Роберт Говард
Злость моряка
(Стив Костиган — 3)
* * *
В Лос-Анджелесе я сошел на берег в поисках мира и покоя. Быть чемпионом в тяжелом весе на судне «Морячка», капитан которого всюду хвастает, что плавает с самой крутой командой Семи Морей, это вам не шутки. Мы встали в док, и я пошел себе гулять, открыто заявив о намерении пару деньков повалять дурака. Я даже бросил своего белого бульдога Майка на борту. Нет, я вовсе не хотел оставлять его без берега. В доке мы должны были простоять самое малое неделю, и мне хотелось побыть одному, вроде как для успокоения нервов. Майк, он только и смотрит, как бы откусить кому-нибудь ногу, а я потом либо плати за порванные штаны, либо дерись с их хозяином.
Словом, сошел я на берег в одиночестве и забрел в жилые кварталы, тянувшиеся вдоль берега, знаете, там, где такие маленькие летние коттеджики, которые занимают замечательные, высоких, можно сказать, помыслов и чувств, люди.
Так вот, побродил я по берегу, поглазел на игравших в песочке ребятишек и загоравших девушек, причем из этих последних большинство были просто сногсшибательными, но вскоре понял, что попал в такие малолюдные места, куда наш брат забредает редко. Одет я был хоть без претензий, но прилично и никак не мог уяснить, с чего владельцы коттеджей так косо на меня посматривают.
Сначала я услыхал чей-то голос:
— О-о-о, моряк! Йох-хо!
Это меня слегка разозлило. Нет, я своей работы не стесняюсь, никоим образом, только убей не понимаю, отчего во мне постоянно узнают моряка, даже если я и не в рабочей одежде! Однако ж злость моя мигом улетучилась: обернувшись, я увидел, что на меня застенчиво смотрит прекрасная миниатюрная девчонка со светлыми волосами. Не теряя времени даром, я устремился к ней. Она стояла возле лодки, держа над курчавой головкой дурацкий крохотный зонтик-парасоль.
— Мистер моряк, я не умею грести… Покатайте меня, пожалуйста, — вкрадчиво проворковала она, скользя взглядом по моим мужественным формам. — Просто обожаю моряков!
От взгляда ее у меня вроде как малость закружилась голова.
— Мисс, — вежливо ответил я, — для вас я готов грести до Панамы и обратно, только скажите!
С этими словами я помог ей подняться на борт и прыгнул в лодку сам. Как кавалер я всегда на высоте. Хоть и рос в грубости да невежестве, однако ж никогда не ленился подмечать, как принято держаться среди людей любезных и вежливых.
Так мы обогнули всю бухточку. Я греб, а она, поуютнее устроившись на банке и заслоняясь от солнца своим розовым зонтиком, с восхищением смотрела на меня из-под длиннющих шелковых ресниц.
Мы поболтали о разных пустяках вроде того, как жарко в это время года и какая мерзкая погода стояла в холода, а затем она спросила, с какого я судна. Я назвал ей судно и еще прибавил, что мое имя — Стив Костиган, что было сущей правдой, а она сказала, что ее зовут Марджори Харпер, и принялась, как все девчонки, расспрашивать о моих плаваниях и обо всем таком прочем. Ну, и я рассказал ей в ответ уйму историй, большей частью позаимствованных из библиотеки Хансена-Мухомора — у него полно книжек, какие всюду продаются по десять центов штука.
Однако я ни слова не сказал ей, что я боец, боксер, отлично известный во всех портах как крутой парень в перчатках, божья кара для старших помощников и боцманюг из тех, что всегда рады угостить матроса «персиком». Не сказал потому, что видел: девочка — примерная дочь почтенных родителей и ничего такого не знает о нашем грубом, огромном мире, хотя и не из последних в искусстве легкого флирта.
Ближе к вечеру мы расстались, и, признаться, она здорово понравилась мне. Она обещала встретиться со мной завтра на том же месте, и я, весело насвистывая, зашагал к своему отелю.
