Мама уже давно встала. Приняла душ, оделась, накрыла на стол. Едва я убрал жестянку с сокровищами – и секретами – в прикроватный столик, она постучала в дверь.
– Подъем! Завтрак на столе.
– Ладно. Я проснулся. Сейчас буду.
В мрачном настроении, нерасположенный к болтовне, я вышел к столу в пижаме и шлепанцах. За завтраком мне удалось не вызвать ее подозрений, главным образом потому, что я делал вид, будто еще полностью не проснулся, не отойдя от усталости, вызванной многочисленными событиями дня рождения бабушки Аниты.
К тому же мне повезло. В воскресенье мама не успела прочитать газету, которая весила никак не меньше четырех фунтов. И просматривала ее, пока ела яичницу с беконом и жареный картофель. Я позаимствовал у нее страничку комиксов, которые предоставили мне возможность не поднимать головы.
В «Слинкис» в понедельники обходились без живой музыки, за исключением праздничных дней, когда народу собиралось достаточно много. Как, скажем, в День труда. Поэтому маме и Вирджилу Тиббинсу, второму певцу, у которого был контракт с этим вечерним клубом, сегодня предстояло выступление. Мама пела в раннем шоу, с шести до девяти вечера, и, с учетом репетиции, намеревалась уйти в три часа дня.
Приняв душ и одевшись, я обнял маму и пожелал:
– Сегодня просто сшиби их с ног.
– Я бы с удовольствием, – ответила она, – чтобы избежать объятий.
– Они обнимают тебя в «Слинкис? – удивился я.
– Если пьют долго и много, все лезут обниматься, сладенький. К счастью, сегодня я выступаю первой, так что большая часть объятий достанется Вирджилу.
Я напомнил ей, что в общественном центре тоже проводятся праздничные мероприятия, но зал Эбигейл Луизы Томас останется в полном моем распоряжении, и я смогу поиграть на пианино.
– Если ты вернешься после моего ухода, – предупредила она, – сразу спускайся к Донате. Она будет тебя ждать.
Вернувшись в четверть четвертого, я не пошел к миссис Лоренцо. Не чувствовал себя виноватым из-за того, что сначала решил зайти в нашу квартиру, попытаться найти способ обеспечить нашу безопасность. Именно это, в конце концов, и являлось первейшей обязанностью мужчины в доме. И пусть это звучит странно, я чувствовал себя ужасно виноватым из-за того, что никой вины за собой не чувствовал.
На кухне я открыл дверцы шкафчика, ближайшего к настенному телефонному аппарату, достал справочник и поискал координаты моего нового друга, жившего на пятом этаже. Нашел, что в нашем доме проживает «Иошиока, Джордж». Не знаю, почему я ожидал, что имя у него японское, учитывая, что родился он в Соединенных Штатах, но я смотрел на раскрытую страницу не меньше минуты, гадая, а вдруг в доме живет еще один, незнакомый мне Иошиока.
И я уже собирался набрать номер, когда телефон зазвонил, заставив меня подпрыгнуть. Я смотрел на телефонный аппарат в полной уверенности, что звонит ведьма. «Она знает, что я пришел». Но потом, рассердившись на себя за столь трусливую реакцию, снял трубку.
– Алло?
– Добрый день, Иона Керк, – поздоровался мистер Иошиока.
– Ой. Привет. Не думал, что это вы.
– А кто, по-твоему, мог позвонить?
– Ева Адамс.
– Заверяю тебя, я – это не она.
– Да, сэр. Мне это и так понятно.
– Сначала хочу доложить, что доел последнее из замечательных печений твоей матери, и вкусом оно ничуть не отличалось от первого. Я тебе за них очень признателен.
– Могу принести еще, если хотите.
– Нет, нет, – по голосу чувствовалось, что отказ дался ему нелегко. – Я очень извиняюсь. Позвонил не для того, чтобы попросить печенье. Если бы я это сделал, ты бы принял меня за невежу, и правильно.
– Нет, сэр. Я бы подумал, что вы можете отличить хорошее печенье от плохого, ничего больше.
Мой ответ несколько смутил его, потому что какое-то время он молчал, прежде чем спросить:
– Ты совершенно один, Иона Керк?
