Караванщики, получив возможность безопасного прохода, с радостью платили пошлины, а мы богатели. Некоторые цари, вроде царя Дария, тратили полученное богатство на праздную жизнь и развлечения, но другие, как мой отец, строили мощные крепости и укрепляли войско, чтобы защищать то, что имели. Римлянам на западе и азиатским народам на востоке мы казались лишь вечно голодными волками. Отец однажды пересказал мне, что говорил ему его отец: «Если хочешь мира, мой сын, готовься к войне». Так оно и было. По всему царству стояли каменные форты и крепости, они охраняли торговые пути и отражали нападения агрессоров. Форты представляли собой простые сооружения с гарнизонами по двадцать пять конных лучников, четверть сотни. Они имели входные ворота, по четыре сторожевые башни, по одной с каждого угла, и были очень скромно, даже аскетично оснащены. Но они выполняли свою функцию, делая невозможными атаки разбойников или враждебных войск.
– Я буду очень рад снова увидеться с твоей матерью, – задумчиво заметил отец, двигаясь на юг рядом со мной. Впервые со времени нашего отъезда из дома он упомянул о ней.
– Да, отец.
– Мужчина без доброй женщины подле него – это всего лишь пустая скорлупа. – Он глянул на меня. – Нам вскоре нужно будет подыскать тебе жену, мой сын.
– Да, отец, – ответил я без особого энтузиазма. Царские браки призваны укреплять союзы и альянсы и обеспечивать безопасность государств; желания тех, кого женят или выдают замуж, мало принимаются во внимание, если вообще принимаются.
– Может быть, это окажется вавилонская принцесса Акссена. Это будет хороший союз, хотя, если она такая же жирная, как ее отец, тебе понадобится хороший повар, чтоб она была довольна и счастлива.
У меня упало сердце.
– Да, отец.
Нашу беседу прервал подскакавший галопом Виштасп. Он остановил коня перед отцом и поклонился:
– Сообщение из города, государь.
И протянул отцу свиток. Тот развернул его, прочитал и, посмотрев на меня, улыбнулся.
– Отлично, – сказал он. – Прикажи остановиться. Разобьем здесь лагерь на ночь, а в город въедем завтра.
– Но мы уже рядом с городом, отец, – заметил я. – Разве не доберемся до него к вечеру?
– Нет, Пакор. У нас для тебя будет сюрприз.
Виштасп смотрел на меня, и его губы кривились в улыбке.
«Пожалуйста, Шамаш, – взмолился я про себя, – пусть только это не окажется принцесса Акссена!»
Вскоре после полудня мы разбили лагерь, а через два часа с юга показался большой верблюжий караван с конным эскортом, возглавляемый Бозаном. Он спрыгнул с коня, поклонился отцу и обнял меня.
– Как мы слышали, тебя чуть не убили какие-то разбойники! Это тот ублюдок Дарий их на вас наслал, без сомнения, он их купил! Видимо, посчитал, что кучке бандитов удастся проделать то, что не удалось римскому легиону!
– Мы этого точно не знаем, Бозан, – заметил отец.
– Знаем, твое величество, конечно, знаем! Ты просто слишком добр, чтобы это признать. Он ведь жадный жирный ублюдок! Вот и решил, что если убьет вас, то сможет призвать римлян обратно, а в знак дружбы преподнести ваши головы на блюде! – и он кивнул на меня и на отца.
– Призвать обратно? – переспросил я.
– Римские легионы обычно не бродят по пустыне просто так. Вот и этот шел прямо на Зевгму.
– Хватит, – сказал отец. – Подобные вопросы подлежат обсуждению на совете, они не для пустых сплетен.
Бозан кивнул и подмигнул мне.
– В любом случае самое главное теперь то, что завтра Пакора будет ожидать грандиозный триумф!
Я был поражен.
– Триумф?!
Отец улыбнулся.
– Ты принес нам победу над римлянами, мой сын. Справедливо, что город устраивает праздник в честь твоего подвига.
Из темноты, спотыкаясь, показался Гафарн, он тащил пластинчатый доспех. Свет от лагерных костров отражался от стальных пластинок.
– Он что, из свинца сделан? – спросил Гафарн. – Тяжеленный, я едва его поднял.
– Из стали и серебра, ты, жирный урод, – ответил Бозан.
– Это Доспех Победителя, – пояснил отец. – Его всего несколько раз надевали. Мой отец надел его после победы над войском Пальмиры. А теперь, завтра, его наденешь ты.
