Одна и та же книга - Макс Фрай 25 стр.


Красный — это стакан ледяного земляничного морса залпом, потому что жарко, это свежая царапина на шее, поди докажи кому-нибудь, что кошка виновата, ну и ладно, пусть себе думают что хотят, красный — это еще и румянец во всю щеку, удушливая, но сладкая волна стыда, Александр Македонский непременно взял бы нас в свою гвардию, ему нравилось, когда воины легко краснеют, а мы все еще легко краснеем, иногда без особого повода, честно говоря. Осталось узнать, где тут в воины записывают, потому что — сколько можно?!

Нет, ну в самом деле, сколько можно.

А революции, разумеется, не будет, потому что уже вечер, а надо еще купить в супермаркете помидоры, пакет вишневого сока, заказать стакан «Кровавой Мэри» в первом попавшемся баре, в понедельник вечером все они более-менее пусты и оттого гостеприимны, найти на телефоне красную кнопку, нажать, не отпускать, пока он, зараза такая, не отключится, и спать, спать, какая уж тут революция, в самом деле, мало ли что красный.

Вторник, 20 июня

Оранжевый — это выйти из дома и увидеть, что дети рисуют на асфальте, например, жирафа, тут же вспомнить — понятная ассоциация — песенку про оранжевое солнце, оранжевое небо, улыбнуться невольно, заметить в киоске сигареты «Camel», подмигнугь нарисованному на пачке верблюду, почти оранжевому, позвонить на работу, или куда вы там идете, сказать: задержусь на час, придумать правдоподобное объяснение, зайти в кафе, заказать свежевыжатый апельсиновый сок и кофе, как же без него, а вот если бы варили кофе дома, в медной джезве, можно было бы бросить туда сухую цитрусовую корку, а еще в темный тростниковый сахар хорошо бы добавить ароматическое масло «сладкий апельсин», одна капля на сахарницу, больше не нужно, только масло должно быть натуральное, дорогое, тут уж ничего не попишешь, но как же это вкусно, знали бы вы.

И кстати, вот этот книжный напиток оранжад, который вечно пьют литературные герои, центральные и второстепенные, — кто-нибудь знает, что это такое? И где это взять? Потому что пить сегодня оранжад на летней веранде кафе — это было бы стилистически правильно, круче, чем обедать абрикосами и мандаринами, круче даже, чем в оранжевых джинсах по городу вышивать, имейте в виду.

Среда, 21 июня

Желтый — это значит, что солнце будет палить немилосердно и, честно говоря, всем давным-давно пора в отпуск, а для тех, кто еще не зарылся в золотые пляжные пески по самую макушку, нет у меня слов утешения, какие, к чертям собачьим, слова утешения, когда нормальные человеческие люди валяются безмятежно на солнышке, а мы с вами все еще в городах пылимся, дураки.

Зато мы можем строить планы, раскатывать губу, наши губы — самые длинные в мире, так-то.

Желтый — это идти по улице неторопливо, щуриться на солнце, обдумывать план побега, то есть выбирать подходящий маршрут, мысленно пересчитывать злато, прикидывать — хватит ли? Всегда кажется, что не хватит, и всегда почему-то хватает, хоть и в обрез, конечно, на то и Страна Дураков, чтобы вытряхнуть из карманов все монетки, до единой, а нам не жалко, подумаешь.

А еще желтый — это оказаться ночью на перекрестке со сломанным светофором, мигает желтым, гад, что хочешь, то и делай, чего не хочешь — не делай, едь, иди или стой на месте пень пнем, только гляди по сторонам внимательно — сам, без подсказок, так-то. Иногда мне кажется, что эти вот мигающие желтым светофоры на ночных перекрестках — очень важная часть еще более важной правды про города, угадайте с трех раз почему.

А одуванчики уже почти отцвели.

Четверг, 22 июня

Зеленый, наконец-то зеленый, значит, где-нибудь неподалеку, во дворе или в парке, косили траву, от этого самого зеленого из ароматов одуреть можно (и нужно, наверное). А если не косили траву, значит, придется потрудиться, отыскать на рынке или в супермаркете кустик мяты или, скажем, мелиссы, кому что нравится, сорвать украдкой листок, растереть в руках и нюхать, потому что запахи — это не пустяки, а чудесные события, которые случаются с нами буквально по тысяче раз на дню, а мы не замечаем, глупые дураки.

Зеленый — это еще когда вам говорят свысока: «Молодо-зелено», а потом случайно выясняется, тот, кто говорил, младше вас года на полтора, несущественная, конечно, разница, но смешно же, правда.