* * *
Назавтра я с самого утра отправился на наше место, хотя и понимал, что Марджори вряд ли появится раньше полудня. Проходя мимо укромной тенистой бухточки, куда парочки частенько прячутся от лишних глаз, я услыхал спор на повышенных тонах. Конечно, я подслушивать не люблю, но и на ухо не туг, а потому отлично расслышал, что там говорили, по крайней мере мужчина, обладавший замечательно сильным голосом и пользовавшийся им на всю катушку. Сперва я решил, что он отчитывает ребенка, призывает вроде как умерить прыть…
— …Сколько раз тебе говорил: держись подальше от моряков, вертихвостка этакая! Они не твоего круга!.. Неважно, как я узнал, что вчера ты гуляла с каким-то насквозь просоленным кретином! И все! И не смей возражать! Поймаю с ним — так отшлепаю, своих не узнаешь! Ступай домой и носа наружу не смей показывать!
Тут я подумал, что это он уж слишком, и тут же проникся к этому парню неприязнью. Я вообще не люблю, когда мужик грубит женщине. Но в следующую же минуту я просто окаменел от удивления и гнева. Мужчина с девушкой, обойдя бухту кругом, вышли с другой стороны. Шли они спинами ко мне, но я хорошо запомнил лицо мужчины, когда тот невзначай оглянулся. Он был молод и симпатичен с виду, одни золотистые кудри чего стоили. А девушка… Девушкой была Марджори Харпер!
Какое-то мгновение я стоял как вкопанный. Ах ты!.. Запрещать девушке гулять со мной!.. Оскорблять моряков!.. Обзывать меня кретином, когда даже не знаком!.. И то, как повела себя Марджори, меня тоже изумило и разозлило — она покорно, как ребенок, пошла за ним и даже на словах ничего не возразила. Прежде чем я собрался с мыслями, они сели в машину и укатили.
Нечего и говорить, что я покраснел как рак! И ведь по сложению и походке этого молодого да раннего ясно было видно: он тоже моряк! Вот же мерзавец!
В общем, ровно в назначенный час я явился на то место, где накануне познакомился с Марджори, хотя не шибко-то надеялся, что она придет. Однако она все же пришла, и виду нее был совершенно подавленный. Даже маленький розовый зонтик едва не тащился по земле.
— Я пришла только сказать, — волнуясь, заговорила она, — что не смогу сегодня кататься на лодке. Мне нужно сейчас же идти домой.
— А вы ведь, похоже, говорили, что не замужем, — горько сказал я.
Марджори изумилась.
— Но я и вправду не замужем! — воскликнула она.
— Ну, — нахмурился я, — если так, то должен вам сказать: я слышал, как утром вас отчитывали за то, что вы гуляли со мной. И не понимаю, как вы можете такое терпеть.
— Не знаете вы Берта, — вздохнула она. — Он сущий тиран и обращается со мной, как с маленькой. — Марджори гневно сжала кулачки. На глазах ее блеснули слезы. — Хулиган! Будь я мужчиной — башку бы ему свернула!
— А где же этот Берт сейчас? — спросил я с древним, как мир, зловещим спокойствием.
— Где-то в Голливуде, — ответила она. — Кажется, ему дали какую-то маленькую рольку в кино. Но остаться я все равно не могу. Нельзя, чтобы Берт узнал, что я выходила встретиться с вами.
— Значит, я так больше никогда вас и не увижу? — спросил я уже напрямик.
— О, Господи, нет! — Она, вся дрожа, промокнула глаза платочком. — Я боюсь! Берт в ярость приходит, стоит мне только взглянуть на какого-нибудь моряка!
Я чуть слышно скрипнул зубами и мягко спросил:
— А разве этот олух сам не моряк?
— Кто? Берт? Да. Но он заявляет, что моряки — неподходящее общество для приличных девушек.
Отчаянным усилием я подавил желание взвыть и сказал как можно спокойнее:
— Что ж, я ухожу. Но помните: я еще вернусь к вам!
