Он хотел все сделать сейчас, чтобы потом уже не тратить ни минуты. Доложив о своем намерении лететь к Талеру, я забрался в кабину «новой птички» и был готов отправляться в путь.
Эта машина была особенной, так как была первой оснащена двумя 30-мм пушками «МК 108», заменившими 20-мм, установленные на ранних «кометах». Они располагались в корне крыла, а боезапас из 60 снарядов на каждую – в двух секциях за кабиной. Гашетка пушек находилась на ручке управления. Прицел был стандартный – Revi 16B.
Мишень находилась на середине озера Цвишенана, и мне было дано задание испытать новые пушки. Сама новая «комета» предназначалась эскадрилье в Венло.
Двигатель истребителя взревел так же мощно, как и час назад в ангаре. Я наклонил ручку вперед, послышался легкий треск, когда истребитель подскочил и оторвался от полосы. К тому времени туман почти полностью рассеялся, и только небольшие белые островки тянулись над землей. Пройдя отметку в две тысячи метров, я очень обрадовался своему взлету.
Когда, наконец, шум двигателя стих, я выполнил несколько виражей и опустил нос вниз, чтобы набрать скорость, а затем снова взмыл вверх. Далее последовала целая серия кругов вокруг города, а потом я направил свой самолет к озеру Цвишенана. Я четко видел плавающую мишень и, прицелившись, открыл огонь. С первого раза я промахнулся, и очередь прошла слева от цели. Я снова нажал кнопку, но оружие заклинило. Я так усердно целился, что незаметно для себя оказался совсем низко у поверхности озера. Затем «комета» немного набрала высоту и полетела над полем, но мне нужно было двигаться достаточно низко, чтобы не выйти за периметр аэродрома. Я довольно неудачно зашел на посадку, но сегодня был мой день, и поэтому я решил пустить самолет вниз по диагонали против ветра. «Комета» заскользила вдоль поверхности земли и, наконец, остановилась, ничего не повредив! Фу! Все обошлось!
Приземление подобным образом не могло пройти бесследно, и пусть технически все сложилось удачно, я все же готовился получить гневный выговор от Тони Талера. Буксирное транспортное средство уже было на пути к месту моего приземления, и среди бригады техников я увидел Фритца Кельба и сержанта Нелте. Странно, но никто из них не показывал своего недовольства, не кричал и не делал саркастических замечаний по поводу моей посадки. Фритц первым добрался до моего самолета и встал прямо передо мной, мрачно глядя мне в глаза.
Рис. 14. Транспортировка «Ме-163»
– Ты бы был поосторожнее, Мано, – произнес он тихо, конечно же имея в виду мое неаккуратное приземление, но я весело ответил:
– Не беспокойся, Фритц. Не стоит придавать этому большого значения!
Но Фритц только как-то странно посмотрел на меня, будто находясь мыслями где-то далеко. Наконец, он произнес почти шепотом:
– Герберт погиб, Мано!
Затем он повернулся и направился к буксиру, который должен был тащить мой истребитель. С минуту я стоял словно парализованный этой новостью. Он взглянул на меня и ответил на незаданный вопрос, читавшийся в моих глазах:
– Аварийная посадка в тумане на северо-западе Ганновера. Возможно, сел на живот. Перелом ног и шеи. Два пассажира, летевшие с ним, также мертвы. Больше мне ничего не известно.
Когда мы шли за буксиром, тянувшим самолет, он рассказал мне, что двое фермеров обнаружили «Bf-108» между фруктовыми деревьями и что все трое сидели в своих креслах без видимых повреждений – но они были мертвы! Вот так наш Герберт и не долетел до Берлина. Тогда я подумал о Хельге! Мне не хотелось сообщать эту новость ей.
Задумавшись, мы плелись в тишине, ссутулившись и опустив голову, и вышли прямо на взлетную полосу. Громкий крик вывел нас из оцепенения, и внезапно мы осознали, что в дальнем конце полосы уже разгоняется «Me-163», а мы находимся у него на пути.
