Когда я вышел из кафе, автомобилей практически не было, и я пересек улицу посреди квартала. Яркое солнце разрисовало тротуар черными тенями лишенных листвы деревьев, от ветра тени веток дергались под ногами, как ножки пауков.
Я прошел на пустырь через дыру, которую когда-то закрывали ворота, и встал за забором, наблюдая за дверью кафе. Из плотно утоптанной земли кое-где лезли сорняки, вокруг хватало пустых банок из-под газировки и клочков бумаги.
Над головой голые ветви тянулись друг к другу и шуршали под ветром. Иногда редкие птицы поднимались с них и с громкими криками улетали в более спокойные места, где их не так донимал ветер.
Из кафе мой отец вышел не в компании мисс Делвейн. Его сопровождал мужчина ростом повыше шести футов, с волосами соломенного цвета, которые трепал ветер. Какое-то время они говорили, а потом отец зашагал по улице на запад, тогда как его более высокий спутник постоял на бордюрном камне, пока не проедут автомобили, и пересек мостовую, словно хотел зайти в мастерскую ремонта обуви.
Но, добравшись до тротуара, повернул на восток, в сторону пустыря. Я затеял игру с пустой банкой, пиная ее ногой, словно считал, что лучшее времяпрепровождение – болтаться на пустыре до прихода других мальчишек, в надежде, что они все-таки появятся и удастся затеять какую-нибудь игру. Сначала после моего пинка банка полетела на восток, и я поспешил за ней. Потом, после второго пинка, отправилась на запад. После удара я поднял голову и посмотрел на приближающегося мужчину сквозь проволочный забор.
Его ранее коротко стриженные волосы теперь прибавили в длине, он отрастил усы, и лет ему было, наверное, двадцать пять, а не семнадцать, но все равно именно его я видел во сне. Узнал сразу. Лукас Дрэкмен. Убийца своих родителей. Бомбист, поджегший два призывных пункта. Малое сходство с портретом, который нарисовал полицейский художник, позволяло ему без опаски ходить по улицам.
В голове зазвучал голос мисс Перл, которая вроде бы пришла в мою спальню и сидела на моей кровати в ту ночь, когда мне приснился этот киллер: «Спи, Утенок. Спи. У меня есть для тебя имя, лицо и сон. Имя – Лукас Дрэкмен, и вот его лицо».
Пар вырывался из его открытого рта, он встретился со мной взглядом, и на мгновение я не смог отвести глаз, поскольку ощутил: я смотрю в глаза не человека, а демона. Возможно, в этот момент он почувствовал, что у меня возник к нему какой-то интерес и он не является для меня полным незнакомцем. Он остановился, когда я вновь пнул банку и побежал за ней. Я пинал банку, пока она не стукнулась о западную стену огораживающего пустырь забора, после чего двинулся с банкой обратно, к восточной стене, делая вид, будто не замечаю, что он наблюдает за мной.
Когда приблизился к нему, он меня позвал:
– Эй, парень.
Всем своим видом давая понять, будто я не испуган, а удивлен, что ко мне обращаются, я поднял голову.
Он какое-то время смотрел на меня, потом спросил:
– Что с тобой?
Я показал ему средний палец, полагая, что именно так и должен ответить негритянский подросток, не раз и не два имевший дело с полицией, на вопрос белого незнакомца, и продолжил пинать банку. После десятка пинков наконец-то бросил взгляд в сторону улицы. Лукас Дрэкмен ушел.
39Дома, положив сырный хлеб в духовку, которая служила нам хлебницей, а чили и пирожные-корзиночки в холодильник, я достал из своего бумажника визитную карточку мистера Иошиоки и направился к телефонному аппарату. На карточке название компании не указывалось, поэтому я узнал его от женщины, которая сняла трубку:
– «Столичные костюмы». Чем я могу вам помочь?
Она, вероятно, удивилась, услышав детский голос, но виду не подала и на мой вопрос без запинки продиктовала мне адрес компании.
Я чувствовал необходимость посоветоваться с мистером Иошиокой, но поговорить с ним мог только с глазу на глаз. Улица, которую она мне назвала, находилась в Одежном районе города, в двух коротких и четырех длинных кварталах от нашего дома, то есть гораздо дальше, чем мне разрешалось удаляться от дома в одиночку. К сожалению, должен признать, что меня это совершенно не остановило, и я тут же отправился в путь.
По нужному мне адресу я нашел большое одноэтажное здание, впечатлявшее только размерами. Улицу чуть ли не полностью забили огромные грузовики, которые, как я догадался, привозили необходимые расходные материалы и увозили готовую продукцию. Хватало их и во дворе у северного торца здания, где находились погрузочно-разгрузочные платформы «Столичных костюмов».
