– Мистер Арчери, – сказал полицейский вслух, – а вы вполне уверены, что это дочь того самого Герберта Артура Пейнтера?
– Конечно, уверен, старший инспектор. Она сама мне сказала. – И священник едва ли не с вызовом посмотрел на Вексфорда. Возможно, он думал, что тот засмеется, услышав его следующие слова. – Она не только красивая, она хорошая, – вот что он сказал, но его собеседник и бровью не повел. – Она приезжала к нам на Троицу. Это была наша первая с ней встреча, хотя наш сын, разумеется, много писал о ней. Нам она сразу понравилась… Старший инспектор, времена сильно изменились с тех пор, когда я учился в колледже. Мне пришлось смириться с тем, что мой сын, поступив в Оксфорд, возможно, встретит там девушку, на которой захочет жениться в том возрасте, когда я сам считал себя еще мальчишкой, а рукоположение казалось мне далеким, как звезды. Дети моих друзей женились и выходили замуж в двадцать один, и я был готов к тому, что мне придется поступиться своими правилами, чтобы позволить сыну начать свою жизнь так, как он считает нужным. Оставалось только надеяться, что он изберет такую девушку, которую мы сможем понять и полюбить.
Вздохнув, пастор принялся рассказывать о Терезе более подробно:
– Мисс Кершо – с вашего разрешения, я буду называть ее тем именем, к которому привык, – именно такая, какую я выбрал бы своему сыну сам: красивая, изящная, воспитанная, общительная… Нет, она, конечно, старательно уродует себя этой их сегодняшней униформой: длинные распущенные патлы, штаны, бесформенное пальто черного цвета… Но они все сейчас так одеваются. К тому же у нее все равно не получается скрыть свою красоту. Моя жена немного импульсивная женщина. Тереза не провела с нами и суток, как она уже начала намекать на свадьбу. Да и мне было непонятно, отчего это молодые сами молчат на эту тему. Письма Чарльза к нам были полны дифирамбов этой девушке, да и невооруженным глазом было видно, что он в ней души не чает. Тут-то она нам все и рассказала. Прямо, без утайки. Я помню каждое слово: «Думаю, вам надо кое-что знать обо мне, миссис Арчери. Фамилия моего отца была Пейнтер, и его казнили за убийство пожилой женщины». Сначала моя жена ей не поверила. Решила, что ее разыгрывают. Но Чарльз подтвердил: «Да, это правда. Но это не имеет значения. Человека делает он сам, а не то, что натворили его или ее родители». И тогда Тесс – так мы ее зовем – сказала: «Это имело бы значение, если бы он действительно убил, но он никого не убивал». И она заплакала.
– Почему она называет себя Кершо? – спросил полицейский.
– Это фамилия ее приемного отца. Должно быть, он просто замечательный человек, старший инспектор. По профессии он инженер-электрик, но…
«Сейчас начнет пудрить мне мозги всякой механической всячиной», – подумал Вексфорд сердито.
– …Но при этом добрейший, умнейший и, несомненно, очень чуткий человек, – закончил Генри. – У супругов Кершо есть двое общих детей, но, насколько я мог понять, мистер Кершо никогда не делал разницы между своими детьми и Тесс – он относился к ней как к дочери. По ее словам, лишь его любовь помогла ей вынести каинову печать отцовского преступления – не могу сказать иначе – и не сломаться, когда она узнала обо всем в возрасте двенадцати лет. Он внимательно следил за ее успехами в школе, всеми возможными способами поощрял ее тягу к учебе и, наконец, взлелеял в ней мечту получить стипендию графства.
– Вы сказали «каинова печать отцовского преступления». Но ведь она, кажется, считает, что он не совершал его?
– Мой дорогой старший инспектор, она знает, что он его не совершал.
Вздохнув, Вексфорд заговорил медленно, с расстановкой:
– Мистер Арчери, я уверен, мне нет нужды объяснять вам значение слова «знает». Когда говорят, что человек знает то-то и то-то, имеется в виду некий факт, объективно верный и не подлежащий никакому обоснованному сомнению. А также известный подавляющему большинству других людей. Иными словами, этот факт – часть истории, он записан на бумаге и всякий, кто пожелает, может с ним ознакомиться. – Полицейский сделал паузу. – Так вот, и я, и те, кто пишет в этой стране законы, и те, кого ваш сын клеймит модным сейчас словечком «истеблишмент», знают, что Пейнтер убил миссис Роуз Примеро – это записано в официальном протоколе и сомнению не подлежит.
– Так ей сказала мать, – возразил Генри. – Она говорила ей, что знает доподлинно и не сомневается ни секунды – отец Тесс не убивал миссис Примеро.
Вексфорд пожал плечами и улыбнулся.
