— Он и не принимался за молоко, — вставил Задавака. Ябедничать не полагалось, и Малыш тотчас поднял руку.
— Я жалуюсь на Задаваку! — сказал он быстро.
Но Джон поднял руку ещё раньше.
— В чём дело, Джон?
— Можно я сяду на стул Питера? Всё равно его сейчас нет.
— Сесть на папин стул?! — возмутилась Венди. — Конечно, нельзя!
— Он ведь нам не папа, — ответил Джон. — Он даже не знал, как ведут себя папы, пока я ему не показал.
Ворчать не полагалось, и Близнецы закричали:
— Мы жалуемся на Джона!
Тут руку поднял Шалун. Он всегда вёл себя гораздо скромнее всех остальных (по правде говоря, у остальных скромности не было и в помине), и Венди относилась к нему особенно мягко.
— Как по-твоему, — спросил Шалун неуверенно, — я не могу быть папой?
— Нет, Шалун.
Если Шалун начинал говорить (что случалось не очень часто), он уже не мог остановиться. Как глупо, правда?
— Если я не могу быть папой, — произнёс он печально, — может, Майкл разрешит мне стать вместо него младенцем?
— И не подумаю! — отрезал Майкл. Он уже улёгся в свою корзину.
— Если я не могу быть младенцем, — сказал Шалун ещё печальнее, — можно я буду Близнецом?
— Нельзя! Нельзя! — закричали Близнецы. — Ты думаешь, это легко?
— Если я не могу быть никем интересным, хотите, я покажу вам фокус? — предложил Шалун.
— Не хотим! — заорали все разом. Тогда наконец он сдался.
— Так я и знал, — сказал он с тяжёлым вздохом.
Тут всех словно прорвало.
— А Малыш кашляет прямо на стол!
— А Близнецы начали ужин со сладкого!
— А Задира ест фисташки с миндалём!
— А Задавака говорит с набитым ртом!
— Я жалуюсь на Близнецов!
— А я на Задиру!
— А я на Задаваку!
— Ох уж эти мне дети! — вздохнула Венди. — Жизни от них нет!
Она велела им убрать со стола, а сама села за штопку — целая груда чулок, и в каждом, как полагается, дырка на коленке.
— Ве-е-нди! — канючил Майкл. — Я уже вырос из люльки.
Но Венди и слушать его не желала.
— Должен же кто-то лежать в люльке, — сказала она. — А ты самый маленький. Без люльки в доме как-то пусто.
Она сидела и шила, а мальчики весело играли вокруг. Вглядись пристальнее в их весёлые лица! Запомни получше, как они пляшут возле камина! Таких счастливых вечеров в подземном доме было немало, но этот вечер последний.
Над головой у них послышались шаги, и Венди, конечно, первая их узнала.
— Дети, папа идёт! Он любит, когда вы встречаете его на пороге!
Наверху индейцы распростёрлись перед Питером.
— Смотрите в оба, смельчаки! Я сказал своё слово.
А потом, как всегда, мальчики втащили Питера за ноги из дерева в дом. Они частенько делали это и раньше, но сегодня — в последний раз.
Мальчикам Питер принёс орехи, а Венди сообщил точное время по крокодильим часам.
— Ах, Питер, ты их балуешь, — сказала Венди, притворяясь недовольной.
— Ну что ты, старушка! — ответил Питер, вешая ружьё.
— Это я ему сказал, что мам надо называть „старушка“! — шепнул Майкл Задире.
— Я жалуюсь на Майкла, — тут же сказал Задира. Первый Близнец подбежал к Питеру:
— Пап, мы хотим танцевать!
— Танцуй, танцуй, мой мальчик! — ответил Питер. Он был в чудесном настроении.
— А мы хотим, чтобы ты тоже танцевал!
По правде говоря, Питер танцевал лучше их всех, но он прикинулся удивлённым:
— Я?! Да мои старые кости будут так греметь, что заглушат музыку.
— И мама тоже!
— Что?! — воскликнула Венди. — До танцев ли мне, с такой оравой?
— Но ведь сегодня суббота, — уговаривал Малыш.
Вряд ли это была суббота, во всяком случае, мальчики не могли этого знать, потому что они давно уже потеряли счёт дням; но каждый раз, когда им чего-нибудь очень хотелось, они говорили: „Ведь сегодня суббота“ — и добивались своего.
— Верно, ведь сегодня суббота, Питер, — сдалась Венди.
— С нашими-то фигурами, Венди!
— Но ведь мы среди своих! Это наши дети…
— Да, ты права!
В конце концов мальчикам разрешили потанцевать, только велели сначала надеть ночные рубашки.
— А знаешь, старушка, — сказал Питер, греясь у камина и глядя на Венди, вертевшую в руках чулок с огромной дыркой на пятке, — нет ничего приятнее на свете, чем сидеть вечерком у огня в кругу своей семьи, наслаждаясь заслуженным отдыхом!