А еще зеленый — это, конечно же, путешествие в Изумрудный город. То есть путешествие, которое было таким долгим, увлекательным и поучительным, что, честно говоря, неважно, изумруды или стекляшки украшают башни, и даже зеленые очки можно согласиться надеть, сильный великодушен, с удовольствием дает себя провести, понимает, что беспомощная чужая ложь нужна в первую очередь для его собственного удовольствия, и во вторую очередь — тоже, а третьей не бывать.

Пятница, 23 июня

Голубым было, есть и будет небо над нашими головами, никуда оно не денется, даже если пасмурный день, в разрыве между облаками промелькнет голубой лоскуток, предлог лишний раз посмотреть на небо, а нам того и надо, «лишнего» раза в таком деле быть не может, это, надеюсь, и без меня ясно.

А потом у вас, наверное, будет пятница-вечер, но сизо-голубые летние сумерки не пропьешь, я знаю, и это великое утешение.

Суббота, 24 июня

Синим пламенем горит все то, что не вышло, как хотелось, было загадано и не сбылось, шло само в руки, да мимо рта пролетело, синее пламя — последний оплот всякого отчаявшегося, реванш побежденного, бесценное достояние потерявшего все. Гори все синим пламенем, а нам море по колено, синее, конечно же, самое синее в мире, даже если называется Черным, или Красным, или какие там еще бывают моря.

Синим пламенем горит еще и газовая плита, можно водрузить на нее чайник, согреть воду, до семидесяти градусов, ни в коем случае не больше, потому что мы будем заваривать не чай, а мате. Если залить эту траву кипятком, она горчит, семьдесят градусов, говорю я вам, тогда мате становится сладким, никакого сахара не надо, семьдесят, и ни градусом больше, выкручивайтесь как хотите, отслеживайте, что ли, стадии кипения, семидесяти градусам, кажется, соответствует то смятенное состояние воды, которое древние китайцы называли «шум ветра в соснах», но в этом вопросе мне веры нет, могу ошибаться, ну и ладно, гори оно все синим пламенем, честно-то говоря.

«Синенькими» еще почему-то называют в городе Одессе баклажаны, не знаю, с какой стати. Шкурка у этого смехотворного с виду, но вкусного овоща вовсе не синяя, а темно-лиловая, то бишь фиолетовая, таким образом, можно элегантно покончить с делами субботы, перевести стрелки часов вперед — вот и воскресенье началось.

Воскресенье, 25 июня

Фазан, истинно говорю я вам, сидит в Лиловом городе, на крыше той самой Лиловой бани, которую с неофициальным дружеским визитом посетил однажды царевич Масуд, чтобы уснуть, увидеть сон, а потом проснуться в следующем сне и забираться, таким образом, все дальше и дальше, страшно подумать, насколько далеко, читайте арабские сказки, господа охотники, и у вас будут простые ответы на самые сложные вопросы бытия, вот как у меня, например.

Забавно, кстати, что любимая сказка моего детства, разбудившая во мне интерес к сновидениям, про Лиловый город, а любимый анекдот моей юности — про Фиолетовый город,[4] я его все время вспоминаю и пересказываю при всяком удобном случае, даже в книжки свои его как бы между делом вписываю, потому что, как принято восклицать в таких случаях, — да это же про меня, про меня!

Нет, ну действительно.

И если уж речь зашла о детстве, вот вам (нам) еще один фиолетовый факт: в школе мы писали фиолетовыми чернилами. Причем меня перевели туда из школы, где было положено писать синими. За синие чернила в новой школе ставили двойки; я не сомневаюсь, что в старой школе двойки ставили за фиолетовые чернила, просто у меня не было случая убедиться в этом на собственном опыте. Это изрядно озадачивало, заставляло всерьез заподозрить, что окружающие меня взрослые — все сплошь опасные психи, потому что это же кем надо быть, чтобы так заводиться из-за цвета чернил, когда даже мне понятно, никакой разницы.

Я, честно говоря, до сих пор так думаю. Жизнь среди других людей, желтым человеком в фиолетовом городе, — акт великого гражданского мужества, мало ли что никто этого не понимает и медалей не дают.

Понедельник, 26 июня

Тополиного пуха уже меньше, гораздо меньше, можно сказать, совсем нет его. Но горожане, я знаю, все равно найдут немало поводов для сетований на судьбу. Жара, неисправные кондиционеры, рвущий ноздри аромат чужих потных тел в городском транспорте, отсутствие горячей воды в некоторых избранных столичных кранах, а тут еще и солнцеворот позади, дни становятся короче, а ночи длинней, значит, можно уже предчувствовать (даже неприлично не предчувствовать) долгую-долгую лютую зиму, достаточно? Жалоб на личную жизнь и нескорый (или оставшийся позади) отпуск добавить по вкусу, перемешать, плакать.

