______________
* 28 У Герберштейна, на 48 стр.: "tandem а Simeone Crubin, uno ex consiliaris suis persuasus, in Moscoviam proficiscitur". Нет сомнения, что здесь Крубин есть испорченное Коробьев. Подобные искажения имен у него нередки: например вместо воеводы Хабар он написал Ковар. Фамилии Крубиных никогда не слыхали в Рязани; иностранный же писатель очень легко мог ослышаться и принять Коробьина за Крубина. Наша догадка подтверждается тем, что в числе рязанских бояр того времени мы действительно находим Симеона Коробьина (Родосл. Короб. Арх. Д. Д. С.), которому Василий Московский в 1523 году дает жалованную грамоту на рязанские вотчины (ibid); очень может быть, что эта милость находилась в связи с услугою, которую Коробьин (Крубин) оказал Москве в 1520 г.
Коробьин уговорил своего князя исполнить желание Василия, вероятно, внушая ему ту мысль, что доказательствами своей покорности он может выиграть время и пока устранить от себя грозившую опасность. Чего надобно было ожидать, то и случилось. Едва Иван Иванович прибыл в Москву, как его посадили под стражу; Агриппину заключили в монастырь; а на рязанские города были разосланы московские наместники. Главный пост, т. е. Переяславль Рязанский, был поручен знаменитому Ивану Васильевичу Хабару, который до того времени держал наместничество в Перевитске и, следовательно, был уже хорошо знаком с Рязанским краем и его населением. Этот решительный переворот в судьбе Рязанской области произошел около 1520 года 2*9.
______________
* 29 До сих пор русские историки относили это событие к 1517 г., основываясь на показании архангельского летописца; других хронологических указаний почти не было. Мы относим его к 1520 г. по следующим причинам; во-первых, из двух найденных нами грамот на имя Кобяковых последняя относится к 1519 г., следовательно, в этом году князь Иван продолжал еще занимать Рязанский стол; далее, Иван Васильевич Хабар в мае 1520 г. встречается в должности перевитского наместника, а в июле следующего года мы находим его воеводою в Переяславле, следовательно, взятие под стражу князя Ивана совершилось между маем 1520 и июлем 1521 года. Самое нашествие Магмет-Гирея в 1521 г., вероятно, кроме казанских дел имело связь и с рязанским переворотом: оно случилось вслед за присоединением княжества к Москве.
Последние события вполне раскрывают перед нами несостоятельность великих русских уделов в то время и их непреодолимую силу тяготения к Москве. Даже союз с такими сильными соседями, как польский король и крымский хан, не мог уравновесить борьбы Ивана Рязанского с Василием Московским. Стесненному в своих пределах и охваченному со всех сторон московскими владениями, Рязанскому княжеству оставался только один исход, окончательное подчинение Москве: набеги крымцев могли только разорять, а не отнимать русские области, отделенные от Крыма обширными степями; а великий князь Литовский уже давно был отрезан от средней Оки целым рядом мелких княжеств, подчиненных Москве.
1521 год особенно памятен в истории крымских набегов. В июле месяце Магмет-Гирей приближался к Москве. В городе {156} за отсутствием великого князя господствовали страшный беспорядок и суматоха. Этою суматохою воспользовался рязанский князь. Может быть заключение его не было строгое или стража была подкуплена, только он вошел в сношения с молодыми рязанскими боярами, которые, вероятно, вместе с ним были задержаны в Москве. Из них известны нам Дмитрий Сунбулов и Гридя Кобяков. В ночь с воскресенья на понедельник Иван Иванович ускользнул из Москвы, и окольными путями начал пробираться к Переяславлю, надеясь опять завладеть своим княжеством с помощью Магмета. Но прежде нежели начать переговоры с ханом, он хотел приготовить движение в свою пользу со стороны самого населения и войти в сношение с приверженною ему партиею рязанских бояр и детей боярских. Для этой цели при выезде из Москвы он отрядил из своей свиты Димитрия Сунбулова с каким-то Наскою, вероятно, боярским сыном, вручив им грамоты к своим сторонникам на Рязани.