– Штрассницки – его первый самостоятельный полет! – закричал Фритц, и мы бросились бежать со всех ног, а «комета» с пронзительным воем неслась на нас. Затем он взлетел; его шасси упало всего в пятидесяти метрах от нас. «Комета» задрала нос уже далеко за пределами аэродрома.
– Что-то идет не так, – тихо произнес Фритц, отчетливо проговаривая каждое слово. Двигатель самолета издавал необычный шум, хотя сразу этого можно было и не заметить, так как до этого мы успели наслушаться грохочущего рокота. Затем все произошло одновременно. Все еще набирая высоту, «комета» выпустила необъятное облако дыма – сначала белое, которое перешло в черное, за которым последовало пламя. Самолет к тому времени находился на высоте трех тысяч метров. На одно мгновение он принял горизонтальное положение, и мы увидели, как оторвало и завертело крышку кабины, а самолет, задрав нос, начал падать вниз. В этот момент Штрассницки вывалился из самолета, его парашют раскрылся, и таким образом он был спасен.
– Смотри, Фритц! – закричал я.
Пока мы наблюдали за Штрассницки, болтающимся в воздухе, горящий «Ме-163» приближался к земле и сейчас падал прямо на нас. Мы побежали, оглядываясь назад, а потом кинулись на поле и распластались на траве. Я не сомневался, что в любой момент «комета» может пронестись прямо по нашим головам. Но, словно управляемая невидимой рукой, горящая развалина завалилась на бок и через несколько секунд стукнулась о землю за периметром аэродрома. Толстый серо-белого цвета столб дыма показался над молодыми соснами, опалив их верхушки, а между деревьями остались лежать обугленные обломки истребителя.
– И именно такое нужно было пережить, чтобы не считать этот день прожитым зря! – пробормотал Фритц, отряхивая свою фуражку.
Мы посмотрели вверх и увидели, что ветер несет сержанта прямо в озеро. Мы видели его брыкающиеся ноги, когда он исчез за высокими деревьями, растущими вдоль берега озера, а когда добежали до места падения, ему уже помогли выбраться из воды. «Не дай Бог пережить подобный опыт», – подумал я, когда Ники рассказывал, как на высоте уже пяти тысяч метров его самолет охватил огонь и кабина наполнилась едким дымом. А когда она нагрелась до невозможности, он решил, что пора прыгать!
Почему же бедному Герберту Лангеру не повезло так же, как Ники? А ведь его жизнь в буквальном смысле висела на шелковой нити парашюта. «Комета» могла взорваться в воздухе еще до того, как он успеет выбраться из кабины, он мог отравиться дымом, его парашют мог загореться или не раскрыться! Казалось, становится правилом то, что чем сложнее ситуация, тем больше шансов выйти из нее живым и невредимым. Ведь катастрофы, которые стоили человеческих жизней, были нелепыми! Йозеф врезался в вышку! Вёрндл, возможно, погиб по неосторожности. А теперь Герберт!
К шести часам я добрался до Ольденбурга и застал Хельгу в офисе, когда она собиралась идти домой.
– А, это ты, Мано! Я как раз думала позвонить на аэродром и узнать, не вернулся ли Герберт. У меня на сегодня есть два билета в театр – «Любовь и интриги», со Шмитхаммером в главной роли – я уверена, он будет в восторге!
Она стояла перед маленьким зеркалом, причесывалась и весело что-то болтала. У меня пересохло во рту, и комок подступил к горлу.
– А знаешь что, Мано? Если Герберт не успеет вернуться из Берлина к вечеру, то ты пойдешь со мной, хорошо? Мы позвоним Хильде и скажем ей, чтобы она перезвонила Герберту и он бы мог встретить нас после спектакля!
Каким-то чудом ко мне вернулся дар речи, и я промямлил:
– Герберт не сможет встретить нас сегодня, Хельга!