– Люди верят в то, во что они хотят верить. Просто мать считала, что так будет лучше для ее дочери. Будь я на ее месте, я бы, наверное, поступил точно так же.
– Не думаю, что дело обстоит именно так, как вы говорите, – возразил Арчери упрямо. – Тесс говорит, что ее мать – очень уравновешенная женщина. Она никогда не обсуждает Пейнтера, даже не вспоминает о нем без надобности. Но при случае всегда ровно и спокойно говорит: «Твой отец никого не убивал» – и все.
– Правильно, потому что больше сказать ей нечего. Послушайте, сэр, думаю, вы смотрите на эту историю с романтической точки зрения. Вы видите в Пейнтерах этаких голубков, образцовое провинциальное семейство, рай в шалаше и все такое прочее. Однако все было совсем не так. Поверьте мне, Пейнтер для нее – не потеря. Сам я практически уверен в том, что он ее и поколачивал, когда охота бывала. С его точки зрения, она была просто его женщина – та, кто готовит ему еду, стирает рубашки и… в общем, – добавил полицейский жестко, – делит с ним постель.
– Не думаю, чтобы это имело какое-то значение, – сухо ответил священник.
– Вот как? Вы, наверное, считаете, что этот тип вручил своей жене – единственному человеку, который его любил и верил в него, – декларацию своей невиновности вкупе с неопровержимыми доказательствами последней? Простите меня, но все это полная чепуха. Не считая тех нескольких минут, которые он провел у себя дома, когда зашел вымыть руки – а заодно и спрятать деньги, – он даже не оставался с ней наедине. А тогда он ничего сказать ей не мог. Ведь надо было делать вид, что он ничего не знает. Вы меня понимаете? До нашего прихода он мог лишь сознаться в убийстве, а не отрицать свою вину. А потом появились мы. Нашли капли крови в раковине и едва заметные следы на стене кухни, там, где он снимал свой пуловер. Когда он вернулся, то сразу снял повязку, чтобы показать нам свой палец, а повязку отдал жене. Но он не сказал ей ни слова, не просил у нее поддержки. Только раз он вообще сослался на нее…
– Да?
– Мы нашли сумочку с деньгами под матрасом их большой двуспальной кровати. Почему Пейнтер ничего не сказал жене, если ему дали денег в то утро? Вот он, ответ, смотрите, в стенограмме. «Я знал, что жена сразу запустит в них когти. Она уже давно ныла, просила меня купить то одно, то другое для дома». Вот и все, что он сказал о ней, даже не взглянув в ее сторону при этом. Мы предъявили ему обвинение, а он ответил: «Ясно, только вы делаете большую ошибку. Ее убил бродяга». Тут же повернулся и пошел вместе с нами вниз по лестнице. Не остановился, чтобы поцеловать жену, не просил дать ему зайти в детскую, посмотреть на ребенка.
– Она навещала его в тюрьме?
– Все свидания проходят в присутствии офицера тюремной охраны. Послушайте, сэр, я ответил на все ваши вопросы, так что все заинтересованные стороны довольны. Разве это не главное? Простите меня, но я не согласен с вашей точкой зрения.
Священник молча вынул из бумажника фотографию и положил ее перед Вексфордом на стол. Старший инспектор взял ее в руки. Похоже, этот снимок сделали в саду пасторского дома. На заднем плане была громадная магнолия – высотой почти с дом, который она частично скрывала. Вся крона была полна белыми восковыми цветами. Под ней, обнявшись, стояли молодой человек и девушка. Парень был светловолосым и высоким. Он улыбался, и было сразу видно, что это сын Арчери. Но Вексфорда интересовал не он.
Лицо девушки было уверенным и печальным. Большие глаза спокойно и серьезно смотрели прямо в объектив. Светлая челка свисала на лоб, волосы падали на плечи, покрытые типичной студенческой рубашкой – линялой, заправленной в мятую юбку, перехваченную в талии широким поясом. Талия у нее была крохотная, а над ней круглилась пышная грудь. Вексфорд тут же вспомнил мать девушки – только та сжимала не руку молодого человека, а окровавленную тряпку.
– Очень мила, – сказал он сухо. – Надеюсь, ваш сын будет с ней счастлив. – И он вернул фото владельцу. – Скорее всего, так оно и будет.
Целая буря эмоций – обида, боль, гнев – пронеслась в глазах пастора. Вексфорд продолжал смотреть на него с интересом.
– Я не знаю, кому или чему верить, старший инспектор, – заговорил Арчери печально, – а пока я нахожусь в состоянии неуверенности, я не могу одобрить их брак. Нет, это еще мягко сказано. – И он ожесточенно тряхнул головой. – Я абсолютно, решительно против него, – сказал он.
– Очень мила, – сказал он сухо. – Надеюсь, ваш сын будет с ней счастлив. – И он вернул фото владельцу. – Скорее всего, так оно и будет.
