- И мне так показалось. Почему же он все-таки пошел туда?
Вайль улыбнулся и покачал головой. Это был худой невысокий человек в массивных очках. У него был большой чувственный рот.
- Возможно, чувство долга. У него невероятно развито чувство долга. К тому же он необычайно религиозен фанатичный католик. Мне кажется, это давит на психику. Вы ведь знаете этих выкрестов, они ничему не верят, постоянно терзаются сомнениями. Я еще ни разу не встречал счастливого новообращенного католика.
- По-моему, он не любит евреев.
Вайль нахмурился.
- Не любит? Я никогда не замечал. Многие его друзья евреи. Я - еврей, да и Саджиттариус тоже.
- А Саджиттариус его друг?
- Ну, скорее знакомый. Я видел их вместе пару раз.
Снаружи раздались раскаты грома... Потом начался дождь.
Вайль подошел к двери и начал опускать штору. Сквозь шум грозы я услышал другой звук, странный, металлический, скрежещущий звук.
- Что это? - спросил я.
Вайль покачал головой и вернулся к стойке. Бар уже опустел.
- Я посмотрю, - сказал я.
Подойдя к двери, я открыл ее и поднялся вверх по ступенькам. В свете стремительных синих молний, напоминавших орудийный огонь, я увидел гигантского металлического монстра величиной с высокое здание, марширующего среди развалин. Опираясь на свои четыре выдвижные ноги, он двигался под прямым углом к дороге. Из его огромного туловища и головы во всех направлениях торчали дула орудий. Время от времени в него ударяла молния, и тогда он издавал оглушительный лязг, напоминавший звон колокола, останавливался, чтобы выстрелить вверх, в источник молнии, и продолжал свой путь.
Я сбежал вниз по ступенькам и распахнул дверь. Вайль вытирал стойку. Я описал увиденное.
- Что это, Вайль?
Маленький человечек покачал головой.
- Не знаю. Видно, эту штуку бросили здесь завоеватели Берлина.
- Похоже, он был сделан здесь.
- Может, и здесь. В конце концов, кто завоевал Берлин?
Из задней комнаты послышался пронзительный женский крик.
Вайль выронил стакан и рванулся в комнату. Я последовал за ним. Он открыл дверь. В комнате было уютно. На столе, покрытом плотной темной скатертью, были соль и перец, лежали ножи и вилки. У окна стояло пианино. На полу лежала девушка.
- Ева! - выдохнул Вайль, опускаясь на колени рядом с телом.
Я еще раз внимательно оглядел комнату. На маленьком кофейном столике стоял цветок. Со стороны он напоминал кактус неприятного пятнисто-зеленого цвета, а сверху походил на змею, приготовившуюся к нападению, змею без глаз, без носа, но со ртом... Рот был на месте. Он открывался по мере моего приближения к цветку. Во рту росли зубы - или, если сказать точнее, шипы, расположенные подобно зубам. Одного зуба впереди недоставало. Этот шип я обнаружил в запястье девушки. Я не стал его вынимать.
- Она умерла, - тихо сказал Вайль, поднимаясь и оглядываясь. - Почему?
-Ее укусил вот этот ядовитый цветок, - объяснил я.
- Цветок..? Я должен вызвать полицию.
- Думаю, сейчас этого лучше не делать, - заметил я уходя. Я знал, куда идти.
Дом Бисмарка - и странный сад Фелипе Саджиттариуса. Я весь промок, пока искал кэб. Я велел кэбмену гнать во весь опор.
Остановив кэб, не доехав до дома, я расплатился и пошел пешком через лужайку. Звонить я не стал, а влез в окно, воспользовавшись своим карманным алмазом.
Сверху слышались голоса. Я спешил на них и скоро нашел, откуда они доносились, - кабинет Бисмарка. Чуть приоткрыв дверь, я увидел Гитлера с пистолетом, направленным на Отто фон Бисмарка, все еще одетого в полную военную форму. Оба были бледны. Рука Гитлера тряслась, а Бисмарк тихонько стонал.