Известно, что энергические меры, принятые воеводою Хабаром Симским, спасли город Переяславль от татар и помешали доброжелателям беглого князя подать ему помощь. Когда хан прошел мимо Рязани по дороге к Коломне, Хабар собрал бояр и детей боярских к владыке Сергию, и заставил их целовать крест на том, чтобы верно служить великому князю и биться с татарами без измены. Когда Магмет повернул от Москвы назад и распространилась весть, что князь Иван убежал из неволи, Хабар в другой раз начал собирать служилых людей к владыке, и велел им поклясться в том, что если вместе с ханом придет под город рязанский князь, то биться против них из города, не называть себе государем князя Ивана, и, буде можно, поймать беглеца.
Татары несколько дней простояли под стенами Переяславля Рязанского, и ушли домой, испуганные действием крепостной артиллерии 3*0. Между тем Сунбулов и Наска были схвачены московскими воеводами и отправлены в Москву, где по распоряжению Василия допрашивал их с пытки князь Юрий Хохолков с товарищами. Сунбулов указал на тех людей, к которым он {157} был послан с грамотами; самые же грамоты, по словам Сунбулова, были отняты у него татарами, которые нагнали посланных верстах в 10 или 15 от Москвы на Боровской дороге; последним удалось, однако, бежать от татар в Коломну, где они и были открыты. Позвали к ответу Кобяковых Михаила (Мишура) и Клементия, Федора Сунбулова, Глебовых Назария и Ивана Бебеха, Ивана и Андрея Олтуфьевых; но все они заперлись и стояли на том, что не имели никаких сношений ни с Димитрием Сунбуловым, ни с самим князем Иваном. В то же время князь Борис Горбатый прислал из Коломны в Москву Григория и Тихона Калеминых, которые также были обвинены в сношениях с беглецом. На вопросы князя Юрия и товарищей Калемины отвечали таким образом: "Сидели мы в городе Рязани в осаде, а за реку (Оку) отпустили своих людей и скот, и мы господин поехали было пособраться, как тут князь Борис велел нас поймать и послал в Москву; а об рязанском князе ничего не знаем и нам от него не было никакого приказа". Димитрий Сунбулов подтвердил, что к Калеминым он не имел никакого поручения. 31-го августа Сунбулова снова подвергли пытке, и на этот раз узнали от него следующее: грамоты, захваченные татарами, писал Гридя, сын Клементия Кобякова, к своему отцу и к Михаилу Кобякову; по этим грамотам они должны были выслать навстречу князю конюхов с конями; кроме того, Сунбулов на словах должен был передать своему брату, Кобяковым, Глебовым и Олтуфьевым, чтобы они выехали потихоньку из города и дожидались бы князя в Пустыне, Шумаше или Дубровичах (подгородные села на левом берегу Оки); отсюда Иван хотел ссылаться с ханом, а в случае неудачи бежать в Литву, для чего и наказывал приготовить свежих коней и собрать дружину из детей боярских. "А теперь - прибавлял Сунбулов,- вероятно, князь Иван находится в Пустыне, Шумаше или Дубровичах, и, если бы государь послал меня с кем-нибудь, то я думаю, что отыщу его, если только он не убит татарами".Дальнейший ход этого розыска неизвестен. 3**1. {158}
______________
* 30 Известный рассказ о грамоте, оставленной татарами в руках Хабара Симского, и об удивительном выстреле немца Иордана требует еще подтверждения относительно своих подробностей. См. Арцыб. кн. IV. прим. 688.
** 31 Отрывок из Розыскного дела о бегстве из Москвы рязанского князя Иоанна Иоанновича. Акты Ист. I. № 127. В Москве после тщетных поисков, некоторое время кажется, верили, что князь Иван убит татарами; источники называют даже то место, где он погиб, именно под Бронницами (ряз. Дост.).
Несмотря на упорное запирательство обвиненных мы можем, однако, предполагать, что князь Иван некоторое время действительно скрывался в окрестностях Переяславля (предание указывает на село Шумашь, принадлежащее роду Кобяковых) и вступил в сношения с преданными ему людьми; но, видя неудачу, он ускакал в Литву и воспользовался гостеприимством короля Сигизмунда I.