Целая буря эмоций – обида, боль, гнев – пронеслась в глазах пастора. Вексфорд продолжал смотреть на него с интересом.
– Я не знаю, кому или чему верить, старший инспектор, – заговорил Арчери печально, – а пока я нахожусь в состоянии неуверенности, я не могу одобрить их брак. Нет, это еще мягко сказано. – И он ожесточенно тряхнул головой. – Я абсолютно, решительно против него, – сказал он.
– А эта девушка, дочь Пейнтера?
– Она верит – точнее, принимает на веру – невиновность отца, но осознает, что другие вряд ли будут поступать так же. Честно говоря, я не думаю, что она согласится выйти за нашего сына, пока я и его мать настроены так, как сейчас.
– Чего вы боитесь, мистер Арчери?
– Наследственности.
– Ну, это такая непредсказуемая штука!
– У вас есть дети, старший инспектор?
– Дочери, две.
– И они замужем?
– Одна да.
– А кто ее тесть?
Впервые за все время разговора Вексфорд почувствовал некоторое превосходство над беднягой священником. И даже испытал род злорадства, или, как говорят немцы, Schadenfreude.
– Вообще-то он архитектор, член совета Нортварда от партии тори, – ответил старший инспектор.
– Понятно. – Генри склонил голову. – А ваши внуки уже складывают из деревянных кубиков домики, мистер Вексфорд?
Полицейский не ответил. Единственный признак жизни, который пока подавал его первый внук, проявлялся в приступах тошноты, одолевавших утрами его мать.
– А я обречен с самой колыбели следить за тем, не испытывают ли мои внуки влечения к острым предметам, – вздохнул священник.
– Вы же сказали, что она не выйдет за него без вашей воли.
– Они же влюблены! Как я могу…
– А кто узнает? Скажите всем, что Кершо – ее настоящий отец, и все.
– Я буду знать, – сказал Арчери. – Я уже вижу лицо Пейнтера, стоит мне только взглянуть на нее. Вместо ее рта я вижу его толстые губы, вместо ее голубых глаз – его кровожадный взгляд. В ее жилах – та же кровь, старший инспектор, та, что смешалась с кровью миссис Примеро на полу ее дома, на его одежде, в трубах канализации… Та же кровь будет течь и в моих внуках. – Тут он понял, что, кажется, увлекся, и, прервавшись, покраснел и закрыл на минутку глаза, словно ужаснувшись нарисованной им самим картине.
Вексфорд постарался говорить мягко:
– Мне жаль, но я ничем не могу помочь вам, мистер Арчери, дело закрыто. Оно исчерпано, и время нельзя повернуть вспять. Я ничего не могу для вас сделать.
Генри пожал плечами и тихо, словно в забытьи, проговорил:
– Он взял воду и мыл руки свои перед толпой, говоря: «Не я повинен в крови этого праведника…» – И тут же подпрыгнул с перекошенным лицом. – Простите, старший инспектор. Я не должен был этого говорить, это ужасно. Могу я сообщить вам, как намерен поступить дальше?
– Разрешите представиться, Понтий Пилат, – сказал Вексфорд своему помощнику. – Это ведь он про меня. Так что смотри, не забывай впредь, с кем говоришь.
Берден хмыкнул.
– Так что он хотел, сэр?
– Во-первых, услышать, что Пейнтер был осужден невинно, чего я ему сообщить, разумеется, не мог. Черт побери, да это все равно что признаться в том, что я ни черта не смыслю в своей работе! А ведь это было мое первое самостоятельное дело, Майк, и мне еще повезло, что в нем не было ничего сложного. Теперь Арчери намерен заняться расследованием сам. Безнадежное занятие, через шестнадцать-то лет, но поди докажи ему… Во-вторых, он просил меня разрешить ему говорить со свидетелями. Желал заручиться моей поддержкой на тот случай, если они явятся сюда и, кипя праведным негодованием, будут с пеной у рта доискиваться справедливости.
– И все его усилия, – сказал Берден задумчиво, – основаны лишь на сентиментальной вере миссис Пейнтер в невиновности ее первого мужа?
– Конечно, все это чушь собачья! Ну, подумай, если на то пошло, разве твоя Джин не сказала бы про тебя то же самое Джону с Пэтом? Разве моя жена поступила бы иначе? Это же естественно! Нет, никаких запоздалых признаний Пейнтер не делал – ты ведь знаешь, как зорко тюремная администрация следит за подобными вещами. Просто его жена все придумала и сама себя убедила в том, что это правда.
– А сам Арчери ее когда-нибудь видел?
– Пока нет, но собирается. Она и ее второй муж живут в Пурли, и он напросился к ним на чай.