В ту ночь я едва смог уснуть. Я все время посматривал на доспех, который висел в моей палатке на деревянной подставке. Когда занялся рассвет, я пинком разбудил Гафарна и начал одеваться. Гафарн принес завтрак – хлеб и подогретое молоко, после чего ушел на конюшни убедиться, что Суру накормили и напоили. Через несколько минут он вернулся. Пока я доедал завтрак, сидя на табурете перед палаткой, в лагере началась суета. Командиры выкрикивали распоряжения своим воинам, конюхи готовили лошадей. Когда на востоке небосклона взошло солнце, предвещая новый замечательный летний день, я занялся сложным процессом одевания как тяжеловооруженный всадник. Первым делом натянул шелковую рубаху без рукавов, что носится прямо на голое тело. Мой отец озаботился одеть в такие рубахи всех своих всадников. Опытные конники с Востока говорили ему, что обитатели степей носят такую одежду, хорошо защищающую от стрел. По всей видимости, если в тебя попадает стрела, а на тебе такая шелковая рубаха, то наконечник стрелы запутается в ткани и застрянет в ней на пути к телу. Тогда стрелу потом легче извлечь, хотя я не был в этом до конца убежден. Тем не менее носить такую рубаху было приятно, и она хорошо впитывала пот. Потом я натянул хлопчатую тунику и штаны. Это были свободные предметы одежды, они хорошо пропускали воздух. Гафарну пришлось помочь мне надеть доспех. Он встал на табурет и поднял доспех у меня над головой, чтобы я смог его на себя натянуть. Доспех оказался превосходный, с широкими проймами и такими же рукавами. Каждая вторая пластина была сделана из серебра, так что при любом движении доспех сиял и сверкал. Гафарн натянул мне на ноги кожаные сапоги и подал перчатки, все покрытые тонкими серебряными пластинками. Шлем был стальной с декоративной золотой полосой по нижнему краю.
– Ты смотришься прямо как могучий воин, принц, – широко улыбнувшись, заявил Гафарн.
– А чувствую я себя нагруженным, как могучий верблюд. Но все равно, спасибо за помощь.
Я вышел из палатки, и меня приветствовали отцовские телохранители, уже оседлавшие лошадей. Белые значки на копьях развевались под легким ветерком, а кони грызли удила и нетерпеливо били копытами. Кони царских телохранителей были все белого цвета, и их тщательно расчесанные хвосты с шумом бились и мотались из стороны в сторону. У самих телохранителей на шлемах красовались белые плюмажи, а на плечах – белые плащи. Выглядели они просто великолепно, но отец смотрелся еще лучше. Поверх открытого шлема он надел золотую корону. А Виштасп по такому торжественному случаю, как и подобает командиру телохранителей отца, держал знамя – голова белого коня на алом полотнище. Я отдал честь отцу и вскочил в седло. На Суре был боевой доспех, правда, без наголовника – сегодня этого не требовалось.
Запели трубы, давая сигнал к выступлению, наша колонна покинула лагерь и двинулась на юг, к Хатре. Было еще утро, когда мы увидели город, массивную каменную цитадель посреди пустыни, именуемой Аль-Джазира. В город вели четыре дороги, с севера, юга, востока и запада. Мы двигались по северной дороге, вдоль которой стояли сегодня отряды отцовского войска. Ряды катафрактов и конных лучников выстроились по обеим сторонам проселочной дороги на целую милю, до самых въездных ворот. Должно быть, там находилось тысяч пять всадников, а на крепостных стенах города можно было разглядеть пеших копейщиков, стоящих по стойке смирно. Когда мы выбрались на последний участок дороги перед самым городом, нам навстречу выдвинулся Бозан со своим сыном, Ватой. Они ехали верхом, а навстречу им шагал пеший воин с римским орлом, которого я взял в бою. Бозан и Вата выхватили мечи, отдали честь отцу и заняли места в процессии, сразу позади отца и Виштаспа. Воин с орлом шагал впереди нашей колонны, прямо передо мною. Когда мы проезжали мимо отрядов конников, стоявших вдоль дороги, латники опускали свои копья, салютуя нам, а конные лучники проделывали то же самое своими обнаженными мечами.
В Хатре проживало сто тысяч жителей, так что город занимал огромную территорию. Весь город был окружен внешней каменной стеной высотой в пятнадцать футов, выстроенной из больших каменных блоков коричневого песчаника, с оборонительными башнями через каждые сто футов. Въехать в город можно было через четверо ворот, расположенных по четырем сторонам света. Стены города окружал глубокий и широкий ров, через который были перекинуты деревянные мосты для проезда. Перед воротами были устроены подъемные мосты, деревянные платформы на мощных петлях со стороны стены; при нужде их поднимали с помощью цепей. Кроме того, их поднимали и на ночь. В качестве дополнительной меры безопасности использовались опускающиеся решетки, по две в каждой караульной предмостовой башне, тяжелые сооружения, опускаемые сверху, с потолка башни. Их можно было быстро спустить вниз, если городу угрожало нападение. Решетки были изготовлены из толстых дубовых брусьев, а внизу утыканы железными шипами. Сверху они удерживались веревками и могли быть мгновенно опущены – для этого требовалось лишь перерубить веревки.