Перестав стонать, Бисмарк сказал умоляюще:
- Я не шантажировал Еву Браун, вы - болван, она любила меня.
Гитлер издал короткий, почти истерический смешок:
- Любила вас - толстого старика!
- Ей нравились толстые старики.
- Она была не такая. И вообще, кто это выдумал?
- Кое-что рассказал следователь. А полчаса назад мне позвонил Вайль и сказал, что Еву убили. Я считал Саджиттариуса своим другом. Я ошибался. Он - нанятый вами убийца.
- Ну, а я сегодня совершу свое убийство.
- Капитан Гитлер - я старше вас по званию!
По мере того как голос Бисмарка обретал уверенность, рука, державшая пистолет, теряла твердость. Я вдруг сообразил, что все это время тихо звучит музыка. По какому-то странному совпадению это был Пятый струнный квартет Бартока. Бисмарк пошевелил рукой.
- Вы ошибаетесь. Человек, которого вы наняли следить за Евой, когда она шла сюда прошлой ночью, - это же ее бывший любовник.
Губы Гитлера задрожали.
- Вы знали, - заметил Бисмарк.
- Подозревал.
- Вы знали и об опасностях, таящихся в саду, ведь Фелипе говорил вам. Его задушили виноградные лозы, когда он пробирался к летнему домику.
Рука, державшая пистолет, замерла. У Бисмарка был испуганный вид.
Он ткнул пальцем в Гитлера.
- Это вы убили его, а не я, - закричал он. - Вы послали его на верную смерть. Вы убили Сталина - из ревности. Вы надеялись, что он сначала убьет меня и Еву. У вас не хватило силы и решимости противостоять нам открыто!
Гитлер издал невнятный крик, схватил пистолет обеими руками и раз за разом стал нажимать на спусковой крючок. Несколько пуль не достигли цели, но одна из них попала в Железный Крест, пробила его и вошла в сердце. Бисмарк упал навзничь, мундир его лопнул, а шлем слетел с головы.
Я вбежал в комнату и отобрал пистолет у плачущего Гитлера. Осмотрев Бисмарка, я убедился, что он мертв. Я понял, почему лопнул мундир. Бисмарк носил корсет, и одна из пуль, видимо, задела шнурок. Это был тяжелый корсет, и удерживать ему приходилось большую массу.
Мне стало жаль Гитлера. Он продолжал рыдать, и я помог ему сесть. Он выглядел маленьким и несчастным.
- Что я наделал? - заикаясь бормотал он. - Что я наделал?
- Бисмарк послал этот цветок Еве Браун, чтобы заставить ее замолчать, когда понял, что я близок к разгадке?
Гитлер кивнул, шмыгнул носом и снова заплакал.
Я взглянул на дверь. Там в нерешительности стоял человек.
Я положил пистолет на каминную доску.
Это был Саджиттариус.
Он кивнул мне.
- Гитлер только что застрелил Бисмарка, - объяснил я.
- Ясно, - сказал он.
- Бисмарк велел вам послать Еве Браун этот цветок, ведь так? - спросил я.
- Так. Красивый цветок - результат скрещивания обычного кактуса, "мухоловки Венеры", с розой, а яд - разумеется, кураре.
Гитлер встал и вышел из комнаты. Мы смотрели, как он выходит, все еще продолжая всхлипывать.
- Куда вы? - спросил я.
- На воздух, - ответил он, спускаясь по ступенькам.
- Подавление сексуальных желаний, - сказал Саджиттариус, усаживаясь в кресло и удобно пристраивая ноги на трупе Бисмарка. - Это бывает причиной стольких несчастий. Если бы только страсти, кипящие в душе человека, глубоко запрятанные желания, могли быть выпущены наружу, насколько улучшился бы мир.