— Да, это чудесно! — подхватила Венди. Она была ужасно довольна. — А знаешь, Питер, у Задиры твой нос.
— А Майкл становится похож на тебя!
Венди подошла к Питеру и положила руку ему на плечо.
— Милый Питер, — сказала она, — у нас теперь столько детей, и я, конечно, уже не та, что прежде. Но ты не хочешь никаких перемен, правда?
— Не хочу, Венди.
Конечно, он не хотел никаких перемен, но посмотрел на неё как-то странно — часто моргая, словно не знал, спит он или бодрствует.
— Что с тобой, Питер?
— Я просто подумал, — ответил он испуганно, — это ведь всё понарошку, правда? Будто я их отец?
— Ну конечно, — сказала Венди сдержанно.
— Видишь ли, — продолжал он виновато, — я почувствую себя таким стариком, если я им взаправду отец.
— Но они наши дети, Питер, твои и мои.
— Но ведь это не так, Венди? — спросил он с тревогой.
— Конечно нет, если ты этого не хочешь, — ответила она. В ответ послышался вздох облегчения.
— Питер, — сказала Венди, пытаясь придать своему голосу твёрдость. — Как ты ко мне относишься?
— Как преданный сын, Венди.
— Так я и думала.
Она встала, ушла в дальний угол комнаты и села там.
— Ты какая-то странная! — недоумевал Питер. — И Тигровая Лилия тоже. Она хочет мне кем-то быть, но только не мамой.
— Конечно, не мамой, — сказала Венди холодно. Теперь я понимаю, почему ей не нравились индейцы.
— Тогда кем же?
— Девочкам нельзя говорить об этом первыми.
— Ну, как хочешь, — произнёс Питер с лёгким раздражением. — Может, Динь-Динь мне скажет, в чём дело?
— Динь-то тебе, конечно, скажет, — ответила презрительно Венди. — Она вообще бессовестная!
Тут Динь, которая подслушивала весь этот разговор из своего будуара, что-то дерзко прокричала в ответ.
— Она говорит: „Ну и пусть бессовестная!“ Она этим даже гордится! — перевёл Питер.
Тут ему в голову пришла неожиданная мысль.
— Может, Динь хочет быть моей мамой?
— Болван! — злобно крикнула Динь.
Она так часто повторяла это слово, что Венди понимала его теперь без перевода.
— Я готова согласиться с нею! — сказала Венди резко.
Нет, ты можешь себе представить? Именно так она и сказала! Правда, весь этот разговор был для неё очень мучителен, к тому же она ведь не знала, что их ожидает в тот вечер. Если бы знала, она бы, конечно, сдержалась.
Никто из них не знал, что их ждёт. Может, оно и лучше, что они ничего не знали. Это дало им ещё целый счастливый час; то был их последний час на острове, а потому давай порадуемся, что в нём шестьдесят счастливых минут. Они пели и плясали в ночных рубашонках. Песенка была пресмешная: они притворялись, будто их пугают собственные тени; им и в голову не приходило, что скоро вокруг них сгустятся настоящие тени и им будет по-настоящему страшно. Как весело они плясали, а в самый разгар веселья валили друг друга на кровать, а с кровати на пол! И вот уже они не пляшут, а бросают друг в друга подушками, а подушки просят кинуть их ещё разок, будто предчувствуя, что это в последний раз. А сколько сказок они рассказали друг другу! Даже Малыш попросил в тот вечер рассказать сказку, но начало у неё было такое скучное, что он сам пришёл в ужас.
— Скучноватое начало, — сказал он мрачно. — Давайте притворимся, будто это конец!
Все улеглись в постель, и Венди стала рассказывать свою сказку, которую мальчики любили больше всех других, а Питер ненавидел. Обычно стоило только Венди начать эту сказку, как он зажимал уши или уходил из дому; поступи он так и на этот раз, возможно, они всё ещё были бы на острове.
Но в этот вечер он остался сидеть на месте. Сейчас ты узнаешь, что из этого вышло.
Глава 11. Сказка Венди
— Ну так слушайте, — сказала Венди, начиная свою сказку. Люлька, в которой лежал Майкл, стояла у её ног, а семеро мальчиков лежали на кровати. — Жил-был один человек…
— Пусть лучше будет женщина! — перебил Задира.
— Пусть лучше будет белая мышь! — вставил Задавака.
— Успокойтесь, — сказала Венди, — будет там и женщина, и…
— Мам! — закричал первый Близнец. — Правда, там будет женщина? И она не умрёт, нет?
— Нет, конечно нет.
— Я очень рад, что она не умрёт, — сказал Шалун. — А ты рад, Джон?
— Конечно.