— О, пожалуйста, не надо! — взмолилась она. — Мне ужасно жаль, но, если Берт застанет нас вместе, нам обоим придется плохо!
Мне ничего не оставалось, как только вежливо поклониться, и я, ног под собою не чуя, помчался в Голливуд. Марджори казалась весьма мужественной девушкой, а значит, с этим Бертом наверняка что-то неладно. Что ж за власть у него такая над ней, если он позволяет себе разговаривать подобным образом? Отчего она не даст ему от ворот поворот? Не может же она любить такого грубияна, когда рядом есть парень вроде меня! И уж всяко: если б она его любила, то не стала бы флиртовать со мной!
Тут, решил я, должно быть, положение вроде того, что показывали однажды в кино. «Проклятие рома» называлось. Там главный негодяй много чего знал про старика отца главной героини, так что ей приходилось терпеть все его пакости, пока не явился главный герой и не напинал ему как следует. Я и решил, что Берт, должно быть, знает что-то этакое на папашу Марджори, и уж собрался вернуться и спросить, что именно. Но тут же подумал: пускай-ка лучше сам Берт и расскажет.
* * *
Так вот, прибыл я в Голливуд и принялся, как дурак, бродить, надеясь, что посчастливится мне наткнуться на этого Берта. И почти сразу повезло! Вижу: сидят в кафе трое или четверо, и Берт среди них! Он, конечно, выглядел еще шикарнее прежнего, лучше одет и все такое, но его золотистые, вьющиеся волосы я узнал, едва взглянув.
В следующий же миг я оказался у их столика, ухватил Берта за шкирку и поднял его на ноги.
— Значит, командовать моей девушкой, так?! — зарычал я и что было сил ударил его правой в челюсть.
Он чудом уклонился, избежав-таки полного и немедленного поражения, а потом, к величайшему моему удивлению, полез под стол и заорал, зовя на помощь! В следующее же мгновение на меня навалились словно бы все официанты, сколько их там есть в мире, но я разметал их по сторонам, точно солому, и закричал:
— Берт, остолоп кудрявый, вылазь! Я-те покажу, как…
— Какой он тебе Берт! — взвыл толстенький низенький мужичонка, повисая на моей правой. — Это Реджинальд ван Вир, знаменитый киноартист!
В изумлении от его слов я умерил пыл, и эта самая знаменитость боязливо высунулась из-под стола. Тут-то до меня окончательно дошло, что вышла ошибка. Не Берт оказался, хоть и замечательно похож.
— Извините, — буркнул я. — Обознался…
С этими словами я швырнул одного официанта на стол, другого — в угол и вышел наружу, исполненный безмолвного величия. А оказавшись на улице, нырнул в аллейку и промчался бегом до самого ее конца — что-что, а уж копов на мою голову они наверняка позовут.
Словом, сдаться я решил, только когда уже зажглись уличные фонари. И в это-то самое время наткнулся не на кого другого, как на Томми Маркса, с которым еще мальчишкой дружил во Фриско. И отправились мы, значит, отмечать такую встречу кружечкой пива с бифштексом. Томми с тех пор успел отрастить усики с бачками и сказал, что работает ассистентом режиссера — во как! — аж в самой кинокомпании «Тремендоуз Артс».
— И мы, — похвастал он, — такую штукенцию снимаем, блеск! Сногсшибательную просто! Боксерскую картину снимаем, и называется она «Слава победителя»! Главный герой — Реджинальд ван Вир, главная героиня — Хони Прешиз! Киношки будут набиты битком!
— Надуваловкой занимаетесь, — хмыкнул я. — Скажешь, этот хлыщ ван Вир позволит себя метелить ради искусства?
— Ну, правду сказать, — признался Томми, — не позволит. Да и компания не позволит себе рисковать целостью его профиля. На счастье, нам — просто чудом! — подвернулся под руку парень, похожий на Реджи, точно родной брат. Крутой такой морячина, настоящий боец, и драться перед камерой будет он. А для крупных планов, когда клинч, скажем, снимется сам Реджи, в гриме, будто он весь вспотел, да в синяках, да в крови. А потом эти крупные планы так вклеют в настоящий бой, что ни одна собака не отличит.