Магмет-Гирей очень жалел, что упустил из своих рук человека, которым он мог бы время от времени пугать Москву и заводить смуты в Рязанской области. Поэтому хан в следующем году отправил посольство к Сигизмунду, и требовал, чтобы король отпустил Ивана с крымскими послами, обещаясь возвратить ему Рязанское княжество. Вот что писал на это хану Сигизмунд: "Великий князь Рязанский приехал к нам по опасной грамоте, в которой мы обещали ему, что он может свободно к нам приехать, свободно и уехать, без всякого препятствия с нашей стороны. Мы ему говорили и советовали, чтобы он ехал к тебе и от твоего имени обещали ему, что ты посадишь его на великом княжестве Рязанском; но он никак не хотел к тебе ехать. Потом призывали его к себе в другой раз и говорили, что ты добудешь ему отчизну по своему письменному обещанию, которое дал нам, а без тебя он никаким образом не будет в состоянии возвратить себе стола. Мы советовали ему это в той мысли, что если ты посадишь его на Рязани, то один приобретешь добрую славу; если он будет в твоих руках, и узнают о том его подданные рязанцы, то они и без твоей сабли сами тебе поддадутся со всею землею; ты сделаешь его своим слугою, а через его землю можешь и того общего нашего неприятеля (московского) принудить к такой же дани, какую предки его платили твоим предкам. Наконец, мы уговорили рязанского князя: он пришел к нам и объявил, что готов ехать к тебе; но с условием, чтобы ты дал ему залога (заставу): если ты его на Рязани не посадишь, то должен отпустить, и когда отпустишь, тогда и залог твой получишь обратно. Подумай об этом хорошенько, и на что решишься, дай нам знать без замедления" **. Неизвестно, каков был ответ хана; видно только, что ему не удалось никакими обещаниями заманить к себе Ивана Ивановича. {159}
______________
** Акты Зав. Р. П. № 116.
Дело о побеге князя и письмо Сигизмунда заставляют догадываться, что введение нового порядка вещей в Рязанской области не обошлось без некоторого глухого волнения, что значительная часть населения еще не скрывала своей симпатии к старинному роду собственных князей. Отсюда понятно, почему московское правительство, присоединяя новую землю, повторило те же меры, какие оно употребило прежде в отношении к Новгороду и Пскову: большое число жителей с семействами переселено было из Рязани в другие области 3*2.
______________
* 32 Гербершт., 48 стр.
Неисчерпаемая Литовская Метрика дает нам возможность бросить взгляд на дальнейшую судьбу последнего рязанского князя.
Иван Иванович живет в местечке Стоклишках (в Ковенском повете Трокского воеводства), которое с принадлежавшими к нему селами находилось в числе казенных староств и было отдано Ивану Сигизмундом I в пожизненное владение. Ранние несчастия и пребывание на чужой стороне не сделали его серьезнее: он по-прежнему горд, легкомыслен и строптив. Рязанский князь оставил попытки возвратить себе древнюю отчину; он, по-видимому, доволен своею судьбою и легко усвоил многие привычки польско-литовских магнатов: носит атлас, затканный на золоте, и дорогие перстни, не платит долгов; держит большое количество бояр и слуг, которых награждает казенными землями без королевского разрешения, и вдобавок позволяет им грабить соседей. Но обратимся к самим источникам 3*3.
______________
* 33 Три листа из Литовской метрики, до сих пор еще неизданные я сообщенные преосвященным архиепископом Рязанским Гавриилом, о чем вместе с содержанием означенных листов мы уже имели случай известить читающую публику в № 6. Моск. Вед. 1858 г.
1533 год. Пан воевода требует от Ивана Ивановича, чтобы он прислал на суд стоклишских бояр, обвиненных в побоях и грабеже Шимко Лаврыновичем с братьями; но рязанский князь не исполнил требования и своих людей к суду не представил.
