— Скажите, приехал генерал-майор Редька Николай Николаевич. На постой прибыл, с ночевкой.
— Понятно, товарищ генерал. Может тогда, для начала, поставим ручную технику на предохранитель? И вообще, подошли бы вы сюда. Я вам дам нарочного и отправлю к майору. Он сейчас дюже занят, ходить туда — обратно.
— А вы давно на месте?
— Давайте уж все вопросы Алексею Яковлевичу, а то я вас не знаю, что вы за генерал не ведаю.
— Думаю, успеем познакомиться. Я, кстати, вроде обо всех своих подчиненных в курсе, а вот ваш голос, что-то не припоминаю.
— Я человек маленький, не генерал. Так что подходите смело. Желательно, без оружия.
Вот примерно в таком ракурсе и катят события. Ну, а уже после, происходит та самая встреча друзей — командира дивизиона и командира полка, одинаково мятежных душ. Дмитрий Беда любуется встречей с чистым сердцем.
78. Прогулянка пишкы у восточному напрямку[131]
Георгий Полеводов не слишком стар, но он не какой-нибудь салажонок. Он бывал в походах, так что топать с рюкзаком ему не привыкать. Однако оказывается сложность совершенно не в этом. То, что он движется не по дороге, возможно, спасает ему жизнь.
Через добрые десять километров от места старта, воодушевленный плановым обходом не только Андроневки, но еще и Каменки, а так же донельзя легчайшей переправой через речушку Бык (удалось воспользоваться чьей-то, совершенно не охраняемой лодчонкой), он наблюдает с большого расстояния еще один блок-пост. Точнее, что наверное кстати, для приведения организма в боевую готовность, вначале он его слышит. Слышать блок-пост очень просто, ибо солдаты там находящиеся не просто носят оружие — они из него стреляют. В принципе, если что, вполне можно одуматься и повернуть назад. Через пару часов он снова окажется в месте, где оставил машину. Если ее еще не свистнули, получится сесть за руль и возвратиться в Днепропетровск. Если кто-то в СБУ и узнает, что он покидал город, можно будет упереться и отрицать все на корню. Придется поставить коньяк оператору Петрову: он, наверное, с ума сходит. В худшем случае получить от него в глаз. Подумаешь? Сущая мелочь супротив пули. Еще можно пойти на прием в эту самую «Службу Бэзпекы»[132], поплакаться в жилетку, объяснить им все, рассказать, попросить чтобы больше не насылали убийц, когда он проходит через арки или подъездные лестницы. Они ведь люди серьезные — поймут. Да и дел у них и без него хватает.
Считается ли раздвоением личности, когда мысли идут своим чередом, и как бы в одну сторону, а сам ты топаешь совершенно в другую?
Георгий идет осторожно. Он внимательно смотрит под ноги. Черт возьми, если тут стреляют, так почему бы и мину не подложить? Мысль конечно бредовая, похоже, паранойя, но… Может, тут поблизости полигон? Армия готовится… К чему собственно? Попасть из автомата в вирус гриппа проблематично. Но неужели дойдет до отстрела самих переносчиков инфекции? Совершенная ахинея! «Штамм Андромеда» тут что ли?
Полеводов останавливается. В этом месте, как бы прогалина. Видимость вдаль превосходная. И отсюда, из кустиков, он различает тот самый блок-пост. Ух, ты! Тут даже танк, и еще какая-то боевая машина на колесах. Техника странная. Надо же, иностранного производства. В НАТО вроде бы еще не вступили, а глянь! Он вспоминает, для чего вообще путешествует. Достает солидную «петровскую» технику. Наводится.
Ныне все просматривается в увеличении. Возле танка несколько солдат. Все по-правдашнему, тела прикрыты бронежилетами. Форма, правда, непривычная. Но мало ли сейчас всяческих «Альф», «Бет», «Беркутов» и прочего. Тут же и вполне так привычные гаи-даи-шники. Непонятно для чего и по кому тут недавно стреляли. Возле блок-поста никаких признаков жизни: то есть, если одно, как раз не проистекает из другого.