Внезапно меня осенило:
— И кто таков этот его дублер?
— Не знаю. Подобрал в Лос-Анджелесе. А имя его…
— Берт! — выпалил я. Томми вроде как удивился:
— Ну да, верно. Так и есть.
— А-а-ар-р-ргх! — Я стиснул зубы. — Ну, завтра я приеду на студию. Нужно мне этому Берту сказать пару слов.
— Э-э! — закричал Томми, видно догадавшись о моих намерениях. — Оставь его совсем, Господа Бога ради, пока не закончим картину! Завтра мы снимаем большую сцену на ринге, кульминацию всей картины, понимаешь? На роль противника Реджи приглашен настоящий боксер — Терри О'Рурк из Сиэтла, ему заплатили уйму денег! Если ты оставишь нас без дублера, это же… Страх подумать!
— Ладно, — буркнул я. — Завтра с утра буду на студии, а там поглядим. Внутрь меня, я так полагаю, не пустят, но я и снаружи подожду, когда он выйдет.
* * *
На следующее утро я приехал на студию «Тремендоуз Артс» еще до открытия. И — в такую-то рань! — обнаружил возле бюро по найму четверых крутых с виду парней. Одного даже узнал — это был Спайк Монахан, матрос первой статьи с купеческого судна «Хорнсвогль». Вряд ли на флоте когда-нибудь бывали бойцы лучше.
— Отчего такое сборище головорезов, Спайк? — спросил я.
— А ты не слыхал, да? — ответил он. — Терри О'Рурк прошлым вечером дал раза вышибале в ночном клубе и сломал запястье! Ну, мы и пришли наниматься вместо него. Не, деньги-го мне особо не нужны, понимаешь? А вот начистить ряшку этому красавчику ван Виру — это да!
— Ну, тогда не повезло тебе, — сказал я. — Вместо него дерется дублер.
— Да плевать! — возразил один из парней. — Ведь в кино попадем! Здорово ведь, да?
— Ну, ребята, — с этими словами я скинул куртку, — подумав немного, я решил взять эту работу на себя.
— Стив, — отозвался Спайк, плюя в кулаки, — я ничо такого особого против тебя не имею. Но это ж мой долг перед народом: чтобы появилась моя физия на серебристом экране и чтобы зрители, уставшие глазеть на расфуфыренных олухов вроде ван Вира, просто жаждущие посмотреть, каков из себя есть настоящий мужик, получили свое. Только без обид, Стив…
Тут он выстрелил правым хуком мне в подбородок. Я нырнул, уклонился, уложил его хорошим апперкотом, заслонился от свинга другого здоровяка и левым хуком под ложечку уложил его поперек Спайка. Потом я обернулся к двум другим, воинственно размахивавшим руками, наткнулся глазом на кулак и сокрушил владельца этого кулака левым хуком в пуговку.
Четвертый успел как следует приложить мне дубинкой, и я, будучи этим малость раздражен, прямым левой расплющил ему нос, правой сломал пару ребер и ею же ударил в челюсть, после чего он тоже лег и лежал спокойно, точно колода.
Спайк тем временем пытался подняться. Видя обиду в его глазах и бронзовый кастет на левой руке, я не стал дожидаться, пока он окажется на ногах, и ударил правой чуть позади уха. Ну, Спайк и осел на землю с ангельской улыбкой на страхолюдном лице. А я перекинул куртку через локоть и направился к дверям бюро — их как раз открывал какой-то невысокий человек в очках.
— Что вам угодно? — спросил он, не отводя взгляда от моего быстро темнеющего глаза.
— Я новый боксер, — ответил я. — Вместо Терри О'Рурка.
В его взгляде появилась озадаченность.