Она стояла с губной помадой в руке.
– Но почему нет? Он что, задерживается в Берлине?
Я чувствовал себя полным дураком, и, когда она повернулась ко мне, я ощутил себя беспомощным школьником, которого застукали за исправлением оценок. Я совершенно не представлял, как вести себя в подобной ситуации.
– Герберту не повезло, Хельга. Он был вынужден совершить аварийную посадку возле Ганновера, потому что утром был сильный туман и…
Мой голос дрогнул, и я замолчал. Но Хельга ничего не поняла и продолжила весело болтать, сказав, что Герберт рассказывал ей об аварийных посадках и что в этом нет ничего такого. Накрасив губы, она сказала:
– По крайней мере, он мог позвонить мне! Наконец, я собрал все свое мужество и произнес страшные слова:
– Он не мог позвонить тебе, Хельга. Он разбился!
Сначала она смотрела на меня, широко открыв глаза и не веря в услышанное, а потом ее лицо побледнело. Она отступила назад, сжала кулаки так, что побелели суставы пальцев, и медленно опустилась на стул. Было больно смотреть, как исказилось ее красивое лицо. Она сидела в полной тишине несколько мгновений, а затем прошептала:
– Он погиб без мучений?
Я убедил ее в том, что его смерть была мгновенной. Затем помог ей встать на ноги и проводил домой. Пока мы шли, она не произнесла ни слова. Около двери она попыталась что-то сказать, но у нее пропал голос. Глаза наполнились слезами, и, хлопнув дверью, она побежала в дом. У меня тоже текли слезы, когда я сел на мотоцикл и поехал обратно на аэродром.
– Он погиб без мучений?
Я убедил ее в том, что его смерть была мгновенной. Затем помог ей встать на ноги и проводил домой. Пока мы шли, она не произнесла ни слова. Около двери она попыталась что-то сказать, но у нее пропал голос. Глаза наполнились слезами, и, хлопнув дверью, она побежала в дом. У меня тоже текли слезы, когда я сел на мотоцикл и поехал обратно на аэродром.
Глава 13
ВИЗИТ В ВЕНЛО
Беда, как известно, никогда не приходит одна, и несколько дней спустя Фритц Кельб был переведен в эскадрилью Бёхнера в Венло. Я немедленно сделал официальное заявление Талеру, что против этого перевода, но он отклонил мое требование, мотивировав свой ответ тем, что эскадрилья уже сформирована и меня это не должно касаться. Только спустя полчаса, выйдя из кабинета Талера, я узнал от Фритца, что он тоже переводится – в Виттмундхафен. Теперь все мои ближайшие друзья были или мертвы, или направлены на другое место службы. Если я не мог быть переведен для постоянного прохождения службы в Венло, то, по крайней мере, хотел посетить базу и, возможно, пообщаться с Бёхнером лично, чтобы понять, заинтересован ли он в моей персоне.
Наконец, мне посчастливилось лететь на одном из наших стареньких «Bf-110» в Венло. Как только я прилетел, то сразу почувствовал гнетущую атмосферу, царящую на базе! Хотя эскадрилья уже имела на своем счету двенадцать вылетов наперехват, все же пока не было ни одного сбитого вражеского самолета! Доклады, приходившие из Виттмундхафена, были точно такими же – экстренный взлет, нет контакта с врагом и возвращение на базу!