Почти в то же время Берестийский жид Авраам приносит жалобу на рязанского князя за то, что он брал у его отца разные товары и остался должен 118 коп грошей 3*4, от уплаты кото-{160}рых теперь отказывается. В доказательство Авраам представил долговую грамоту, выданную его отцу Михелю Езофовичу самим рязанским князем. По приказанию Сигизмунда дело рассматривает витебский воевода Матфей Янович и призывает к ответу должника.
______________
* 34 Копа грошей по определению статута содержала в себе 60 грошей или 15 злотых; а 1 злотый равнялся 60 рус. копейкам; следовательно, 118 коп на русские деньги составляли 1062 руб.
Князь: Действительно я брал у жида Михеля товары, именно атласу синего на золоте 16 локтей, зеленого атласу на золоте 22 локтя, парьпурьяну 9 локтей, перстеней на 9 коп, и уплатил за них 80 коп грошей воском, деньгами и конями. На грамоте же, которую представил жид, не моя собственная печать, а печать моего слуги; но так как в ней написано мое имя, то пусть Аврамко присягнет на том, что я не доплатил его отцу, и я ему заплачу.
Аврамко. Ты князь Рязанский при многих добрых людях, радниках и дворянах королевских сам добровольно не один раз сознавался, что должен моему отцу 118 коп грошей и заплатишь мне по этому листу.
Воевода спросил князя, при ком и когда он заплатил 80 коп грошей Михелю и имеет ли от него квитанцию.
Князь. Был у меня слуга, через которого я заплатил ему те 80 коп; но этот слуга после оставил меня и служил пану Евстафию Дашковичу, а потом попался в плен к татарам; когда же именно происходила уплата, я теперь не могу припомнить; а квитанции на то у себя не имею.
Воевода передал королю речи той и другой стороны. Король сделал следующее распоряжение: если князь Рязанский подтверждает, что он брал у Михеля атласы, сукна, перстни, и говорит, что заплатил ему 80 коп грошей, а квитанции у себя не имеет, времени уплаты не помнит; слуги, который производил уплату, нам не представил; то пусть Аврамко присягнет ему жидовскому закону на основании привилегий, написанных в Статуте, и тогда Рязанский князь пусть заплатит ему долг. Срок для присяги полагаем четвертый день: в понедельник накануне св. Мартина в жидовской школе (синагоге), в Троках, Аврамко даст клятву в том, что Рязанский князь остался должен его отцу Михелю 118 коп и ничего не заплатил по своей грамоте. Посылаем нашего дворянина Ивана Бокея для того, чтобы он засвидетельствовал присягу.
В назначенный день Аврамко явился в синагогу, записал свое {161} показание у жидовского доктора (раввина) и в земской раде, и ждал только рязанского князя, чтобы произнести присягу. Но тот не приехал. Уже перед вечером, уезжая из Трок, жид с товарищами повстречал княжеского слугу, которого Иван Иванович послал вместо себя слушать присягу.
Сигизмунд решил дело в пользу жида, и приговорил Ивана Ивановича к уплате 118 коп грошей в разные сроки, именно, 100 коп должны быть отданы в продолжение 12 недель, считая от св. Мартина; а остальные 18 после того в 4 недели, т. е. всего сроку было 16 недель, определенных Статутом 3*5.
______________
* 35 Кн. Судн. дел. VI. лл. 137 и 143.
1560 год. Стоклишский боярин Андрей Степанович Ольшевский бьет челом Сигизмунду II Августу, чтобы не приказывал отбирать у него людей и земли, пожалованные покойным рязанским князем своему слуге, а его отцу Степану Крукову. Хотя рязанский князь не имел права без воли и ведома короля раздавать кому-либо казенные земли; но чтобы не заставить Ольшевского просить милостыню (жебреть), государь сжалился (улитовавшысе) над своим подданным, и оставил за ним те земли с одною службою людей 3*6.
______________
* 36 Кн. Записей. XXXVIII. № 257.
Более известий о последнем рязанском князе мы пока не имеем. Остается только прибавить, что князь Иван, подобно отцу и деду, был недолговечен: смерть его мы относим приблизительно к 1534 году 3*7. {162}
______________
* 37 Доказательства на это следующие:
В IX томе Истории Литовы изд. Нарбутом, под 1534 г. упоминается, что король Сигизмунд I пожаловал Стоклишки князю Семену Федоровичу Бельскому, бежавшему из Москвы.