Георгий Полеводов увлекается съемкой. Техника посложнее, чем его «простота», тут можно сразу накладывать на изображение захватывающие эффекты. Почему бы не потренироваться, покуда никто не мешает? Опыт пригодится потом, когда действительно попадется что-то захватывающее. Неплохо порепетировать с наплывом. Вот, ближний вид, теперь…
Эффекты просто-таки удивительные. По экранчику бегут какие-то яркие растры — расходящиеся жгутики искромсанных в лапшу золотых лучей. Надо же!
Когда трассирующая пулеметная очередь срезает несколько веточек и листочков чуть выше головы Полеводова, он соображает, что эффекты производит не камера, а вполне реальная, но не представимая ранее, как реальная, действительность.
79. Позолота
«Бук», расквартированный на местности в боевой готовности, есть настолько пышущая универсальностью система, что не нуждается более уже ни в чем. Но все же для еще большего совершенства, все-таки можно бы нанести один-два мазка позолоты. Тут не хватает настоящей командирской шишки, крутого фильмового генерала, опаленного в боях, истрепанного от недосыпа, а также огневых прорывов сквозь блок-посты и засады. А еще не достает его свиты — притершихся друг к другу за дни, крепче, чем некоторые за годы, солдатиков, враз переменивших приоритеты, и смотрящих ныне на офицера не как на занозу в заднице, а как на необходимый гвоздь крепления мироздания; а еще самих офицеров, которым расстегнутый солдатский ворот, более не срывает планку, ибо они видят за этой хлипкой шеей не расхлябанного отморозка, а настоящего мужчину поставленного судьбой удержать последний рубеж.
Но ныне именно тот день. Теперь на позиции, занятой ракетным дивизионом, как раз и хватает такого добра. Странно, скажет независимый наблюдатель из будущего, зависший в летающей тарелке-невидимке над ландшафтом. Турецкая армия, с GPS и ночными прицелами «COT», не способна обнаружить ЗРДН никаким боком, а какая-то горстка повстанцев на экспроприированных легковушках, просто-таки раз и все! Ну, во-первых, не враз, а со второй попытки. И к тому же, очень легко искать, когда в отряде наличествует тот самый генерал-майор, который когда-то бессонной ночью колдовал над картой местности именно с нужным капитаном, ставшим попозже майором. Да и вообще, если этих запасных тайных позиций намечено когда-то всего четыре, то угадать не слишком трудно, тем более, одна вычитается, ибо с нее обстрел противника уже произошел, а другая по случаю помещения в южной части Донецкой области — излишне далеко для передвижек в лихости нынешнего времени.
Но встречи часто начинаются с глупых вопросов. Вариация «Как дела?» в военную годину не прокатывает вовсе. Так что…
— Как вы нас нашли? — спрашивает пучащий глаза от недосыпа майор.
— Есть какие-то вариации, кроме правильной, Алексей? — расплывается в усталой улыбке генерал.
После чего оба враз нарушают субординацию и обнимаются как родные.
— Извини, пан майор, я внес диссонанс в царство твоего единоначалия, — смеется Редька. — Но, куда прикажешь податься? К тому же, я ж не один. Пополнение примешь?
— А разве я имею возможность не принять? — расцветает Корепанов.
— Конечно имеешь, Алеша. Ты ж у нас ныне кто? Бунтовщик, и пожалуй, террорист, так что… Начальства над тобой нет.
— Ладно, как-нибудь разрулим полномочия. Да, товарищ генерал?
— Питаю надежду, — весело кивает Редька. — Как у тебя с оружием? Хотя… Погодь о делах. Слушай, мне бы завалиться куда-то хоть на часок. Вымотался. Ну и личному составу, тоже неплохо б.
— Сделаем, — подмигивает ему командир ракетного дивизиона.
— Я, правда, говорю, часок, Алексей Яковлевич. Что б растолкал без всяких-яких. Надо будет многое обсудить.