– Вы говорили, что девушка рассказала ему обо всем на Троицу. Чего же он тянул так долго? Прошло ведь уже пару месяцев, не меньше!
– Я задавал ему этот вопрос. Он сказал, что первые две недели они с женой старались не вмешиваться. Надеялись, что сын образумится. Но не тут-то было. Это ведь сын вынудил отца разориться на стенограмму процесса, и он же заставил его поговорить с Гризволдом. Ну, ясно, единственный ребенок, отказать ему никто не может, и все такое прочее. Короче, закончилось все тем, что отец дал сыну обещание начать совать нос не в свое дело, как только получит отпуск на две недели.
– Значит, он еще вернется?
– Зависит от миссис Пейнтер, – сказал Вексфорд.
Глава 5
…Дабы увидели своих детей воспитанными по-христиански и добродетельно.
Церемония бракосочетанияДом Кершо находился примерно в миле от центра города. От магазинов, станции, кинотеатра и церкви его отделяли тысячи других пригородных вилл. Ибо дом номер двадцать по Крэйг-хилл оказался не чем иным, как большим, отчасти георгианским особняком из кирпича цвета малины. Сад перед ним пестрел однолетними цветами, на газоне совсем не было клевера, а на одинаковых розовых кустах – увядших бутонов. На бетонной подъездной дорожке парнишка лет двенадцати мыл большой белый «Форд».
Арчери поставил свой автомобиль у обочины. В отличие от Вексфорда он не видел домика над гаражом в «Приюте Победителя», но читал о нем в отчете по делу и сразу подумал, что миссис Кершо забралась высоко. Пот мелкими капельками выступил у него на лбу и на верхней губе, как только он вышел из машины. Генри сказал себе, что день сегодня необычайно жаркий, а он всегда был чувствителен к жаре.
– Это дом мистера Кершо, верно? – спросил он у мальчика.
– Правильно. – Тот ужасно походил на Тесс, только волосы у него были светлее, а нос в веснушках. – Идите, дверь открыта. Или, хотите, я им покричу?
– Моя фамилия Арчери, – представился священник и протянул ему руку.
Мальчик обтер пятерню о джинсы.
– Здравствуйте, – сказал он.
Между тем с высокого крыльца к ним уже спешил низенький морщинистый человек. Пелена горячего летнего воздуха колыхалась между ним и гостем. Генри при виде его пришлось бороться с разочарованием. А кого он, собственно, ожидал увидеть? Уж, по крайней мере, кого-нибудь повыше, попрезентабельнее и помоложе, чем этот сморщенный гном в старых фланелевых брюках и трикотажной рубашке без галстука! Но тут Кершо улыбнулся, и годы враз слетели с его лица. Его светло-голубые глаза сияли, а зубы, хотя и неровные, были здоровыми и белыми.
– Здравствуйте, – сказал ему пастор.
– Добрый день, мистер Арчери! – отозвался хозяин дома. – Очень рад вас видеть. А я уже давно у окна сижу, вас поджидаю.
Рядом с этим человеком невозможно было испытывать тоску и уныние. Генри тут же подметил в нем качество, которое ему редко доводилось встречать в людях, – мистера Кершо интересовало все. Он излучал энтузиазм и энергию. В зимний день он, наверное, мог обогреть целую комнату одним своим присутствием. А сегодня, в летнюю жару, его жизнерадостность просто подавляла.
– Пойдемте, я познакомлю вас с женой. – Его голос окружал собеседника, точно горячий ветер из пустыни, а его акцент урожденного кокни заставлял вспомнить о жареной рыбе с картошкой и угрях с картофельным пюре в пабах Ист-Энда. Входя вслед за хозяином в просторный, отделанный панелями холл, Арчери задумался, сколько ему могло быть лет. Возможно, не более сорока пяти. Просто бьющая через край неукротимая энергия, любовь к жизни и недостаток сна – ведь сон отнимает драгоценное время – выжгли, скорее всего, внешние проявления его молодости.
– Это наша гостиная, – сказал Кершо, толкая складную стеклянную дверь. – Вот за что я люблю деньки вроде сегодняшнего. Приходишь домой после работы, и можно посидеть минут десять у окошка, полюбоваться на сад. Тогда и понимаешь, что все зимние мучения были не напрасны.
– Нет лучше отдыха, чем посидеть жарким днем в тени и полюбоваться зеленью? – Слова сорвались с языка священника сами собой, и он тут же пожалел о сказанном. У него не было ни малейшего намерения ставить этого пригородного инженера в неловкое положение.
Кершо бросил на него быстрый взгляд, но тут же улыбнулся и беззаботно ответил:
– Мисс Остен знала, о чем говорит, верно?
Это произвело на Арчери впечатление. Он вошел в комнату и протянул руку женщине, которая встала со стула ему навстречу.