Парадная дверь привела меня в большую приемную. Справа длинная стойка отделяла зону для посетителей от рабочей, где четыре женщины сидели за столами, печатали, что-то считали на арифмометрах, отвечали на телефонные звонки. Слева стояли восемь стульев – все пустовали – и кофейный столик с лежащими на нем глянцевыми журналами.
Одна женщина поднялась из-за стола, милая пожилая дама с вьющимися седыми волосами, подошла к стойке, улыбнулась и спросила, чем она может мне помочь.
– Мне надо увидеться с мистером Джорджем Иошиокой, пожалуйста. Я сожалею, что приходится отрывать его от работы, не хочу, чтобы его за это уволили или что-то такое, но дело очень срочное, можно сказать, чрезвычайные обстоятельства.
– Как тебя зовут? – спросила она.
– Иона Эллингтон Бейси Хайнс… – начал я, но вовремя осекся. – Иона Керк, мэм. Я сосед мистера Иошиоки. Он живет на пятом этаже, а мы с мамой на четвертом.
Она указала на стулья вокруг столика с журналами.
– Присядь, Иона, а я дам знать мистеру Иошиоке о твоем приходе.
Я слишком нервничал, чтобы сесть. Поэтому остался стоять посреди зала, переминаясь с ноги на ногу, вытаскивая перчатки и вновь убирая их в карман.
Когда женщина вернулась к столу и сняла трубку с телефонного аппарата, я слышал ее голос, мягкий и низкий, но не смог разобрать ни слова.
Большое количество грузовиков во дворе указывало на то, что компания успешно работает, но зал, в который приходили посетители, об этом не говорил. Крашеный бетонный пол. Дешевые стенные панели под дерево. Акустическая плитка потолка. Стулья, приобретенные, похоже, на распродаже армейского имущества.
– Мистер Иошиока будет через минуту, – сообщила мне седовласая дама, вернувшись к стойке. Она, видимо, поняла, что я слишком взволнован, чтобы сидеть, поэтому указала на внутреннюю дверь, расположенную напротив входной. – Он выйдет оттуда.
Она не предложила мне открыть дверь, но я все равно открыл, не думая о том, что делаю. И очутился в огромном, хорошо освещенном помещении. Ряды высоких стальных колонн поддерживали толстые деревянные потолочные балки. Две сотни людей трудились в привычном, отработанном до мелочей ритме. Ближе ко мне мужчины работали по двое около широких столов, раскатывали ткань из огромных рулонов, подвешенных к балкам. Проводили мелом поперечную линию, а потом ножницами с длинными лезвиями отрезали кусок материи точно по меловой линии. Дальше другие мужчины сидели за швейными машинками, которые стояли на столах меньших размеров. Каждому помогал мужчина помоложе, стоявший рядом, подавал предварительно раскроенные куски материи, подкладку и что-то другое, когда в этом возникала необходимость. Из всех сотрудников только эти молодые люди приходили на рабочее место не в костюмах и не при галстуках. Мужчины постарше сидели за швейными машинками в рубашках с короткими рукавами, но их пиджаки висели на стоящих рядом стульях. На мальчика моего возраста этот огромный цех, конечно же, произвел пугающее впечатление, учитывая огромное количество манекенов самых разных размеров и всех до единого безголовых. В дальней стене три двустворчатые двери вели в другие помещения «Столичных костюмов».
Швейные машинки стрекотали без перерыва, воздух пропах шерстью. Теплый воздух выходил из вентиляционных решеток, расположенных в стене у пола, под потолком вращались лопасти больших вентиляторов. В восходящих потоках воздуха кружились пылинки, напоминая целые галактики миниатюрных звезд и планет.
Кто-то может сказать, что это скучная, отупляющая работа с повторяющимися движениями, но мне так не казалось. Для мальчишки все это напоминало чудо. Люди работали увлеченно, так уверенно и быстро, что я видел в них волшебников.
Мистер Иошиока появился в одном из проходов, еще в рубашке, но уже надевавший на ходу пиджак. Он улыбнулся и чуть поклонился мне.
– Какой приятный сюрприз увидеть тебя здесь, Иона Керк.
– Извините, что отрываю вас от работы, сэр, но кое-что действительно случилось, и я не знаю…
– Может, – прервал он меня, – лучше подождать, пока нам удастся поговорить, не повышая голоса.
Слева от двери к стене крепились табельные часы и стенд с сотнями ячеек, в которых в алфавитном порядке лежали карточки размером с конверт. Мистер Иошиока достал свою, вставил в щель табельных часов, вытащил после того, как на карточке отпечаталось время.
В приемной мы сели на два стула, самых дальних от четырех женщин за стойкой. Мы не шептались, но разговаривали тихими голосами.