В Хатре проживало сто тысяч жителей, так что город занимал огромную территорию. Весь город был окружен внешней каменной стеной высотой в пятнадцать футов, выстроенной из больших каменных блоков коричневого песчаника, с оборонительными башнями через каждые сто футов. Въехать в город можно было через четверо ворот, расположенных по четырем сторонам света. Стены города окружал глубокий и широкий ров, через который были перекинуты деревянные мосты для проезда. Перед воротами были устроены подъемные мосты, деревянные платформы на мощных петлях со стороны стены; при нужде их поднимали с помощью цепей. Кроме того, их поднимали и на ночь. В качестве дополнительной меры безопасности использовались опускающиеся решетки, по две в каждой караульной предмостовой башне, тяжелые сооружения, опускаемые сверху, с потолка башни. Их можно было быстро спустить вниз, если городу угрожало нападение. Решетки были изготовлены из толстых дубовых брусьев, а внизу утыканы железными шипами. Сверху они удерживались веревками и могли быть мгновенно опущены – для этого требовалось лишь перерубить веревки.
Внутри города, в его северной части имелась отдельная территория, огороженная второй каменной стеной, – дворцовый квартал, в котором также размещались казармы гвардии, городские храмы и дома знати. Этот внутренний город также имел четверо ворот, укрепления которых напоминали скорее форты, нежели просто надвратные башни.
Сотни лет назад район, где теперь располагалась Хатра, был просто оазисом, орошаемым родниками с чистой пресной водой, поступающей из глубин земли. Именно из таких источников теперь заполнялся мощный ров, окружающий город, из них же жители города получали воду, которая давала жизнь их садам и питала фонтаны. А вот территория вокруг города была намеренно лишена воды и оставалась пустыней. Отец говорил, что это сделано на тот случай, если враг вздумает осадить город – у него не окажется источников воды ни для войска, ни для животных.
Мы проехали по мосту надо рвом, который вел к северным воротам внешней стены города, потом под аркой ворот, по деревянному мосту, а затем к воротам второй, внутренней стены. По обе стороны моста стояли по стойке смирно копейщики, а трубачи трубили победный марш, под звуки которого мы и въехали в дворцовый квартал. Миновав ворота, мы оказались на большой площади. В обычные дни она пустовала, поскольку торговцам запрещалось ставить свои лотки и прилавки на этих священных камнях. Зажатая между княжеским дворцом и Большим храмом, площадь служила только для торжественных церемоний. Сегодня нам предстояла именно такая. Площадь являла собой большой четырехугольник, и с южной стороны к ней примыкали казармы гвардии и княжеских телохранителей, а также конюшни. Они состояли из множества помещений для воинов, стойл для коней и комнат для командиров. Позади казарм размещались дома знатных и зажиточных горожан Хатры. Роскошный и просторный дом в этом внутреннем городе мог купить любой, если у него имелись деньги. Сегодня лучшие жители города собрались на площади, чтобы отдать почести князю и его войску, а также и мне, как я думал.
На ступенях княжеского дворца стояла моя мать, царица Михри, окруженная придворными и жрецами. Любой сын считает свою мать красавицей, а я полагал, что моя мать самая красивая из всех, и ее вид сегодня лишь подкреплял мою уверенность. Она была на два года старше отца и почти такого же высокого роста. На ней была белоснежная мантия, подпоясанная изящным золотым поясом. Мантия закрывала ей руки и ноги, а на голове у нее была золотая корона с выгравированным изображением Шамаша. Ее длинные черные волосы от природы кудрявились, но сегодня их умастили маслами, зачесали назад и закрепили золотой застежкой. Стоявший рядом с ней раб держал над ее головой большой зонт для защиты от солнца, которое уже высоко стояло в ясном синем небе. По обе стороны от матери стояли мои юные сестры – Адела и Алия. Так же, как наши родители и я, они обе были высокие и с оливковой кожей. Младшей, круглолицей Аделе, было шестнадцать, и она всегда улыбалась. В отличие от сестры, она казалась совершенно беззаботным созданием, а вот Алия, более тоненькая, всегда была очень серьезной. Слишком серьезной, как я всегда полагал, для девушки всего восемнадцати лет от роду. Сразу за матерью и сестрами стоял Верховный жрец Храма Солнца, Ассур. Ему было уже за шестьдесят, и его длинные волосы и густая борода поседели. Тонкий, как копье, с длинным, костлявым, почти змеиным лицом, он стоял сейчас, уткнув в меня пристальный взгляд своих черных глаз, наблюдал, как я спешиваюсь у подножья дворцовой лестницы. Когда я был еще мальчиком, он всегда ужасно меня пугал; сказать по правде, я считал его самим Шамашем, сошедшим на землю. Надо признаться, он и сейчас действовал мне на нервы, хотя сегодня, я надеялся, он доволен тем, что я привез в его храм драгоценный подарок.