– Да, сэр. Мама уехала в «Слинкис», и я должен спуститься в квартиру миссис Лоренцо, а не она – прийти сюда.
– У меня есть кое-что важное для тебя, Иона Керк. Очень важное. Могу я принести это в твою квартиру?
– Конечно.
– Какие-то нехорошие силы действуют в этом доме. Мы должны постоянно соблюдать предельную осторожность. Я не буду звонить. Я не буду стучать. Ты должен меня ждать. Да?
– Да, – согласился я.
– Если столкнусь с чем-то злобным на пути к тебе, то вернусь к себе и позвоню, чтобы обсудить другое время нашей встречи.
– Злобным? – переспросил я.
– Злобным, Иона Керк. Очень злобным.
30Я ждал у входной двери, отперев замки и чуть ее приоткрыв. Мистер Иошиока появился неожиданно, слева, спустившись по черной лестнице и шагая бесшумно, словно кот.
Улыбнулся мне через щель, и я впустил его в квартиру. Он принес пакет для покупок из плотной коричневой бумаги, какие выдавали в универсамах, который и поставил рядом с дверью после того, как я ее закрыл.
– Как прошел у тебя этот день, Иона Керк?
– В испуге, – ответил я.
– В испуге? Испуганным? Чего ты боялся?
– Того очень злобного, о котором вы собрались мне рассказать.
– Ты уже знаешь, кто у нас здесь очень злобный. Это мисс Ева Адамс.
Что-то в портном изменилось. Несмотря на праздничный день, он пришел в костюме и при галстуке и, пусть говорил об очень злобном, выглядел скорее расслабленным, чем испуганным.
– Вы также сказали, что в этом доме действуют какие-то нехорошие силы.
– Это тоже относилось к мисс Еве Адамс и к тем, кто с ней в одной команде.
– И кто с ней в одной команде?
– Разные люди приходят и уходят. Я слышу их шаги наверху, приглушенные голоса, но никогда их не вижу.
– Она снова побывала в вашей квартире?
Он выглядел таким серьезным, словно пришел на похороны.
– Да. Оставила мне еще одну фотографию.
– Второй ширмы с тигром или придворной дамы, вырезанной из слоновой кости?
– Не «полароид». Страницу, вырванную из книги, с фотографией Манзанара.
Я помнил наш разговор за чаем.
– Одного из мест, где вы жили в Калифорнии.
– Фотографию ворот в то место, где я жил.
– Как же она узнала?
– Я уверен, что догадалась… и не ошиблась.
– Тогда она точно ведьма.
Вот тут я осознал, почему мистер Иошиока выглядит более расслабленным, чем всегда. Пиджак и галстук остались, но впервые я видел его без жилетки. По случаю праздника он сделал себе послабление.
Утром этого дня я пребывал в ужасе, осознав, что Ева Адамс ночью проникла в нашу запертую на все замки квартиру и сфотографировала меня спящим, а теперь разделял возмущение мистера Иошиоки, возмущение, вызванное фотографией, как мне казалось, одного из калифорнийских городов.
– Мне она оставила еще один «полароид», – поделился я с мистером Иошиокой. – Пойдемте. Я вам покажу.
По коридору я повел его в свою спальню. Он остановился у порога, раскачиваясь взад-вперед, выглядел нерешительным, в комнату так и не вошел. Я достал из прикроватного столика жестянку из-под сладостей и принес ему.
Он улыбнулся женщине на крышке, постучал по ней пальцем, сказав: «La Belle Ferronie're». По правде говоря, тогда я не очень понял эти слова, только предположил, что говорил он на французском, и мне показалось очень странным, что на французском говорит не француз. Но мне не терпелось показать ему фотографию.
– Вспышка не разбудила тебя? – спросил он.
– Если я действительно хочу спать, ничто меня не разбудит.
Хмурясь, он перестал раскачиваться взад-вперед на пороге моей спальни и покачал головой.
– Это нехорошо. Это очень плохо. Что сказала твоя мама?
– Я эту фотографию ей еще не показывал. Хотел сначала все обдумать. Мне не хотелось ее волновать.