— Вам моя палатка подойдет, генерал?
— Да мне хоть стул незанятый, Алексей.
Ну вот теперь на комплексе «Бук-М1» исключительное совершенство — он золочен.
80. Блокпосты
Вероятно, отблеск объектива его камеры на посту приняли за снайперский прицел. Как еще из танка не шандарахнули? Столь умные, полеживающие теперь на поверхности, догадки посещают Георгия Полеводова много позже, когда он солидно приноравливается к окружающей обстановке. Теперь-то он понимает: если периметр всего лишь против пандемического гриппа, с чего бояться снайперов? Ясно, что дело не в карантине. Однако тогда он решил, что охотятся за ним, именно как за журналистом.
Он правильно решил. Не на счет журналистики, а насчет того, что размышлять о происходящем попросту не время и не место, и надо делать ноги. О, как быстро он тогда бежал. А ведь он мог принять ошибочное решение и залечь, пережидая обстрел. Вполне вероятно, что от пулемета это бы не спасло, хотя вдруг бы и спасло. Но уж точно, не уберегло, когда к месту действия приехала бы шестиколесная бронированная машина иностранного производства, да еще и с десантом поверху.
Потом эти десантники все равно за ним гнались. Но видимо, не смотря на подготовку, бегать, обвешавшись бронепластинами все же не слишком сподручно. А главное, эта пехота и их постовое начальство, скорее всего, все же не слишком верили, что наблюдали настоящего снайпера. Никто, в конце-концов, по посту ни разу не выстрелил. Может, то просто блеснули очки? Была охота сутки напролет гнаться за каким-то очкариком, а тем более, теребить больших шишек, дабы осуществили оцепление местности, в квадрате десять на десять километров, или прислали вертолет. В Донецкой области пять миллионов аборигенов, где уследить за каждым в отдельности? К тому же, предполагаемая задача блок-поста, не выпускать никого вовне. И наверное, там все же не поощряются чрезмерно привлекающие внимание аттракционы, типа стрельбы из танка, например. Очень громкое дело. Будоражит окрестности на многие километры. Соседние области спасать от свино-птичье-муравьиного гриппа покуда, видимо, не планируется, и не стоит выносить сор из донецкой избы наружу.
Потом эти десантники все равно за ним гнались. Но видимо, не смотря на подготовку, бегать, обвешавшись бронепластинами все же не слишком сподручно. А главное, эта пехота и их постовое начальство, скорее всего, все же не слишком верили, что наблюдали настоящего снайпера. Никто, в конце-концов, по посту ни разу не выстрелил. Может, то просто блеснули очки? Была охота сутки напролет гнаться за каким-то очкариком, а тем более, теребить больших шишек, дабы осуществили оцепление местности, в квадрате десять на десять километров, или прислали вертолет. В Донецкой области пять миллионов аборигенов, где уследить за каждым в отдельности? К тому же, предполагаемая задача блок-поста, не выпускать никого вовне. И наверное, там все же не поощряются чрезмерно привлекающие внимание аттракционы, типа стрельбы из танка, например. Очень громкое дело. Будоражит окрестности на многие километры. Соседние области спасать от свино-птичье-муравьиного гриппа покуда, видимо, не планируется, и не стоит выносить сор из донецкой избы наружу.
81. Морали без басен
— Можно с вами поговорить?
Дмитрий Гаврилович Беда поворачивается. Перед ним сам Николай Редька. Надо же.
— Генерал? — удивляется Беда. — Конечно же, еще бы нет.
— Я, может быть, не по слишком приятному вопросу, Дмитрий Гаврилович.
— Какие уж приятности, товарищ генерал? Война вроде бы.
— Дошли слухи, что вы со своими парнями вели расправу над каким-то мафиозником-предателем. Так?
— Было дело, — кивает Беда. Он говорит без всякой досады. — Тут нечего скрывать. Я даже, обоим своим «мальчишам» указал, не утаивать историю. Лучше наоборот, рассказывать ее всем достойным людям. Все нормальные парни, генерал, должны не просто верить, а знать — справедливость торжествует. Правильно?