— Да, я знаю, что вчера поздно вечером было дано объявление… Но предпочтительнее было бы выбирать из нескольких претендентов.
— Здесь были еще четверо, — пожал я плечами, — только им дожидаться надоело.
Он выглянул наружу, увидел тех четверых нескладех, ковыляющих прочь, снова взглянул на меня и слегка вздрогнул.
— Зайдите в следующем месяце, — сказал он. — Мы будем снимать картину о джунглях.
Я не понял, в чем дело, и спросил:
— Это вы что? Хотите сказать, что я вам не подхожу, или как?
— Нет-нет, — быстро ответил он. — Господи Боже, конечно же, подходите! Идемте.
Я пошел следом за ним, и, миновав уйму помещений и предметов непонятного смысла и назначения, мы пришли туда, где все было устроено, как на настоящем открытом стадионе — ринг, трибуны и все такое прочее. И на трибунах тех, несмотря на рань раннюю, были уже рассажены статисты в великом множестве.
К нам суетливо подскакал главный режиссер и оглядел меня с головы до ног. Вел он себя, надо заметить, точно полоумный, что, впрочем, вовсе неудивительно. Кто б не чокнулся в этаком-то гаме и суматохе, да еще если каждый миг подбегают спрашивать об освещении, декорациях, костюмах — словом, о каждой мелочи.
— Как звать? — рыкнул он. — С виду — боец! Откуда?
— Стив Кости… — начал было я.
— Отлично, слушай меня. Ты Непобедимый О'Хэнлон, чемпион Британских островов, понимаешь? А Реджи ван Вир — чемпион Америки, и вы с ним деретесь за мировое чемпионство, понимаешь? Конечно, вместо Реджи дерется дублер. После того как отснимем бой, будем снимать еще несколько крупных планов — ты с Реджи в клинче, чтобы вставить в нужные места. Томми, отведи его в гримуборную и приведи в порядок!
Тут к нам подбежал Томми Маркс. Увидев меня, он замер как вкопанный и побледнел. Он махнул рукой, чтобы я шел за ним, но, когда я попробовал было заговорить, зашипел:
— Заткнись! Я тебя не знаю! Ясно же: ты что-то затеваешь, и, если увидят, что мы с тобой друзья, я потеряю работу! Подумают, что это я тебя подговорил!
Смекнув, в чем дело, я ничего не ответил, и он повел меня в гримуборную, где намазал мне лицо какой-то дрянью и подкрасил брови. По-моему, внешность моя от этого лучше не стала, но Томми сказал, что и хуже, определенно, не будет, потому что хуже некуда. Затем я влез в трусы, шикарнее которых в жизни еще не надевал, и Томми повязал мне вокруг пояса британский флаг. Это меня порядком насмешило: сколько дрался против тех, кто так же точно его повязывал, но никак не предполагал, что придется самому! Я было попросил его повязать лучше флаг Свободной Ирландии, но он сказал, что у них на студии такого нет. Потом он дал мне отличный шелковый халат, и, таким вот образом разнаряженный, я двинулся вперед.
Едва отворив дверь гримерки, я услыхал дикий рев. Осторожно выглянув в павильон, я увидел, что по проходу этак величаво шествует Реджи ван Вир, одетый даже еще шикарнее моего. Две камеры стрекотали вовсю, режиссер прямо-таки надрывался от крика, а на трибунах скакала и вопила толпа статистов — совсем как болельщики на настоящем боксерском матче, когда на ринг выходит фаворит.
Окруженный роем секундантов с помощниками, он пролез под канатами, и Томми сказал, что настала моя очередь. Я и пошел к рингу по противоположному проходу, а следом за мной двинулась толпа еще побольше, чем у него, с ведрами и полотенцами, которых, если надо, хватило б на целую армию. Удивительно, как тяжко этим киношникам приходится, чтобы все получалось будто взаправду! Уж не знаю, сколько статистов они собрали, однако мне сразу стало ясно: перед такой уймой публики я в жизни не дрался никогда.