Я достал из жестянки фабричный глаз, рассказал связанную с ним историю, но он меня не совсем понял.
– Это глаз от твоей набивной игрушки?
– Не от моей игрушки. Я не знаю, от чьей игрушки. Ветер катил его по проулку, только его – ничего больше, пока этот глаз не остановился передо мной. Я подумал, что он заколдован джуджу, поэтому и взял его.
– Что такое джуджу?
– Что-то вроде вуду. – Увидев, что и это слово ничего ему не говорит, добавил: – Как в кино.
– Я в кино не хожу.
– По телику недавно показывали фильм о вуду в городе.
– Я телик не смотрю. Мне часто говорили, что надо его купить, но я сомневаюсь, что когда-нибудь куплю.
– У вас нет телика? Господи, что же вы тогда делаете?
– Я работаю.
– А когда не работаете?
– Читаю. Думаю.
– Я тоже читаю. И мама. Мы любим книги.
Еще раз с недоумением взглянув на глаз, он вернул его мне, и я осторожно положил его обратно в жестянку, зрачком в дно.
Я вернул жестянку в прикроватный столик, когда мистер Иошиока сказал:
– Есть только два логических объяснения. Или мисс Эва Адамс очень опытный специалист по вскрытию замков, или у нее есть ключи от наших квартир.
Мистер Иошиока являл собой квинтэссенцию хладнокровия, да только хладнокровия, присущего исключительно ему. Его четкий выговор, когда все слова произносились в полном соответствии с правилами, понравился мне с первого дня нашего знакомства. А теперь, когда мы оба пытались разгадать одну тайну, он, пусть и говорил безо всякого акцента, напоминал мне интеллигентного, суперумного детектива Чарли Чана из старых фильмов. В 1966 году фильмы Чарли Чана еще показывали по телевизору. Никто не находил в них ничего расистского и требующего цензуры, возможно, потому, что в каждом эпизоде Чарли Чан всегда оставался самым умным. Чарли Чан, разумеется, был американцем китайского происхождения, как мистер Иошиока – японского. Я мог определить разницу, потому что видел по телику мистера Мотто, в еще более старых фильмах об интеллигентном, суперумном детективе, американце японского происхождения, основой для которых послужили рассказы и романы Джона Ф. Маркванда[32], получившего Пулитцеровскую премию за роман «Покойный Джон Эпли». Конечно, Фиона Кэссиди, она же Ева Адамс, пугала меня, но иногда удовольствие играть в одной команде с мистером Иошиокой перевешивало страх перед этой таинственной женщиной, возможно, потому, что по телику не показывали серию фильмов, героем которых был интеллигентный, суперумный детектив американец-негр, каковым я уже начал видеть себя.
Задвинув ящик прикроватного столика, я вернулся к двери, где стоял мой гость.
– Она, должно быть, превосходно вскрывает замки. Потому что где ей взять ключи?
– Возможно, их дал ей техник-смотритель.
– Мистер Смоллер? Он бы никогда этого не сделал. Такое может стоить ему работы.
– Мне говорили, что ради красивых женщин мужчины готовы на многое. Собственно, я это видел своими глазами.
Я покачал головой.
– Мистер Смоллер говорит, женщины разбивают тебе сердце так часто, что ты теряешь счет. Он говорит, не надо позволять им и начинать. Кроме того, он не любит своих боссов в центре города, а именно они прислали ее, чтобы она проделала какие-то работы в квартире 6-В. Он говорит, что у них черные сердца и они получают большие деньги за ковыряние в носу. В любом случае, раз ее прислали люди из центра города, он думает, что она – билдербергер.
Губы мистера Иошиоки двигались, словно он обкатывал это слово на языке, пытаясь понять его вкус.
– Она… как ты сказал?
– Это долгая история, – ответил я. – Не такая и важная. Мистер Смоллер не дал бы ей ключи, и люди с черными сердцами – тоже. Поэтому она наверняка умеет вскрывать замки, как никто другой. А что вы принесли в пакете для покупок?
– Средство, гарантирующее твою безопасность ночью.
– Это… помповик?
Он улыбнулся, но сухо и нервно.