- Возможно, - сказал я.
- Вы собираетесь кого-нибудь арестовать, герр Аквилинас?
- Моя работа заключается в том, чтобы написать отчет о расследовании, а не в том, чтобы кого-то арестовывать.
- А последствия?
Я засмеялся.
- Последствия всегда есть.
Из сада послышался какой-то необычный лающий звук.
- Что это? - спросил я. - Волкодавы?
Саджиттариус хихикнул.
- Нет-нет, боюсь, что это собачий цветок.
Я выскочил из комнаты и помчался вниз по лестнице в кухню. Труп, накрытый простыней, все еще лежал на столе. Я хотел открыть дверь в сад, но остановился и прижался лицом к оконному стеклу. Весь сад двигался, как в каком-то возбужденном танце. Шумела листва, странный запах стал совершенно нестерпимым, это чувствовалось даже при закрытых дверях.
Мне показалось, что я увидел фигуру человека, сражающегося с какими-то толстоствольными кустами. Я услышал рычание, звук разрываемой одежды, пронзительный крик и длинный протяжный стон.
Неожиданно все движение в саду прекратилось. Я обернулся. Позади меня, сложив руки на груди и глядя в пол, стоял Саджиттариус.
- По-моему, ваш собачий цветок схватил его, - сказал я.
- Он знал меня - он знал сад.
- Может, самоубийство?
- Очень может быть. - Саджиттариус опустил руки и посмотрел на меня. - Вы знаете, он мне нравился. Он был чем-то вроде моего протеже. Если бы вы не вмешались, возможно, ничего бы этого не случилось. Если бы я направлял его, он мог бы пойти далеко.
- Найдете другого протеже, - сказал я.
- Будем надеяться.
Незаметно начало светлеть. Дождь уже только моросил, орошая страждущие от жажды листья.
- Вы собираетесь остаться здесь? - спросил я.
- Да, я должен работать в саду. Слуги Бисмарка позаботятся обо мне.
- Да уж конечно.
Я поднялся назад по ступенькам и вышел из дома в холодное, умытое дождем рассветное утро. Подняв воротник, я принялся не спеша карабкаться по кучам кирпича.
Муркок Майкл
Странный сад Фелипе Саджиттариуса
Майкл Муркок
Странный сад Фелипе Саджиттариуса
Было тихо и тепло. Яркое солнце сияло в голубом небе над развалинами Берлина. Я карабкался по кучам поросшего бурьяном кирпича и обломкам бетона, направляясь расследовать убийство неизвестного, которое произошло в саду шефа полиции Бисмарка.
Меня зовут Минос Аквилинас, я - старший метатемпоральный следователь Европы, и я знал, что эта работенка будет не из легких.
Не просите меня назвать место или дату. Я не интересуюсь такими вещами, они меня только пугают. Я полагаюсь на инстинкт - выигрываю или проигрываю.
Я получил всю имеющуюся у них информацию. Уже произведено вскрытие. Ничего необычного - кроме того, что у убитого были одноразовые бумажные легкие. Это могло пролить некоторый свет на его происхождение. Насколько мне было известно, до сих пор бумажными легкими пользовались в Риме. А что мог делать римлянин в Берлине? Почему его убили в саду шефа полиции Бисмарка? Мне было сказано, что его задушили. Задушить человека с бумажными легкими нетрудно, здесь много времени не требуется. Гораздо труднее ответить на вопрос, кто и почему это сделал.
От развалин до дома идти пришлось довольно далеко. Вокруг были одни камни, и лишь иногда попадались столбики все, что осталось от рейхстага, Бранденбургских ворот, музея Брехта и других не менее известных мест. Остановившись, я прислонился к единственной уцелевшей стене дома, снял пиджак и ослабил узел галстука, потом вытер лоб и шею носовым платком и закурил.