— Вот я об этом и хочу, — явно с внутренним напряжением произносит генерал Редька. — Без обиняков, вопрос такой: вас не мучает совесть? Нет, нет, не подумайте, что я как-то осуждаю, просто…
— Можно угадаю, в чем дело? — смотрит в глаза собеседнику Дмитрий Беда.
— Так тут и гадать-то, нечего, я думаю, Дмитрий Гаврилович. Но пробуйте, раз надо.
— Пришли к выводу, что с вашим привезенным пленным пора кончать, так? — Дмитрий Беда смотрит без всякого торжества.
— Примерно в таком ракурсе, — кивает Редька. — Ведь, понимаете, нас могут в любое время найти, и тогда придется решать все впопыхах и… Короче, как думаете, Дмитрий, чего делать?
— Вы, генерал, за совесть беспокоитесь? — уточняет Беда. — А если не наказывать этого служаку с большими погонами, то совесть, значит, мучить не будет, что ли? То есть, говоря прямо, Николай Николаевич, желаете устраниться от дела, переложить ответственность с себя на кого-нибудь? Но ведь так не получится. Уж сколько лет мы серьезные решения перекладывали на сторону. Видимо, еще при Союзе нас приучили. Мол, там наверху головы, если уж и не умнее, то, по крайней мере, у них обязанности возложены, вот пусть они тогда и решают. А потом, после СССР, опять. Черт с ним, что в стране бардак. Меня не трогают прямым образом, и ладно. Какие-то «майданутые» власть взяли нахрапом. Ну что ж, бывает. Не навсегда же? Когда-нибудь и на нашу улицу праздник придет. Причем, что интересно, прийти он должен сам собой, без личных усилий.
— Тут у меня паренек хороший, крепкий — Сережа Парфенюк, — разглагольствует Беда. — Он со студентами водился, и в курсах. Короче, есть такая финтифлюшка — постмодернизм. Там бормочут что, мол, нет такой штуковины — добро и зло. Мол, что для одного — то, для другого — напротив, ну и далее по план-конспекту. Начинают нудить, типа, есть хищник, и когда он олененка хапает, то одному — кайф, а противоположному — беда, ну и так — вперед по линии. Однако я «розумию»[133] — все те плюхи-мухи, они для запудривания мозгов. Давай еще жучков, хомячков, а то и микробиков вспомним. Да и глистов в придачу. Давай жалеть комариков на воздушном шарике, что, мол, когда мы их лупим за кровососательство, то им, мол, тоже «боляче»[134]. Если так растягивать ноты во все стороны, то никогда и не сыграешь. Потому, давай поконкретнее, ребятульки. Как я понимаю, есть, все же, добро и зло. Ясно, что одно от второго полностью не огорожено, ну так что же? Спать и видеть сны про счастливое далеко, когда кто-то там, за нас самих когда-нибудь всю катавасию разрулит? Это пусть религиозно вывернутые ждут-пождут. А мы уж ждали, ждали. Все воспитывали товарищей, кои нам вовсе и не товарищи. Ибо если есть зло, то есть и его переносчики. Вот уж не ведаю, от природы они форменные сволочи, или, там, их жизнь таковыми воспитала, только вот если то действительно сволочь из сволочей, то надо с нею кончать. Они, собаки (да простит мне наговор это крепкое животное), как вампиры. Они ж вокруг себя и других заражают. В тюрьмах оно как? Всякие «ворюки» в законе устанавливают порядки, а ты не моги тявкнуть. А на кой паровоз тогда в тюряге эта самая государством установленная администрация? Все эти надзиратели, стража, да начальники зоны?