— А ты, Задавака?
— Пожалуй.
— А вы, Близнецы?
— Пожалуй.
— А вы, Близнецы?
— И мы рады.
— Ах, боже мой, — вздохнула Венди.
— А ну потише! — прикрикнул на мальчиков Питер, решив, что надо дать Венди рассказать её сказку, хотя ему самому эта сказка казалась просто чудовищной. Он всегда стоял за справедливость.
— Этого человека, — продолжала Венди, — звали мистер Дарлинг, а эту женщину — миссис Дарлинг.
— Я с ними знаком, — похвалился Джон, чтобы позлить остальных.
— И я, кажется, тоже, — сказал Майкл неуверенно.
— Они были муж и жена, — объяснила Венди. — И угадайте, кто у них был?
— Белые мыши! — весело закричал Задавака. — Нет!
— Никак не догадаюсь, — сказал Шалун, хоть он и знал эту сказку наизусть.
— Тише, Шалун. У них было трое потомков.
— А что такое потомки?
— Ну, вот, например, ты, Близнец, — потомок.
— Слышишь, Джон? Я потомок!
— Потомки — это просто дети, — сказал Джон.
— Ах, боже мой! — вздохнула Венди. — У этих детей была верная няня по имени Нэна, но однажды мистер Дарлинг рассердился и посадил её на цепь во дворе, и тогда дети улетели из дому.
— Чудесная сказка! — сказал Задавака.
— Они улетели, — продолжала Венди, — на Нигдешний остров, где живут пропавшие мальчишки.
— Так я и думал, — сказал Задира взволнованно. — Не знаю почему, но только я так и думал!
— Венди! — закричал Шалун. — Скажи, а среди пропавших мальчишек был Шалун?
— Да.
— Я в сказке! Ура! Задавака, я в сказке!
— Тише, успокойтесь! Подумайте лучше о бедных родителях, оставшихся без детей!
— О-о! — застонали мальчики разом, хотя бедные родители их ни капельки не беспокоили.
— Подумайте о пустых кроватках!
— О-о!
— Как всё это грустно, — сказал первый Близнец весело.
— Конец у этой сказки, по-моему, будет печальный, — подхватил второй Близнец. — А ты как думаешь, Задавака?
— Я очень волнуюсь.
— Если бы вы знали, как велика материнская любовь, — сказала Венди с торжеством, — вы бы не волновались.
Она приближалась к тому месту в своей сказке, которое Питер ненавидел всей душой.
— Материнская любовь — это вещь, — сказал Шалун и изо всех сил ударил Задаваку подушкой. — Как по-твоему, Задавака?
— Пожалуй, — ответил Задавака и ударил Шалуна подушкой.
— Понимаете, — продолжала спокойно Венди, — наша героиня знала, что мама всегда оставляет окно открытым, чтобы дети могли прилететь обратно, вот почему они так долго не возвращались и жили в своё удовольствие.
— А потом они вернулись?
— Давайте заглянем в будущее, — сказала Венди, подходя к самому трудному и самому чудесному месту в сказке.
И все мальчики вытянули шеи, чтобы легче было заглянуть в будущее.
— Прошли годы… Кто эта изящная женщина неопределённого возраста, выходящая из вагона на лондонском вокзале?
— Ах, Венди, кто она? — закричал Задавака, словно он слышал эту сказку впервые.
— Неужели это?… Да… Нет… Да, так оно и есть… Неужели это прекрасная Венди?!
— О-о!
— А эти два рослых юноши, что с таким достоинством идут рядом с нею? Неужели это Майкл и Джон? Да, так и есть!
— О-о!
— „Смотрите, дорогие братья, — говорит Венди, указывая наверх. — Окно открыто! Вот награда за нашу веру в материнскую любовь“. И они влетели в окно, к маме и папе. Задёрнем же занавес над этой счастливой сценой, ибо перо не в силах её описать.
Вот и вся сказка. Мальчикам она нравилась так же, как и самой рассказчице. Всё в этой сказке так, как должно быть, правда? Мы улетаем, словно самые бессердечные существа (дети все таковы, но они так милы!), живём, ни о ком не думая, а потом, как только нам потребуется особое внимание, мы благородно возвращаемся домой, уверенные, что нас встретят объятиями, а не шлепками.
Так велика была их вера в материнскую любовь, что они решили: ещё немножко можно ни о ком не думать!
Но у одного из них не было этой веры, и, услышав конец сказки, он глухо застонал.
— Что с тобой, Питер? — вскричала Венди, подбегая к нему. Она решила, что он заболел, и осторожно пощупала ему живот.
— Где у тебя болит?
— Это совсем другая боль, — сказал Питер загадочно.
— Какая же? Говори!
— Венди, ты не знаешь, что такое матери!