А тем временем на улице — самый восхитительный летний день, какой только можно вообразить, ну и что, что понедельник, подумаешь.

Вторник, 27 июня

Понимать все про людей легко и приятно, а вовсе не «многие печали», как принято думать.

Это бывает так. Два мальчика лет восемнадцати, в шортах до колен и тяжелых высоких ботинках идут по улице, рассекая горячий воздух острыми локтями. Коротко стриженные, взъерошенные, крашенные, один в огненно-рыжий цвет, другой — в жемчужно-белый. Хмурые и суровые, как это удается только совсем мелким мальчишкам, впервые в жизни более-менее удачно скопировавшим отцовское выражение лица. Этакие юные спартанцы, у каждого за пазухой, подозреваю, не один, а целая дюжина лисят. И вдруг рыжий сбивается с шага, останавливается на миг, начинает ужом крутиться, угрем изгибаться, подпрыгивать, выполняя при этом причудливые движения руками. Миг спустя к дикому этому танцу присоединяется второй юный спартанец.

Внимательный наблюдатель несколько секунд простоит с открытым ртом, глядя на удивительное зрелище, пока не сообразит — это же они пушинку ловят. Кто поймает пушинку, тому скоро придет письмо или просто доброе известие, примета такая, ну!

И в это мгновение наш внимательный наблюдатель вдруг понимает все — и про мальчишек этих, и про людей вообще. Нет ничего подлинней и драгоценней этого знания, кто хоть однажды ощущал на губах его сладковато-горький вкус, подтвердит.

Среда, 28 июня

У многих, в том числе очень хороших (я точно знаю), людей есть дурацкая манера — хвалить что-то одно за счет чего-то другого, как правило, ни в чем не повинного чего-то другого, которому выпало несчастье под руку ретивому говоруну подвернуться. И тогда каким-то непостижимым образом выясняется, что некий, без сомнения, прекрасный и восхитительный Федя Рашпин — у нас в школе Федя Рашпин выполнял ровно ту же функцию, с которой теперь успешно справляется брат его Вася Пупкин, — так вот, Федя Рашпин наш пишет так, что Харуки Мураками, Терри Пратчет или, скажем, Скотт Фитцджеральд нервно курят в коридоре — поодиночке или всей честной компанией, это уж как получится. Понятное дело, не только в окололитературной болтовне прослеживается эта омерзительная тенденция. Что бы ни взялись обсуждать, да хоть слесарей из РЭУ, непременно выяснится, что кто-нибудь да курит в этом чертовом коридоре, прижизненно, посмертно ли — неважно, никто не избежит насильственного противостояния с коллегами.

Тогда как объективная картина мира выглядит совершенно иначе. Дивный слог, тройной тулуп, бархатный баритон и прочие несомненные достоинства глубокоуважаемого Феди ничуть не умаляют чужих заслуг и вообще никак не ущемляют его предшественников, современников и потомков заодно. Просто в мире стало одним хорошим писателем, художником, футболистом или слесарем больше. Повод скорее для радости, чем для заочных оскорблений живых и мертвых.

Мне кажется, это из современного, как бы даже отчасти цивилизованного человека прут первобытные, если не вовсе звериные, инстинкты. Вожак стаи должен быть один, к тому же всякий Акелла обязан рано или поздно промахнуться, чтобы не было мучительно больно всем остальным, кого в вожаки не выбрали и не выберут никогда.

Стыдно-то как, честно говоря.

Четверг, 29 июня

Надо обязательно хотя бы иногда гулять по городу в сумерках, когда зажигают фонари. Я имею в виду тот самый момент, когда еще светло, так что читать на улице можно, а фонари уже горят и окна вспыхивают одно за другим, леденцово-желтый электрический сироп растворяется в густой вечерней синеве; а еще были когда-то (возможно, где-нибудь до сих пор есть) такие старые фонари, которые светились бледно-фиолетовым, они в сумерках хороши настолько, что коленки дрожат, честное слово.

Надо, надо гулять по городу в сумерках. Нет или почти нет таких важных дел, ради которых стоит отказаться от этого удовольствия. Во время таких прогулок глаза незаметно учатся у фонарей, как надо сиять. А нам того и надо.