– Будем надеяться, что до этого не дойдет.
31Из пакета для покупок мистер Иошиока достал маленькую дрель с вращающейся ручкой, линейку, карандаш, молоток, гвоздь и цепочку из двух частей, какие устанавливают на дверь.
– У себя я такую уже поставил. Разумеется, она не помешает мисс Еве Адамс войти в квартиру, когда дома никого нет. Но и гарантирует, что она не войдет, когда мы крепко спим.
Он приложил пластину, к которой крепилась половинка цепочки, в дверной раме и карандашом наметил четыре отверстия для шурупов.
– Эй, подождите! – воскликнул я. – А как я все это объясню маме?
– А что тут объяснять? Мисс Ева Адамс – опасная и непредсказуемая особа. Она…
– Я не рассказывал маме ни о Еве Адамс, ни об угрозе ножом, ни о полароидной фотографии, на которой я сплю. Ничего такого.
Мистер Иошиока моргнул, словно я внезапно начал расплываться у него перед глазами и он пытается вернуть четкость.
– Почему ты не рассказал ей о таких важных событиях?
– Это сложно.
Его взгляд напомнил мне кого-то еще, только сначала я не мог понять, кого именно, но дошло до меня быстро: так смотрела на меня сестра Агнес в те редкие дни, когда я приходил в школу святой Схоластики, не полностью выполнив домашнее задание.
– Ты не похож на мальчика, который лжет своей маме.
– Я не лгал маме о Еве Адамс. Просто не упомянул о ней, вот и все.
– Наверное, если крепко подумать, мы сумеем найти отличие первого от второго.
– Я не хотел ее тревожить. Ей и так хватает забот.
Мистер Иошиока положил латунную пластину и карандаш на пол, взял гвоздь и молоток.
– Я объясню твоей маме, что тревожился о вас, потому что вы живете одни во времена разгула преступности. Поэтому установил в вашей квартире такую же цепочку, как в своей.
– Да, конечно, но почему именно нам?
– Прости?
– Почему не поставить цепочку на дверь миссис Лоренцо и на все остальные двери, почему только на нашу?
Он улыбнулся и кивнул.
– Разумеется, потому, что ты – мой друг, а другие – просто соседи, многие из которых никогда не разговаривали со мной, и никто не приносил мне печенье.
– Ладно, хорошо, но моя мама не знает, что мы – друзья.
– Ты принес мне печенье, мы вместе пили чай, мы оба знаем, что Ева Адамс – опасная особа. Мы – мужчины с разным жизненным опытом, но мыслим одинаково. Разумеется, мы друзья.
Когда он сказал «мужчины», я полюбил его, как любил дедушку Тедди. Он не сделал паузу перед этим словом, не произнес его с каким-то расчетом, искренне включил меня в число взрослых и зрелых.
– Видите ли, – смущенно пролепетал я, – я не сказал маме, что принес вам печенье и пил с вами чай.
До сорока лет мистеру Иошиоке оставалось не так и много, но морщин на его лице было не больше, чем на моем, возможно, потому, что в драматических ситуациях он не демонстрировал сильных эмоций. Чуть улыбался, едва хмурился, и о его эмоциях приходилось судить только по глазам. Вот и теперь лицо не изменилось, но в глазах и в голосе читался упрек.
– Похоже, ты скрываешь от своей мамы больше, чем рассказываешь ей.
– Нет, что вы, – меня охватил стыд. – Мы делимся всем. Правда. Иногда она называет меня сорокой, потому что я говорю и говорю, не могу остановиться. Просто расскажи я ей о печенье и чае, мне пришлось бы рассказать о Еве Адамс, а я не хотел этого делать…
– …чтобы не тревожить ее. У нее и так хватает забот, – закончил он за меня.
Внезапно мне открылся другой вариант решения нашей проблемы.
– Знаете, вместо того чтобы вешать на дверь цепочку, мы можем позвонить в полицию и рассказать им, что мисс Ева Адамс из квартиры 6-В что-то делает с вонючими химикатами, возможно, намеревается нас взорвать или что-то в этом роде.