Мальчики в ужасе окружили Питера, его волнение их напутало, и он поведал им то, о чем молчал до сих пор.
— Было время, — сказал он, — когда и я, как вы, думал, что моя мама всегда будет держать окно открытым, и я не возвращался много лун подряд, но вот наконец я прилетел домой. И что же? Окно было заперто, потому что мама совсем забыла обо мне, а в моей кровати спал другой мальчик!
Не знаю, так ли всё было на самом деле, но Питер так думал, и это их испугало.
— Ты уверен, что мамы все такие? — Да!
Так вот, значит, какие они! Изменщицы, жабы!
Значит, лучше не рисковать, подумали они. Уж кто-кто, а дети знают, когда следует уступить.
— Венди, вернёмся домой, — закричали Джон и Майкл разом.
— Хорошо, — согласилась она, крепко обнимая братьев.
— Сегодня? — вскричали, растерявшись, пропавшие мальчишки.
В глубине сердца (или того, что каждый из них называл своим сердцем) они твёрдо верили, что могут прекрасно обойтись и без мам, — это только мамам кажется, будто без них нельзя обойтись.
— Сию же минуту, — ответила Венди решительно, потому что в голову ей пришла ужасная мысль: „А что, если мама уже надела — хотя бы частично — траур?“
В своём волнении она и не подумала о том, каково сейчас Питеру, она только строго сказала ему:
— Питер, ты всё устроишь, что нужно?
— Пожалуйста, — ответил он так спокойно, будто она попросила его передать орехи.
Они и не подумали сказать: „Как жаль, что приходится расставаться!“ Если ей это не пришло в голову, то уж Питер сам ни за что этого не скажет! Но, конечно, ему было очень горько, и он так рассердился на взрослых, которые вечно всё портят, что, вылезая в своё дерево, он нарочно стал дуть с быстротой пять раз в секунду. Дело в том, что на острове существует поверье, будто стоит тебе дунуть, как тут же кто-то из взрослых умирает, а Питеру хотелось поскорее им отомстить.
Затем, отдав необходимые распоряжения индейцам, он вернулся в подземный дом, где в его отсутствие разыгралась недостойная сцена. Мысль о том, что они могут потерять Венди, привела пропавших мальчишек в ужас. Они окружили её, и в голосах их зазвучала угроза.
— Нам теперь будет хуже, чем до неё, — говорили они.
— Мы её не отпустим!
— Возьмём её в плен!
— Закуем её в цепи!
В этом отчаянном положении инстинкт подсказал Венди, к кому обратиться за помощью.
— Шалун! — крикнула она. — Защити меня!
Не правда ли, странно? Она попросила о помощи Шалуна, самого глупого из всех! Однако на этот раз Шалун показал себя настоящим мужчиной. Куда девалась вся его глупость?
— Конечно, я всего-навсего Шалун, — сказал он с достоинством, — и никто не обращает на меня внимания. Но первого, кто посмеет тронуть Венди, я проткну насквозь!
И он вытащил свой кинжал — в эту минуту солнце его славы поднялось в зенит. Мальчишки в смущении отступили. Тут вернулся Питер, и они сразу поняли, что от него поддержки не жди. Не такой он был человек, чтобы держать на острове девочку против её воли!
— Венди! — сказал Питер, шагая из угла в угол. — Я попросил индейцев пр овести вас через лес. Ты ведь быстро устаёшь, когда летишь.
— Спасибо, Питер.
— А потом, — продолжал он резко (ведь он привык, чтобы ему повиновались беспрекословно), — Динь покажет вам путь через море. Разбуди-ка её, Задавака!
Задаваке пришлось постучать дважды, прежде чем Динь удостоила его ответом, хоть она давно уже сидела на кровати и прислушивалась к разговору.
— Кто там? Как ты смеешь? Убирайся отсюда! — закричала она.
— Динь, тебе велено встать и проводить Венди! — крикнул Задавака. — Она улетает!
Конечно, Динь страшно обрадовалась, что Венди улетает, но ей совсем не хотелось её провожать, и она выложила всё, что думала, не стесняясь в выражениях. А потом притворилась, что снова заснула.
— Она сказала, что никуда не полетит! — воскликнул Задавака, ужасаясь такому чудовищному неповиновению.
Питер решительно направился к спальне этой молодой особы.
— Динь! — крикнул он. — Если ты сию же минуту не встанешь и не оденешься, я отдёрну занавеску и все увидят тебя в неглиже.
Увидят её неодетой! Этого Динь не могла стерпеть! Она тут же спрыгнула на пол.
— Кто сказал, что я не встаю?
Мальчишки между тем печально смотрели на Венди, готовую к путешествию. Они грустили не только потому, что она их покидала, но и потому, что знали: впереди её ждёт что-то хорошее, чего они никогда не увидят. Новизна, как всегда, манила их.