Скоро стала очевидной причина этих неудач: использование тех же средств контроля за полетами, что и много месяцев назад в Бад-Цвишенане. То, что, казалось, отлично функционирует во время учений, абсолютно не работает в условиях реальных боевых действий. Сверхскоростные «Me-163» были просто «слишком быстрыми» для операторов наземного контроля, работавших с поршневыми машинами. Это было правдой, что наш радар «Фрея» регистрировал любое приближение вражеского самолета, даже находящегося на большой высоте, и никогда не ошибался, но этим все и заканчивалось. Как только у «кометы» появлялся шанс поменять курс на высоте, радар уже не улавливал ее местонахождения. Так же плохо работал компас. Его стрелка металась из стороны в сторону, и пилоту было чрезвычайно сложно уловить нужное направление. Ему приходилось искать новые ориентиры, и он легко мог нарваться на «москито», снующих вокруг него! Накануне моего приезда в Венло Фритц со своими компаньонами за два дня взлетали пять или шесть раз и за это время ни разу не открывали огонь! Здесь не было боевого настроя. Месяцами они оттачивали взлет и посадку «кометы», постоянно путаясь из-за чудовищных сбоев компаса. Мы с Фритцем сидели целый вечер, пытаясь найти решение проблемы, но, если даже наши техники были не способны дать ответ, на что же тогда мы могли надеяться?
На следующий день, как раз в тот момент, когда я получил приказ возвращаться в Бад-Цвишенан и уже готовили к полету «Bf-110», раздался сигнал тревоги, за которой последовал доклад о том, что в нашем направлении движется большое количество вражеских бомбардировщиков. Отто Бёхнер имел в готовности четыре «кометы», стоявшие на главной взлетной полосе, и в следующих сообщениях говорилось, что группы бомбардировщиков идут на Венло и такую возможность нельзя упустить. Я сказал техникам наземной службы откатить мой «Bf-110» под камуфляжную сетку и поставить на запасную взлетную полосу. Фритц и два других пилота уже сидели в своих кабинах, ожидая приказа на взлет. Был знойный, душный день, и Фритц оставил крышку своей кабины открытой, а я сидел на крыле рядом с кабиной на корточках. Он не торопился надевать кислородную маску, и его лицо не выражало эмоций. Только губы пересохли, и время от времени он облизывал их языком, а его взгляд то и дело устремлялся в небо.
– Ты только подожди, Мано. Сегодня мы покажем, на что способны наши «кометы», если эти сволочи не уберутся! На этот раз я не упущу свой шанс!
– Не будь слишком опрометчивым, Фритц! – усомнился я. – Ты же знаешь, что такое количество бомбардировщиков – это не шутки. Если не удастся сегодня, попробуем завтра!
В этот момент мы увидели бомбардировщики – высоко в небе, пролетающие над датскими деревнями. Тонкие белые линии тянулись на много миль.
Рис. 15. Бомбардировщик «москито»
Видимо, Фритц получил команду на взлет, потому что быстро надел кислородную маску и, подняв руку, дал сигнал заводить двигатель. Я закрыл крышку кабины, и перед тем, как натянуть очки, он подмигнул мне, и двигатель зашумел. Он быстро проверил все приборы, и через несколько секунд пламя вылетело из выхлопной трубы, и колеса запрыгали по полосе, бешено разгоняя грохочущую «комету». Затем, горящей стрелой, она понеслась вверх. Я следил за самолетом Фритца до тех пор, пока он не исчез из вида. Потом я перевел взгляд на следы, оставленные бомбардировщиками, которые теперь протянулись прямо над аэродромом.
Одна волнительная минута следовала за другой, но серебряные полосы целенаправленно чертили небо. Следом за Фритцем в воздух поднялись две другие «кометы», но пока ничего нельзя было понять. И вот случилось! Целый букет белых линий, таких четких и строгих несколько мгновений назад, теперь казались перечеркнутыми. Несколько секунд спустя я уловил негромкий звук стрельбы. Затем он повторился. Потом в небе появились причудливые облака дыма. В месте основного скопища вражеского формирования произошел мощный взрыв. Облако разрасталось, и два… три, нет, четыре парашютиста появились в небе. Почти одновременно белое облако начало темнеть, так как горящее крыло самолета вкрапило в него темную спиралевидную струю дыма. Обломки крушения нельзя было спутать с остатками большого самолета, падающего вниз все быстрее и быстрее, пока, наконец, он не вонзился в землю за аэродромом! «Кометы»? больше не существовало!