Отец тоже спрыгнул с коня и подошел к супруге. Она поклонилась ему, и он обнял ее под одобрительные хлопки благородных парфян и членов их семей, стоящих на площади. Отец обнял моих сестер, потом повернулся и кивнул Ассуру. Жрец вытянул руки и поднял лицо к небу.
– Помолимся богу Солнца! – провозгласил он.
И мы все, как один, опустились на колени и склонили головы. Голос Ассура звучал громко, когда он читал молитву:
– О великий Шамаш, о свет среди великих богов, солнце, освещающее землю, высокий судья, почитаемый в высоких небесах и на земле! Ты, что даешь свет всем уголкам земли! Ты, что неустанно даришь нам свои откровения, каждодневно определяя судьбы неба и земли! Твой восход – пылающее пламя, ты затмеваешь все звезды на небе! Ты, пресветлый и великий! Никто из богов не может сравняться с тобой, великий Шамаш! Благослови же собравшихся здесь во имя твое! Благослови царя Вараза и царицу Михри, которые по твоей бесконечной милости произвели на свет сына и твоего слугу, принца Пакора, который ныне целым и невредимым вернулся сюда, победив своих врагов, чтобы вознести тебе свои молитвы!
Я был готов взорваться от гордости, когда эти слова разнеслись по площади. Ассур дал нам знак подняться с колен и приблизился к воину, державшему орла, забрал у него римский знак и направился через площадь к Большому храму. Поскольку Шамаш – бог Солнца, главный вход в его храм, большой портик, выступающий на площадь, был обращен к востоку. Шамаш видит все, что происходит на земле, он ведь еще и бог справедливости. У Шамаша и его супруги, Айи, двое детей: Китту, воплощение справедливости, и Мишару, воплощение закона. Каждое утро Врата Неба открываются на востоке, и из них появляется Шамаш. Он следует по небу и опускается затем в Подземный мир. Потом следует ночью через Подземный мир, чтобы на следующий день снова оказаться на востоке.
На спине белой жреческой мантии Ассура красовался золотой солнечный диск, как и у прочих жрецов, которые ему прислуживали и которые сейчас последовали за ним вверх по ступеням Большого храма. У входа в храм Ассур остановился и повернулся лицом к толпе, а прочие жрецы один за другим прошли мимо него внутрь.
– Этот дар Шамашу будет теперь храниться в его храме, чтобы он знал, что город Хатра любит и почитает его. Прославлен будь Шамаш, и да одарит он всеми благами тех, кто посвятил свою жизнь служению ему! Слава! – Толпа завопила «Слава!» и отправилась в храм на молитву. Большой храм – это земная обитель Шамаша. Оказавшись внутри, мы стали участниками довольно утомительной церемонии, выслушав скучную проповедь Ассура. Но как только она закончилась и мы вышли наружу, многие знатные парфяне и члены их семей подошли ко мне со своими поздравлениями. Эти знатные парфяне, их сыновья и внуки являлись становым хребтом гвардии моего отца, сливками общества Хатры – храбрые воины, люди чести, и я гордился, что служу вместе с ними. Любой из них в любой момент мог предложить свой меч, дабы служить моему отцу, но лишь те, кто родился и вырос в Хатре, могли попасть в число его гвардейцев-телохранителей.
В тот же вечер во дворце состоялся грандиозный пир, и я здорово напился. Я вовсе не собирался столько пить, но праздничная атмосфера, возвращение к матери и здравицы в мою честь как героя, провозглашенные самыми красивыми женщинами города, оказались сильнее меня. Да и почему бы не порадоваться жизни, решил я. В конце концов, это ведь я победитель, вернувшийся домой, разгромив римлян, посрамив мощь Рима, и мне при этом всего двадцать два года! Вот я и пил одну чашу вина за другой, пока не рухнул лицом на пол. Сказать по правде, я запомнил только начало пиршества; остальное прошло как в тумане. Но я хорошо помню каменные лица моих родителей и выражение ужаса на лице Ассура, когда я превратился в сущего идиота. Все дальнейшее кануло во мрак беспамятства.
Наутро я был грубо разбужен кем-то, кто в полной темноте плеснул мне в лицо ледяной водой. Я закашлялся, начал хватать ртом воздух, пытаясь наладить дыхание.