В тени стены было не так жарко, и когда я собрался продолжить путь, мне было уже полегче. Вскарабкавшись на большую кучу кирпича, поросшего голубыми цветочками, я увидел сверху дом Бисмарка. Дом, построенный из тяжелого мрамора с черными прожилками в столь популярном смешанном стиле, представлял собой нечто среднее между дворцом Валгалла и чертогами Олимпа. Перед ним раскинулась ровная зеленая лужайка, а за ним - сад, окруженный такой высокой стеной, что я, хотя и смотрел сверху, мог разглядеть только листья деревьев. Толстые коринфские колонны у входа венчал фасад с барельефами, на которых мужи в рогатых шлемах с одинаковой легкостью расправлялись с драконами и друг с другом.
Я спустился к лужайке, пересек ее и, поднявшись по ступеням, очутился у парадных дверей. Это были большие, тяжелые двери, мне они показались бронзовыми, так много накладок украшало их. На накладках красовались безбородые всадники в каких-то изысканных доспехах, вооруженные двуручными мечами. В руках у некоторых были копья и топорики. Я позвонил.
Ждать пришлось довольно долго, и я успел внимательно рассмотреть весь декор. Наконец дверь распахнулась, и старик в костюме полувоенного образца, с трудом державшийся прямо, вопросительно взглянул на меня, приподняв белую бровь.
Я назвал свое имя, и он проводил меня в холодный темный зал, заполненный разного рода оружием, тем самым, что я видел в руках воинов на барельефах. Он открыл правую створку двери и попросил меня подождать здесь. Комната, где я оказался, была заполнена кожей и железом: оружие на стенах и кожаная мебель на ковре.
Толстые бархатные портьеры были отдернуты, и я, встав у окна, посмотрел на безмолвные руины. Выкурив еще одну сигару, я воткнул окурок в цветочный горшок и снова надел пиджак.
Старик вернулся и повел меня через зал, потом мы поднялись на один пролет широкой лестницы и вошли в огромную, уже не столь захламленную комнату, где и находился тот, к кому я пришел.
Он стоял посреди ковра. На нем был затейливо украшенный шлем с шишаком на макушке, темно-синий мундир со знаками различия, золотые с черным эполеты и начищенные до блеска сапоги со стальными шпорами. На вид ему было лет семьдесят, и выглядел он очень крепким. У него были кустистые седые брови и большие тщательно расчесанные усы. Когда я вошел, он прокричал что-то и вытянул вперед Руку, указывая на меня.
- Герр Аквилинас. Я - Отто фон Бисмарк, начальник берлинской полиции.
Я пожал протянутую руку. Если говорить точнее, он пожал мою, встряхнув меня всего.
- Хорошенькое дело, - заметил я. - Убийство происходит в саду человека, который призван убийства предотвращать.
Вероятно, у него были парализованы или повреждены мышцы лица, потому что, даже когда он говорил, они почти не шевелились, в остальное же время лицо оставалось совершенно неподвижным.
- Именно так, - сказал он. - Мы, конечно, не хотели вас вызывать. Но, насколько я понимаю, это ваша специальность.
- Возможно. Тело еще здесь?
- В кухне. Там производили вскрытие. У него были бумажные легкие, вы знаете?
- Знаю. Итак, если я правильно понял, вы ночью ничего не слышали...
- О, нет, я слышал - лаяли мои волкодавы. Один из слуг пошел посмотреть, в чем дело, но ничего не обнаружил.
- Вы можете назвать время.
- Время?
- Когда это было?
- Около двух ночи.
- Когда нашли тело?
- Около десяти - его обнаружил садовник в винограднике.
- Хорошо. Давайте взглянем на тело, а потом поговорим с садовником.
Он повел меня на кухню. Одно из окон было открыто. Оно выходило в роскошный сад, поросший высоким кустарником самых разных оттенков. Из сада тянуло пьянящим ароматом. У меня закружилась голова. Я повернулся и увидел накрытое простыней тело, лежащее на выскобленном кухонном столе, покрытом простыней.