Пятница, 30 июня

Странники благословенны по определению; однако именно сегодня, в последний день первого летнего месяца пусть будут благословенны они втройне. Уезжающие на поездах, улетающие самолетами, киснущие на пригородных перронах в ожидании электрички, втиснутые в автобусы, по трапам взбегающие на корабли, поднимающие паруса на яхтах, проверяющие перед поездкой колеса своих автомобилей — словом, все, кому предстоит уснуть вне дома в ночь с пятницы на субботу, вернее, в ночь с июня на июль, помните, вы соль земли, даже если отъехали всего на пятнадцать километров от городской черты, добрались до дачи и развалились в гамаке, ваш вклад в великое, хоть и бессмысленное вполне общечеловеческое дело преодоления пространства не останется незамеченным. Только не останавливайтесь, пожалуйста; вернее, вы останавливайтесь, конечно, но не очень надолго, ладно?

Суббота, 1 июля

Маленькие внучки соседки Ванды, жуткой, как персонификация чумы, пожирательницы одеколонов, очаровательные девчонки, которых мама время от времени привозит к кошмарной этой старухе, видимо, потому что их просто некуда больше деть, — так вот, внучки бегали нынче за Вандой по двору, спрашивали наперебой: «Бабушка, бабушка, ты нас любишь? А кого ты любишь больше?» — и восторженно запищали, когда бабушке с пятой, что ли, попытки удалось выговорить: «Обеих люблю».

Прежде мне в голову не приходило, что любовь Ванды может быть такой великой ценностью. А оно вон как.

Люди все же умом повредились на этой теме: «Ты меня любишь?»

Сами попробовали бы, честное слово. В данном вопросе самообслуживание только на пользу.

Воскресенье, 2 июля

В книге Елены Щварц «Видимая сторона жизни» есть замечательная история. Юная Лена придумала поэта из Таллинна по имени Арно Царт. Сочиняла «его» стихи, гнала о нем друзьям какие-то немыслимые телеги. В этом как раз нет ничего удивительного, многие так делали и делают, и будут, редкую судьбу не сводит время от времени демиургова судорога, это у людей, можно сказать, наследственное заболевание.

А история поэта Арно Царта хороша потому, что много лет спустя Елена Шварц нашла в книжном магазине брошюру «Кирпичи мироздания», автор А. Царт. Купила брошюру за двадцать, что ли, советских еще копеек, принесла домой и обнаружила, что книга вышла в начале двадцатых годов, но страницы так и остались неразрезанными, то есть Шварц стала первым (и, подозреваю, единственным) читателем.

Мне кажется, что вот это событие — одно из наиважнейших и наипрекраснейших, какие только могут случиться с человеком. Я как-то смутно, но без тени сомнения понимаю, что именно для чего-то такого мы и живем на земле, а остальное — так, ерунда для заполнения пауз.

Понедельник, 3 июля

Народные приметы и языческие ритуалы, причудливым образом перемешанные с церковными праздниками, — это, как говоривал чайный мастер Антон из клуба «Железный феникс», нереальный фарш.

Вот нам с вами полная миска этого самого нереального фарша — просто для разнообразия.

В частности, понедельник, третье июля — это у нас с вами день Мефодия Перепелятника. Считается, что того, кто в этот день поймает белого перепела, до конца жизни не оставит синяя птица удачи. Звучит соблазнительно; впрочем, что в условиях современного мегаполиса разумнее будет заняться ловлей белых ворон или хотя бы подсчетом черных. А ведь есть еще голуби и воробьи как минимум, так что день вам (нам) предстоит чрезвычайно интересный и насыщенный.

Вторник, 4 июля

В этот день в природе происходят удивительные вещи. В частности, начинают потеть камни. Народные приметы констатируют, что это — к скорому дождю, я же теперь мучительно размышляю о том, что камни вряд ли пользуются дезодорантами, и это, честно говоря, ужас что такое, хоть из дома не выходи — при условии, что дом не каменный. Как жить в этот день обитателям каменных домов — ума не приложу. Шариковым дезодорантом, что ли, очертить круг, Предварительно закупорив ноздри тампонами, смоченными в лавандовом масле?

Словом, мужайтесь.

Среда, 5 июля

Неизвестно, с какого перепуга календарь народных примет вдруг берет да и сообщает нам, что родившиеся в этот день будут всю жизнь искать некий единственно верный путь, хотя — цитирую! — шансов у них мало.

Крутые ребята, что тут скажешь. У них шансов, видите ли, «мало», тогда как у прочего человечества и вовсе никаких. Не потому даже, что единственно верный путь — химера, вымороченная байка для самых маленьких правдоискателей, просто человек — такая хитроумная конструкция, для которой пресловутый единственно верный путь — как монорельс для трамвайного вагона. То есть существует монорельс или нет, в жизни трамвая от этого ничего не меняется, я это имею в виду.

Назад Дальше