Я не мог побледнеть, но сразу замечал, когда белые люди бледнели или краснели. Мистер Иошиока не был, конечно, белым, его кожа отливала бронзой, но при упоминании полиции она посерела, словно в бронзу подлили свинца, если такое возможно.
– Никакой полиции, – отрезал он.
– Наоборот. Это вариант. Они туда поднимутся, и ей придется им открыть. Если она задумала что-то плохое, а мы знаем, что она задумала, тогда копы это увидят и арестуют ее. После чего ей уже не придется думать о мести нам или чем-то таком.
Он покачал головой. Теперь в цвете кожи преобладал свинец, а не бронза.
– Никакой полиции. Плохая идея.
– Почему это плохая идея?
– Не всей полиции можно доверять, Иона Керк.
– Это я знаю. Мы все знаем. Но эта женщина… любой увидит, что она – беда. И не все копы продажные. Даже не большинство.
– Дело не в продажности. Иногда они видят, что творится плохое, знают, что это плохое, и многим это не нравится, но они этого не предотвращают.
– Почему не предотвращают?
– Возможно, боятся. Возможно, у них нет уверенности в себе. Возможно, они цепляются за свою работу. Они должны подчиняться начальству.
– Какому начальству?
– Начальнику полиции, мэру, губернатору, президенту. Начальства у них много. – Он приставил гвоздь к одной карандашной точке, ударил по шляпке, расшатал гвоздь и вытащил. – Исходная дырка для сверла, – объяснил он, словно я спрашивал.
– Мне это все равно не нравится, – гнул я свое, наблюдая, как появляются еще три исходные дырки. – Что я скажу маме?
– Ты сможешь просто ничего не говорить. Такой подход у тебя уже сработал.
Я подумал, что в его голосе слышится легкий сарказм, но точно сказать не мог.
– Мне придется что-то сказать, когда она спросит, откуда взялась дверная цепочка.
– Может быть, она не спросит.
– Обязательно спросит, будьте уверены.
– Если сразу не заметит, то сразу и не спросит.
Он взял ручную дрель, с уже вставленным сверлом, и начал сверлить одну из исходных дырок.
Мне пришлось возвысить голос, чтобы перекрыть треск вращающихся шестеренок.
– Как мама может не заметить? Это же сверкающая латунь.
– Она может предположить, что дверную цепочку установил мистер Смоллер.
– А если она его спросит?
Мистер Иошиока перенес дрель ко второй дырке и начал вращать рукоятку.
– Ты волнуешься о пустяках, Иона Керк. Тогда как волноваться нужно только из-за больших проблем. Жизнь принесет их тебе предостаточно.
– Но, послушайте, я пытался быть мужчиной в доме, то есть не озадачивал маму тем, что мог решить сам. И я не тревожил ее одним, потом другим, третьим, четвертым, и попал в ситуацию, когда она безумно разозлится на меня за то, что я столько скрывал, и будет права.
Мистер Иошиока перестал вращать ручку дрели, посмотрел на меня.
– А вот это достаточно большая проблема, чтобы волноваться из-за нее.
32Самое забавное – все мои волнения из-за дверной цепочки оказались напрасными.
Каждый вечер мама запирала на ночь дверь, иногда раньше, иногда позже, забирая меня от миссис Лоренцо после выступления в клубе. Привычно поворачивала барашки врезных замков и закрывала дверь на цепочку, не спрашивая о том, откуда она взялась. На пятый или шестой день после того, как мистер Иошиока поставил дверную цепочку, где-то в половине первого ночи она вдруг осознала, что цепочка была здесь не всегда.
– Откуда она взялась? – спросила мама, перед тем как закрыть дверь на цепочку.
Полусонный, я мог непроизвольно ответить правдиво, что привело бы к распутыванию всего клубка вранья. Но и в таком состоянии мне хватило хитрости пробормотать:
– Не знаю. Она здесь давно.
Мама нахмурилась, покачала головой.
– До меня лишь сейчас дошло, что я пользуюсь ею не один день. Н-да. И представить себе не могла, что домовладелец решит потратить бакс, чтобы что-то здесь улучшить. – Потом закрыла дверь на цепочку и повела меня в мою спальню, чтобы уложить в кровать.