— Считаю, Николай Николаевич, что ненормальное это положение. Уголовный мир, он же откуда берется? Не отдельные проступки: детеныш, там, у папани чего своровал. А сам уголовный мир, как система? Убежден, я, господин-товарищ генерал-майор, что уголовщина порождает сама себя. И значит, чего надо-то? Один раз хорошенько резануть. Верно?! Вот и я, думу думаю, что совсем верно. Ну, разные стервецы с кошельками заморскими, те, конечно, вопят, «ой, не гоже, сталинизм!». Но, по-моему, тут и Цезарем быть «нэ трэба»[135]. Истреби все поколение этих преступников, и испарится начисто этот уголовный мир. Там, конечно, всякие любезные спорят, мол, генетика, то-се. Генетика, может, и само собой, только уж человек, все ж, воспитуемая животина, пусть и в каких-то пределах. Но гада, который людей резал, иль мучил, ради своего кошелька, или там дозы наркоты, однозначно требуется пришить. Нету другого пути для очистки дороги не просто в светлое какое-то завтра, а вообще хоть в какое-то. Этот уголовный мир, он гад не просто на шее у человека разумного сиживает, не просто кровушку пьет, он же, вампирюка, его еще ею заражает, и тянет назад в пещеру. Я вот в пещеру не хочу.
— Так что, Дмитрий Гаврилович, по-вашему выходит, надо целые миллионы, а то и десяток передавить? — генерал Редька не подкалывает, он вполне, так, серьезен.
— Ну, как говорится, если брать в мировом масштабе, то тут и все двести миллионов под ножик надобно. Но мы ж, покуда, на украинском уровне, локально, так? Может, и сто тысяч, а может и пятьсот. А куда деваться? Или все остальные миллионы, а считая будущие поколения, то, ой-ой как больше, должны мучиться и сносить зло? Только не надо мне про относительность, я уж ранее пояснил, генерал-майор.
— Если брать наш сегодняшний — уж не побоюсь слова — исторический период. Нашу «тутошню»[136] войну. Так у нас, кроме всего прочего, шанс, пан генерал Редька. Надо им воспользоваться, и покончать всяческое отребье. Тем более, все эти сволоты на стороне агрессора. Вот и надо их дубасить, покуда обратно не переметнулись. Вы ж в курсах, что как только ветерок переменится, и сила будет за нами… — допустим, турки решат все же откреститься от сотворенного и свалят — так вся мерзота тут же на фланге новой силы окажется. Надо их сейчас мочить. Потому, генерал Николай Николаевич, правильно вы решили (вы ж решили, сознайтесь?), этого своего штабного коллегу ликвидировать. Но конечно это потребно делать не втихомолку. Было б шикарно если б перед прессой, но нет ее — собаки — в наличии, — Дмитрий Беда чистосердечно вздыхает. — Жалко, очень жалко, что ролик с этой будущей программой до народа-то и не дойдет. В телевизоре было б славно.
— Да, Дмитрий Гаврилович, тут я с вами согласен, — закивал генерал Редька. — Не хочется, но придется, совершить все открыто, при личном составе (да и вообще совершать!). Для воспитательных целей надо. Ностальгируя, как и вы сейчас, по СССР, тоже вспоминаю, что суды все больше были закрытые. Берегли что ли нашу психику так чрезмерно — не знаю. Но народу не изволили даже доводить, что за то иль это какая-нибудь сволочь получала; сколько лет назначили, и прочее. А это плохо влияет на воспитание, потому как, кому кнут, а кому пряник — это уж от природы, видимо. Народ должен знать своих героев, но и то, что сволочи наказаны так-то и так-то тоже надобно доводить. Одним неповадно будет, а другие — большинство — просто убедятся, что правда торжествует. А за закрытыми дверями, оно — фиг его знает — куда клонится. Вдруг там, прямо в зале, судье вручают откупные и все «фифти-фифти»?
— Правильно, генерал. Нам надо делать все по-военному жестко и организованно. Так что не мучайтесь в сомнениях. Вы у нас самый важный в звании, когда перейдем из этих подлесков в обще-украинские масштабы, то, может, кроме вас и некого будет предложить на пост какого-нибудь главкома, а то и президента. Чем черт не шутит!