Тосихико удалось познакомиться с пассией своей матушки только после поступления в колледж. Матери в ту пору уже исполнилось тридцать лет, а ее приятель оказался много младше. Он вот-вот должен был окончить лицей и работал мотористом на катере. Увидев его, Тосихико испытал шок. Ему показалось, что этот парень почти его ровесник. Мать довольно скоро бросила его, но он продолжал общаться с Тосихико и водил его в кино. Им обоим нравились фильмы про войну. После сеанса они шли в кафе, где моторист принимался рассказывать Тосихико про его мать. Все его речи звучали приблизительно так: «На всем свете не найдется более милой и красивой женщины..»Переехав в Токио, Тосихико еще раз увиделся с ним. Они отправились в кинотеатр, и моторист признался ему, что номер его телефона дала его мать. Он уже оставил работу на катере и стал совладельцем магазина подержанных машин недалеко от Кавасаки. Вручая свою визитную карточку, он сказал: «Если тебе понадобится какая-нибудь “тойота”, например подержанный внедорожник, тебе достаточно мне позвонить…»
Тосихико перебрался в Токио, чтобы поступить там на подготовительные курсы, но скоро бросил это дело. Но и после он продолжал получать от матери неплохое содержание. Он уже успел убедиться, что тяга к насилию овладевает человеком по самым незначительным поводам. На курсах Тосихико познакомился с девушкой, довольно симпатичной, немного крупноватой, похожей на его мать. Она была дочерью одного столяра из Судзу и страдала припадками ревности, заканчивающимися, как правило, истерикой. Она никогда не позволяла себе проявлять свои чувства на людях, но, оставшись наедине с Тосихико, в выражениях не стеснялась. Месяца через два после начала их знакомства она закатила первую сцену прямо в «лав-отеле». Все началось с того, что во время прогулки он засмотрелся на какую-то барышню. В ход пошли проклятия и оскорбления, затем последовали слезы и истерический припадок. Тосихико старался успокоить свою подругу, говорил ей что-то вроде: «Ну все, хватит, прекрати эти глупости». Потом он почувствовал, как гнев сжал ему горло так, что стало трудно дышать… Не справившись с эмоциями, он ударил ее кулаком в переносицу и даже не понял, что произошло. Девушка закрыла лицо руками и повалилась на постель. Тосихико смотрел, как на чистом белье расплывается темно-красное пятно. Плач сам собой прекратился, вместо этого девушка начала дрожать, глядя в одну точку. Тосихико сел рядом, и она подняла крик. Пытаясь утешить, он взял ее за плечи и повторял только одно: «Прости, прости, прости». Ничего другого в голову ему не приходило. В конце концов он заплакал сам, не прекращая твердить свое «прости, прости». Под его руками в жестоких конвульсиях сотрясалось девичье тело. Потом она забилась в истерике. Тосихико даже не подумал, что ее вопли могут перебудить весь отель, его словно не было в комнате. Весь остальной мир существовал отдельно от его сознания, и он был бессилен что-либо изменить. Зазвонил телефон, а вскоре застучали в дверь. Мгновение Тосихико колебался, но все же пошел открывать. В комнату вошли двое мужчин, и его подруга объяснила, что произошла небольшая ссора, но вроде все в порядке. Видимо, в отеле такие случаи не были редкостью, поэтому служители тотчас же удалились, пригрозив в следующий раз вызвать полицию. Нос девушки еще кровоточил, а плачущий Тосихико, пытаясь остановить кровь, прикладывал к нему сложенное покрывало. В ту минуту он, наверное, впервые в жизни испытывал чувство причастности к происходящему…
Йосики накрывала на стол. Когда Тосихико переехал жить к ней, она купила кухонный столик, два стула, скатерть и серебряные приборы. Также пришлось поменять кровать на более широкую, отчего квартира стала казаться совсем маленькой. У Тосихико был свой дом в Итабаси, но он там даже не появлялся. К тому же арендную плату за него вносила мать со своего банковского счета… На столе появился холодный салат с макаронами, рыба, сваренная в пряном бульоне, вареная фасоль и мисо-суп.
— Эх, сейчас бы персиков в сладком сиропе! — замечтался Тосихико.
— Прости?
— Персиков, говорю, в сиропе. Консервированных. Да, есть такие консервы, и очень сладкие. Правда, сейчас все закрыто… Я бы сам пошел, но не могу же я в таком лапсердаке выйти на улицу. А? К тому же суп немного остынет…
И Тосихико погладил Йосики по волосам.
— Конечно, конечно… И правда, о десерте я и не подумала. Ну ничего, «Фэмили-Март» работает круглосуточно. А суп я потом подогрею.
Глядя на остывающий суп, Тосихико вспомнил свое детство. Он чувствовал себя растерянным, на глазах у него выступили слезы. Он думал о том, что отправив Йосики в магазин, хотел тем самым наказать ее, хотел своим капризом заставить ее доказать свою любовь.
— Везде искала — нет персиков! Купила груш, — объявила Йосики, доставая из мешка банку.
Тосихико молча глядел на консервированные груши, чувствуя в носу какое-то покалывание.