– Помните, как я наконец-то рассказал вам все о том, как во сне видел Еву Адамс мертвой, только звали ее Фиона Кэссиди?
Мистер Иошиока кивнул.
– Это произошло после того, как ты второй раз принес мне превосходное печенье твоей мамы, за что я тебе крайне признателен.
– Я думал, вы не поверите мне насчет сна, но вы поверили. Я никогда не забуду, что вы мне поверили. У меня гора с плеч свалилась. – Он улыбался, ожидая продолжения. И я заговорил, не без смущения: – Знаете, я рассказал вам не все. То есть о Фионе Кэссиди – все, но до этого я видел еще один сон.
– И теперь ты расскажешь мне все.
– Да. Должен. Все это каким-то образом связано.
– Может, это добрый знак, что на этот раз ты не принес мне печенье.
– Почему?
– Когда ты приносишь мне печенье и рассказываешь все, на поверку выясняется, что все – это не все. Возможно, принося печенье, ты заранее извиняешься за то, что не рассказываешь мне все.
Смущение переросло в стыд.
– Извините меня. Правда. Просто… Я не знаю. Это все так странно, так непонятно. Я всего лишь ребенок, пусть и говорю себе, что я – мужчина в доме. Все равно остаюсь ребенком.
Глаза мистера Иошиоки сверкнули, как глаза добрых и волшебных существ в сказках, которые читаешь.
– Да, ты еще ребенок. Поэтому я, как здесь говорят, «делаю тебе скидку». Теперь расскажешь мне остальное?
– Мне приснился еще один сон. До того, в котором я увидел Фиону Кэссиди мертвой.
Я рассказал ему о Лукасе Дрэкмене. Как во сне увидел его, убившим родителей, а этим утром наяву – с моим отцом.
Мистер Иошиока слушал внимательно, а когда я закончил, посидел, закрыв глаза. Я знал, что это означает: он обдумывал, к чему может привести рассказанное мной. Потом, когда пауза стала совсем невыносимой и я собрался заговорить, он понял, что ничего путного я не скажу, а потому приложил палец к губам, напоминая, что молчание – золото.
Наконец он открыл глаза.
– Тебе приснился Лукас Дрэкмен… а теперь выясняется, что Лукас Дрэкмен знает твоего отца. Таким образом, логично предположить, поскольку тебе приснилась Фиона Кэссиди, что она тоже знает твоего отца или познакомится с ним в ближайшем будущем.
– Я тоже так думаю, но…
Он вновь приложил палец к губам.
– Также логично предположить, что Лукас Дрэкмен и Фиона Кэссиди могут знать другу друга, если они знакомы с твоим отцом.
Я кивнул, хотя не пришел к этому выводу, пока он не озвучил его.
– Если ты прав и портрет бомбиста, нарисованный полицейским художником и опубликованный в газетах, пусть не очень, но похож на Лукаса Дрэкмена, можно сделать вывод, что он поджег призывные участки, используя горючую смесь, приготовленную Евой Адамс – или Фионой Кэссиди. Под лабораторию она приспособила квартиру 6-В. Отсюда и те подозрительные запахи.
– Святая матерь Божья! – вырвалось у меня. Мысленно я обвинил себя в богохульстве и перекрестился, после чего добавил: – Но, если все так, это означает, что мой отец, Тилтон…
Закончил фразу мистер Иошиока, потому что я произнести вслух эти слова не смог:
– Твой отец может знать Лукаса Дрэкмана по каким-то делам, никак не связанным с поджогом призывных пунктов, но велика вероятность того, что все трое – участники одного заговора. Как ты их называл? Билдербергерами?
40Женщины, сидевшие за столами в другом конце приемной, занимались своими делами и, насколько я мог понять, не проявляли никакого любопытства по части моего визита к мистеру Иошиоке.
Мы и так говорили тихо, но тут я перешел на шепот:
– Тилтон – бешеный бомбист?
– Как я и указал, возможно, у него с Лукасом Дрэкменом совсем другие дела и он не знает, что этот человек – преступник. А если твой отец вовлечен в заговор, совсем не обязательно, что он бешеный… если я прав и под бешеным ты подразумеваешь безумный.
– Наверное, нет. Тилтон – не безумец. Он… неуравновешенный. Мы должны сообщить в полицию.
Судя по выражению лица – поджавшимся губам и появившимся в уголках глаз морщинкам – идея обращения к властям приглянулась мистеру Иошиоке не больше, чем в тот раз, когда он устанавливал в нашей квартире дверную цепочку, чтобы помешать Фионе Кэссиди без спроса переступить порог, если кто-то был дома.
– Мы не можем обращаться в полицию только для того, чтобы сказать, что твой отец «неуравновешенный». Если говорить о преступлениях, доказательств у нас нет, Иона Керк. Ты видел своего отца в компании человека, который может подозреваться в поджоге призывных пунктов. Это даже меньше, чем информация из вторых рук, и для полиции интереса не представляет.
