемки очевидно все вспомнили о том, что прощаемся мы надолго.
Последний месяц перед отъездом нас совершенно измотала денежная проблема. Это был период, когда советские рубли на Украине заменили на купоны. Отъезжающим меняли их на доллары по сто долларов на семью в одном банке где-то на Лесном массиве, но очереди были дикими, и занимать их нужно было с вечера.
Но дело было даже не в этом. Лететь нам нужно было из Шереметьева. В России купоны не знали и знать не хотели. Нужны были четыре тысячи в рублях, чтобы расплатиться с неким Феликсом, который бы взял над нами опеку в Москве, чтобы оградить от бригад псевдогрузчиков, курсирующих между Киевским вокзалом и аэропортом Шереметьево, но заезжающих по дороге в лесок и обчищающих евреев до нитки (правда, в аэропорт они их привозили, оставив у них только билет и документы). Рубли в сберкассах не давали. Их можно было достать только у бухгалтеров и кассиров, куда их давали банки для командировочных. После многочисленных усилий и поисков знакомств мы насобирали необходимую сумму.
Оставшиеся после «отходной» бутылки с иностранными этикетками мы допивали уже на вокзале. Это были последние минуты на Украине. Прощание, несмотря на бодрые возгласы и пожелания, конечно же, было грустным. Все понимали, что мы прощаемся, быть может, навсегда. Что ждет нас в эмиграции? Что ждет моих друзей в этом пошатнувшемся мире разобщенных государств с рыночной экономикой?
Слава Б-гу скоро появился Интернет, а потом и Skype, так что хотя бы связь у нас наладилась. Правда, им не очень были понятны наши проблемы, а мы не совсем понимали их необычную ситуацию.
СНОВА В КИЕВЕ
Итак, мы решились на поездку в Киев. Билеты заказали заранее, на сентябрь 2008 года. Как впоследствии оказалось, мы использовали последнюю возможность активной жизни многих киевских архитекторов. Кризис только зарождался. Еще не наступило время, когда заказчики перестали расплачиваться за проекты, когда на стройки перестали завозить нужные материалы и вообще массу строек заморозили, еще богатые клиенты не стали переводить все свои деньги в офшоры и просто за границу. Казалось, что для архитекторов продолжается цветущая жизнь. Мне один мой коллега сообщил по телефону, что архитекторы сейчас одна из самых дефицитных профессий, что достаточно просто уметь чертить, чтобы тут же получить работу.
Полет на компании Аэросвит был на удивление достаточно приятным, правда, несколько утомительным – 9 часов висели в воздухе. Некоторое разнообразие в самолетную жизнь вносило два активных многочисленных семейства ортодоксальных евреев-хасидов, которые отправлялись в Умань почтить память знаменитого цадика Нахмана Брославского и посетить его могилу.
Нас накормили довольно приличным ужином. Начало тянуть ко сну. Но юные хасиды не давали нам заснуть. Маленькие мальчики в черных костюмах, в ермолочках, с кудрявыми пейсиками все время двигались. Поскольку разгуливать в самолете особенно негде, они довольно часто отправлялись в туалет. Как я понял больше для прогулки, чем по нужде. Когда подавали ужин, хасидов обошли, что вызвало у них недовольство. Им объяснили, что для них специально заказан кошерный ужин. Когда им принесли их ужин, они набросились на него с большим аппетитом. Но тут один из них обнаружил, что его меню ничем не отличается от того, что выдали всем остальным. Начались выяснения отношений с легким скандальчиком, с привлечением командира экипажа.
Дальний полет на восток проходит всегда быстрее, чем в другом направлении. Не успели мы поужинать, как уже начало светать. Мы с волнением ожидали прибытия в Киев, где мы не были уже столько лет. Я знал в этом родном для меня городе каждый переулок в центральной части, каждый дом. Но, наверное, многое изменилось за эти 16 лет.