Я отдернул простыню. Передо мной лежало обнаженное тело, старое, но сильное, очень смуглое. Большая голова, густые черные усы, сразу бросающиеся в глаза. Трудно было представить, каким было это тело раньше, когда принадлежало живому человеку. На горле были видны следы удушения, распухшие кисти, предплечья и лодыжки говорили о том, что жертва не так давно была связана. Спереди был виден разрез, сделанный при вскрытии и зашитый очень небрежно.
- А одежда? - спросил я начальника полиции.
Бисмарк покачал головой и показал на стул, стоящий позади стола.
- Вот все, что удалось найти.
На стуле лежали аккуратно сложенные бумажные легкие, слегка потрепанные. Эти одноразовые легкие - палка о двух концах. С одной стороны - можно курить, сколько хочешь, не боясь рака легких, но с другой - их следует регулярно менять. А это дорого, особенно в Риме, где, в отличие от других европейских городов-государств, государственная служба замены легких появилась лишь за несколько лет до войны, когда бумажные легкие были заменены более долговечными политэновыми. Рядом лежали наручные часы и пара рыжих туфель с длинными, загнутыми кверху носами.
Я взял одну из туфель. Сделано явно на Востоке. Потом я взглянул на часы. Часы были русские: тяжелые, старые и потускневшие. А вот ремешок из свиной кожи был новенький, и, если верить надписи, сделан был в Англии.
- Теперь мне понятно, почему обратились к нам, - сказал я.
- Да, были некоторые странности, - признал Бисмарк.
- Я могу поговорить с садовником, который нашел его?
Бисмарк подошел к окну и позвал:
- Фелипе!
Листья будто сами по себе раздвинулись, и в образовавшемся проеме появился высокий молодой человек с темными волосами и длинным, бледным лицом. В руке он держал изящную лейку. На нем была зеленая рубашка со стоячим воротничком и такого же цвета брюки.
Мы смотрели друг на друга через оконное стекло.
- Это мой садовник, Фелипе Саджиттариус, - сказал Бисмарк.
Саджиттариус поклонился. Его глаза смеялись, но Бисмарк, как мне показалось, этого не заметил.
- Вы можете показать, где нашли тело? - спросил я.
- Конечно, - ответил Саджиттариус.
- Я подожду здесь, - сказал Бисмарк, увидев, что я направился к двери.
- О'кэй. - Я спустился в сад и последовал за Саджиттариусом. И снова мне показалось, что кусты раздвинулись сами собой.
В саду по-прежнему стоял густой эротический аромат. Среди тёмной, мясистой листвы виднелись вишневые, пурпурные и синие цветки каких-то растений, иногда попадались ярко-желтые и розовые.
Трава, по которой я ступал, казалось, ползла под моими ногами, а странные очертания деревьев и кустарников дополняли неприятное ощущение, и я подумал, что этот сад место, явно не подходящее для отдыха.
- Это все ваша работа, Саджиттариус? - спросил я.
Он кивнул не останавливаясь.
- Оригинально, - заметил я. - Никогда не видел такого.
Тут Саджиттариус обернулся и показал большим пальцем назад.
- Вот это место.
Мы стояли на небольшой полянке, почти полностью окруженной решеткой, увитой толстыми виноградными лозами. Я заметил, что в дальнем углу оборваны несколько лоз и проломана решетка. Я догадался, что это следы борьбы. Я все никак не мог понять, почему убийца развязал жертву, прежде чем ее задушить. А получалось, что было именно так иначе никакой борьбы не было бы. Я осмотрел место, но не обнаружил никаких других следов. Сквозь проломанное в решетке отверстие я увидел маленький летний домик, выстроенный в китайском стиле, он весь блестел красным, желтым и черным лаком, а местами - позолотой. Домик никак не вязался с архитектурой главного дома.