В 1537 г. Семен Бельский просит у Сигизмунда помощи, чтобы возвратить себе отчину не только княжество Бельское, но и Рязанское (Акты Зап. Рос. II № 189), конечно, на том основании, что будучи по матери внуком вел. князя Рязанского Василия Ивановича Третного и княгини Анны Васильевны, он почитал себя наследником рязанских князей по пресечении мужской линии.
Следовательно, князя Ивана Ивановича в то время уже не было в живых.
ГЛАВА VII.
Состояние княжества в конце XV и начале XVI вв.
А. Географическое обозрение: Границы княжества. Воображаемое путешествие по Оке. Села и города. Область монастырей. Переяславль Рязанский. Старая Рязань и другие места по Оке. Берега Прони. Отношение княжеской колонизации к остаткам городов. Область верхнего Дона. Известия иностранцев о Рязанском крае. Богатство естественных произведений.
Распространение славянской колонизации на рязанской украйне, задержанное на время монгольским нашествием, с новою силою возобновилось в XIV ст. Холмистые берега Оки продолжали застраиваться непрерывным рядом городов и сел, которые живописно кутались в темно-зеленые рощи и придавали хотя немного однообразный, но приветливый и улыбающийся вид окрестностям Окской долины.
Самое большое скопление городов в местах, когда-либо принадлежавших к Рязанской области, существовало в той части долины, которая лежит между устьями Протвы и Москвы; здесь сходились два противоположные направления колонизации: одно чернигово-северское вниз, а другое рязанское вверх по Оке; с XIV века сюда присоединилось еще третье Московское. На этом небольшом пространстве источники до XIV в. упоминают 16 имен. До монгольской эпохи известны: Лобынск, Неринск, Тешилов, Колтеск, Ростиславль и Коломна; после нее: Серпухов, Кашира, Лопасна, Мстиславль, Жадене городище, Жадемль, Дубок, Броднич, Почен и Новый городок. Но положение последних мест, за исключением Серпухова и Каширы, остается для нас пока неизвестным. Из договорных грамот между Москвою и Рязанью знаем только, что Новый городок лежал на левой стороне реки, а Жадемль, Жадене городище, Дубок и Броднич {163} на правой; относительно двух других затруднение: Почен упоминается и на правой, и на левой стороне; а Лопасна, которую естественнее всего искать где-нибудь на берегу речки Лопасны, судя по смыслу грамот, лежала на Рязанской стороне Оки. Впрочем, бoльшая часть этих загадочных мест едва ли заслуживала названия городов; вероятно, это были значительные селения; по крайней мере, от них не осталось никаких ясных следов.
Начиная географический обзор Рязанской области, прежде всего, постараемся хотя приблизительно очертить пределы княжества в последнее время его самостоятельности, т. е. после смерти Василия Ивановича.
Северная граница, называвшаяся Владимирским порубежьем, по характеру своей природы, по отсутствию городов и селений, никогда не была строго определена; приблизительно ее можно провести по верховьям трех притоков Оки с левой стороны, Гуся, Пры и Цны, и потом вверх по Оке до устья Смядвы. Западная граница довольно подробно была определена договором 1483 г.: она шла по Смядве до устья Песоченки, Песоченкою до ее верховья, отсюда к Осетру на устье речки Кудесны, от верховья Кудесны к Табалам, впадающим в Дон, далее по правому берегу Дона, и оканчивалась где-нибудь около устьев Быстрой Сосны или Воронежа. Восточною границею можно считать реку Гусь и левый берег Оки до речки Середней; отсюда шел так называемый Мещерский рубеж к среднему течению Цны, впадающей в Мокшу; далее, судя по смыслу договорной грамоты 1496 г., места по Воронежу составляли крайние рязанские владения на юго-востоке, и нет никакого основания думать, что весь древний Червленый Яр в то время все еще принадлежал к Рязанскому княжеству.