– Но этот Дрэкмен наверняка убил своих родителей. Застрелил в кровати, когда те спали. Он уже в розыске.
– Наверняка? Откуда ты знаешь?
– Как это – откуда? Я видел это во сне. Ох… Да. Тогда… Улик нет. И что же нам делать?
Он дернул один манжет белой рубашки, потом второй, чтобы каждый выступал из рукава ровно на полдюйма. Смахнул несуществующие пылинки с брюк. Поправил узел галстука.
– Возможно, мы сможем анонимно позвонить в полицию. Если говорить о твоем отце, какой адрес мы им дадим?
– После того как мама выставила его за дверь, мы не знаем, где он живет.
– Телефонный номер?
– У нас его нет.
– Где он работает?
– Насколько мы знаем, нигде. Работать он никогда не стремился. Нам только известна фамилия адвоката, который представлял его на бракоразводном процессе.
– Это нам не поможет. Особые отношения адвокат – клиент позволяют ему не раскрывать рта.
– Так что же нам делать? – вновь спросил я. – А если анонимно сообщить полиции о Лукасе Дрэкмене?
– Мы тоже не знаем, где он живет, и мы не знаем, под каким он живет именем.
– Мы в тупике, – опечалился я.
– Никогда не говори таких слов. – Одним пальцем он прошелся по стрелке правой брючины вдоль бедра до колена, потом – по левой. – Мне надо об этом подумать. Дело довольно сложное.
– Да, конечно. У меня голова болит, когда я об этом думаю.
– А теперь, раз мы к этому подошли, ты не думаешь, что надо обо всем рассказать твоей маме?
Если бы я мог бледнеть, то чернота полностью ушла бы с моего лица.
– Ох, нет, нет! С чего я начну? Что она обо мне подумает? Она перестанет мне доверять!
– Правда лечит, даже когда открывается позже, Иона Керк, если открываешь ее всю и с извинениями. – Я напомнил ему, что не лгал матери, только кое-что от нее скрывал, и услышал в ответ: – Я никогда не посоветую тебе и дальше скрывать от нее эту информацию… Но, если честно, должен признать, что еще какое-то время самое лучшее – ничего ей не говорить. Если она поверит тебе и пойдет в полицию, то не добьется ничего, кроме того, что мы вспугнем твоего отца и его сообщников. И тогда вам с матерью будет грозить серьезная опасность. Пока, к счастью, этого нет.
Он поднялся, и я последовал его примеру, чуть мне поклонился, и я проделал то же самое. Протянул руку, и я ее пожал.
– Извините, что пришел и вывалил все на вас.
– Не за что тебе извиняться. По-моему, ты все сделал правильно. Дай мне несколько дней, чтобы хорошенько все обдумать. А пока, как говорят детективы в романах, тебе лучше залечь на дно.
Он направился к двери в огромный цех, я – к выходу, но он меня позвал. Мы встретились в центре приемной.
– В этой истории есть недостающее звено.
– Вы не про получеловека-полуобезьяну?
– Нет, я не про эволюцию, а про того, кто может связывать твоего отца, Фиону Кэссиди и Лукаса Дрэкмена. И предлагаю тебе какое-то время избегать мистера Реджинальда Смоллера.
Уже собравшись защищать мистера Смоллера, я вспомнил, как мой отец иногда уходил к технику-смотрителю с шестибаночной упаковкой пива. Вроде бы для того, чтобы развязать ему язык и услышать от него нелепые версии всяческих заговоров, которыми он позже делился со мной и моей мамой.
– Я нисколько не удивлюсь, – продолжил мистер Иошиока, – если люди с черными сердцами, о которых он упоминал, понятия не имеют о том, что мисс Кэссиди бесплатно жила в квартире 6-В.
На моем лице отразилось разочарование.
– Я всегда думал, что он хороший парень.
– Очень возможно, что он – хороший парень. Но ручаться за это жизнью я бы не стал.
Мистер Иошиока вернулся к работе, и когда за ним закрылась дверь, я подошел к стойке и поблагодарил милую женщину, которая вызвала его из цеха.
– Надеюсь, у него не будет неприятностей из-за того, что он прервал работу.
Она мне мило улыбнулась, и ее улыбка меня порадовала: я не думал, что она стала бы улыбаться, если бы я навлек на портного неприятности.
– Не волнуйся, Иона, мистера Иошиоку здесь высоко ценят.
– Я тоже его высоко ценю, – ответил я. Когда произносил эти слова, произошло странное. Они словно распухли в горле, и я стал задыхаться. И милая дама вдруг расплылась перед глазами.