Наконец мы разглядели купол Бориспольского аэропорта. Мы приземлялись. Как-то встретит Киев своих преданных земляков? Пройдя в зал с будочками таможенной проверки документов, мы стали в очередь. Будочек с турникетами было четыре. Соответственно образовалось четыре очереди. Мы с Леночкой стали в две разных очереди – кто быстрее. В очереди я услышал шепот, что одни будочки для граждан Украины, другие – для всех остальных. Я попросил Леночку подойти к какому-нибудь работнику аэропорта и уточнить, в какую очередь нам становиться. Недалеко от нас стоял весьма солидный седовласый господин в форме и с именной лейбой на лацкане кителя. Она подошла к нему и поинтересовалась:
– Скажите пожалуйста, а иностранные граждане могут становиться в любую очередь? – Разговор шел довольно громко, так что я мог слышать.
– А вы откуда приехали? – поинтересовался он.
– Мы из Америки. Мы граждане Соединенных Штатов.
– В общем так, – последовал ответ. – По триста баксов на рыло, и я провожу вас без всякой очереди и без всяких проверок. Сечешь?
– Мы подумаем, – робко ответила Леночка.
– И скажи своим соотечественникам, – прокричал он вдогонку, – что их я тоже могу провести на таких же условиях. – Она подошла ко мне.
– Может, действительно, поторгуемся и заплатим, а то начнут нам делать всякие гадости. Ведь Татьяна говорила, что она заплатила только пятьдесят долларов.
– Ставки повышаются. Но я не сумасшедший, чтобы платить вообще неизвестно за что. Мы же ничего не нарушаем.
Я категорически отказался от такого любезного сервиса. В это время Леночкина очередь застопорилась. Хорошо, что мы стояли в разных очередях. Причина задержки была довольно веская. Таможенник поинтересовался у одного почтенного господина в легкомысленной бейсболочке и с рюкзачком на плечах.
– Цель вашего приезда?
– What’s goal of your arrival? – Услужливо перевела дама из очереди, стоявшая за ним.
– Trip, – ответил господин. – I am а tripper (трип, ай эм трипер – экскурсия, я экскурсант).
– One moment, – таможенник продемонстрировал свое знание английского. Он подозвал нашего предыдущего собеседника, собирающего дань с приезжих в зале.
– Вот тут господин приехал лечить венерические заболевания. Что будем делать?
– Пусть пройдет в комнату досмотра.
Тут за него вступилась опять та же дама из очереди и начала им объяснять филологическую ошибку таможенника. В это время подошла моя очередь, мы благополучно миновали первый кордон и отправились к транспортеру за чемоданами. В конце зала стояли столы для таможенного досмотра. Мы, наконец, дождались своих чемоданов и стали раздумывать, идти ли нам через красный коридор, или через зеленый, так как ничего предосудительного у нас с собой не было. Я спросил у одного из таможенников, где взять тележку, на что он мне ответил: «Тележка в зале приездов, но вам за доллары ее не дадут. Правда я могу поменять вам доллары на гривны. Только вас с ней сюда уже не впустят». Тут к нам подскочили два бойких молодых человека в помятых куртках.
– Тридцать баксов за два чемодана, и мы вынесем их вам в зал ожидания, – крикнул один из них, дыхнув на меня перегаром. Чемоданы уже были у них в руках.
– Двадцать, – сказал я, быстро включаясь в общую систему товарно-денежных отношений, царившую в аэропорту. – А через какой коридор вы хотите идти – через красный или через зеленый?
– А нам один хрен. У нас свой коридор, – крикнул парень, и они помчались через какой-то боковой проход, минуя всякие таможенные препоны.
Ситуация была весьма опасной – чемоданы уплывали от нас. Мы побежали за ними вприпрыжку и выскочили в общий зал прилета, где уже стояли наши приятели. После теплых приветствий мы начали обсуждать варианты. Оказывается, нам заказали на время нашего приезда однокомнатную квартиру на Печерске, как сообщил нам Игорь Малашенко. Эту квартиру они выбрали вместе с моим другом Игорем Шиком. Юрий Михайлович Ржепишевский предложил нам другой вариант. Он специально к нашему приезду окончил отделку гостевого домика возле своего особняка в Ясногородке. При этом он сообщил нам, что машина и телефоны в нашем распоряжении. Этот вариант нас прельстил. Мы поблагодарили Игоря, попрощались с ним и сели в машину Юрия.