Взволнованно мы ждали возвращения трех наших самолетов. Первый «мессершмит» появился через несколько минут, спланировав над полем, он устремился вниз, затем снова набрал высоту и пошел на снижение, оставляя пушистый, как перышко, след белого дыма. Мы вскочили на грузовик и помчались туда, где, предположительно, должна была сесть «комета». Пожарные мчались с другой стороны поля, но «мессершмит» произвел удачную посадку, проскользив по мягкой траве.
Пилотом севшей «кометы» оказался Шамец, молодой сержант из Вены. Взбешенный, он вылез из кабины, тогда как пожарные уже заливали его самолет водой. Его лицо раскраснелось, а слезы текли из воспаленных глаз. Он дал волю своим чувствам, не обращая внимания на окружающих. Оказалось, его двигатель заглох, когда он находился в тысяче метров от врага. Он пытался включить двигатель, но не вышло, а тут еще пары топлива стали проникать в кабину, что и заставило его вернуться, не дав возможности использовать оружие. Он ничего не знал о Фритце, но едва закончил свой рассказ, как другая «комета» чисто приземлилась на поле, а за ней еще одна.
У Фритца была кислая мина, когда он вылезал из кабины. Мы обошли его самолет.
– Полюбуйся на это, – сказал он, указывая на бесчисленные дырки на краях обоих крыльев, а также на дыру в носовой части. – Это был настоящий град, скажу я тебе!
Он проверил еще несколько повреждений, оставленных снарядами. Попади они чуть ниже, и самолет потерял бы управление.
– А кто подбил «фортресс»?
– Зенитка! Прямое попадание. Я как раз находился рядом и, как видишь, тоже получил свою порцию!
Мы медленно побрели через поле, и Фритц продолжил:
– Мы не можем атаковать целое формирование бомбардировщиков, находясь сзади него, – это подобно самоубийству! Как жаль, что мне не удалось сегодня никого сбить! Но я сам виноват, что поднялся слишком высоко и двигатель заглох.
Мы помолчали какое-то время, но я уверен, что в этот момент мы думали об одном и том же: как проникнуть в формирования вражеских самолетов и открыть перекрестный огонь.
– Мы должны попытаться прорваться сквозь их заградительный огонь, – внезапно произнес Фритц, – подойдя как можно ближе, а лучше всего спереди или снизу под углом.
Рис. 16. «Ju 876-1» с 37-мм пушками
– Забудь об этом, пока Хахтель не осознает, что всем самолетам необходимы 30-мм пушки, – ответил я.
Лейтенант Хахтель совсем недавно был направлен в наш отряд проходить службу в качестве офицера, отвечающего за вооружение истребителей. Он накопил достаточно опыта, простукивая подвесные баки. Что-то он понимал в технике, но, тем не менее, никаких существенных изменений с его появлением у нас не произошло.
– «МК 108» слишком ненадежны, – громогласно заявил Фритц. – Их часто заклинивает.
В этот момент мы пришли в ремонтный барак, где Отто Бёхнер как раз влезал в свою машину, чтобы посмотреть на поломки. Фритц попрощался со мной и присоединился к Отто, а мне было пора возвращаться в Бад-Цвишенан. Мой короткий визит в Венло только усугубил мою неудовлетворенность. Какого черта я не могу быть там, в команде Бёхнера, и снова летать вместе с Фритцем? Я напряг мозги и вернулся в Бад-Цвишенан с мыслью еще раз обязательно поговорить с Талером, и если он не переведет меня в Венло, то написать личное письмо Шпёте и попросить его, чтобы он походатайствовал за меня. Чем мог мотивировать Талер свое нежелание отпустить меня из Бад-Цвишенана? Единственное, чем он мог руководствоваться, была наша с ним размолвка несколько месяцев тому назад. И я подумал, что чем раньше решу этот вопрос, тем лучше.