— Идиотка! Я, кажется, ясно сказал — хочу персиков!!! — вдруг заорал он и, не помня себя от злости, схватил клюшку. Металлический стержень сверкнул и треснул Йосики по уху. Тосихико был настолько взбешен, что клюшка, вырвавшись у него из рук, улетела чуть ли не на кухню. Йосики стала падать на пол, но он левой рукой ухватил ее за плечо, а указательным пальцем правой попытался попасть ей в глаз. Йосики прекрасно понимала, чем это может закончиться, поэтому наклонила голову и закрыла ее руками, чтобы защититься от удара. Какое-то время Тосихико безуспешно старался пробить выставленную оборону, и в конце концов ему удалось просунуть палец в образовавшуюся щель и оцарапать ей веко. Потом он приподнял кричащую и отбивающуюся Йосики за волосы и крутанул вокруг себя. Она потеряла равновесие, но не упала. От дикой боли рванулась прочь, зацепила ногой стол, и блюдо с салатом полетело на пол. Вслед за ним последовал и остальной обед, потом с грохотом попадали стулья. От ковра поднимался мерзкий пар. Тосихико наступил на рыбу, и в палец его ноги вонзилась косточка. От неожиданности он отпустил Йосики, которая, рыдая, упала на четвереньки.
— П-прости меня, — снова захныкал Тосихико. — Ну что я наделал? — Он подполз к Йосики на коленях и продолжил: — Не уходи! Если ты уйдешь, я не знаю, что со мной будет. Я просто сдохну! — Тосихико сделал паузу и заговорил о своей матери: — Она выбегала из-за стола, а я сидел и смотрел на ее тарелку. Сначала оттуда поднимался пар, потом все меньше, меньше… и все остывало. Я смотрел на ее тарелку, и мне хотелось умереть. Я не мог думать ни о чем ином, и сидел, сидел, сидел… А тиканье настенных часов, казалось, вот-вот пробьет барабанные перепонки.
Пытаясь привести в порядок растрепанную прическу, Йосики в который раз говорила себе, что так больше продолжаться не может. Перед ней, стоя на коленях, рыдал мужчина. Его лицо было прекрасно. Взглянув на него еще раз, она поняла, что сможет забыть все, что сегодня случилось… «У него действительно очень красивое лицо. Я еще никогда не встречала такого красавца, — думала она. — К тому же, если я его выгоню, ему совершенно некуда идти. Да и у меня кроме этой квартиры нет больше никакого угла». Размышляя таким образом, она сама не заметила, как простила Тосихико в своем сердце.
— Я схожу поищу тебе персиков. Может быть, они будут в лавке у вокзала…
Тосихико, весь в слезах, бросился обнимать и целовать ей лицо и руки. «Я совсем как мать, а он — точно ребенок», — думала Йосики и гладила его по голове. Проявления материнских чувств приводили Тосихико в щенячий восторг. Йосики вытерла выступившую на веке и на брови кровь, наклеила пластырь и стала одеваться.
— Купи, пожалуйста, сигарет, «Хоуп», обычных, — попросил Тосихико и шмыгнул носом. — Только не бери облегченных, это дерьмо…
XV — СОНОДА
Йосики отошла от дома не более чем на сто метров, но уже забыла, какие именно сигареты должна купить. Сама она не курила, и ей было совершенно не понятно, почему Тосихико придает этому такое значение. Какая разница — легкие или обычные? Так же она относилась к еде, выбору одежды и украшениям. Ей казалось глупостью выряжаться в модные тряпки, как это делали ее коллеги по работе. «Одежда должна служить только для защиты от холода», — сказал один старец в какой-то телепередаче, и Йосики была с ним полностью согласна. Она остановилась, размышляя, не стоит ли вернуться домой и спросить у Тосихико про сигареты. Но он, вероятно, подумает, что она пришла с сигаретами, и наверняка снова врежет ей, как только увидит, что ошибся.
Небо на востоке уже светлело. Улица была словно вымороженная, и асфальт холодил ей ноги. Вчера одна из медсестер взяла отпуск, и Йосики была вынуждена работать двенадцать часов, не имея времени даже на обед. Впрочем, в полдень ей удалось перехватить какую-то ерунду в китайской забегаловке… У этой медсестры был своего рода талант находить дешевые билеты на самолет и получать отпуска. «Без проблем, — говорила начальница, — попросим Курасава. Ну ладно, счастливого отпуска!» Курасава — это была ее, Йосики, фамилия. А имя Йосики, которое писалось двумя иероглифами, обозначавшими «большая радость», ей дал отец. Ее отец был заместителем директора почтового отделения в городе Фукуяма, что в префектуре Хиросима. Он увлекался кендо и историческими романами. К тому же он очень любил, как говорится, заложить за воротник. В детстве Йосики часто слышала, что ей досталось мальчишечье имя, хотя на самом деле оно принадлежало одной из принцесс эпохи Камакура. Отец вычитал его в каком-то романе, который чрезвычайно ценил. У Йосики была старшая сестра, которую звали Наоки. Это имя тоже принадлежало принцессе из романа. Наоки была очень живой и веселой — Йосики ей даже втайне завидовала, — и тем не менее она покончила с собой, когда училась в университете. Поговаривали, что причиной тому была очередная беременность… Поэтому, глядя сегодня на свою сотрудницу, которая пришла в клинику попрощаться перед отлетом на Гавайи, Йосики подумала, что, несмотря на всю свою веселость, эта девица не может быть более счастливой, чем она сама. На работе Йосики любили за ее открытость, и среди мужчин она пользовалась большим уважением. Но она считала, что человека нельзя оценивать только по его внешнему виду и поведению. Ее сестра покончила с собой каким-то жутким способом, о котором Йосики до этого никогда и не слышала. Гроб с телом сестры не открыли даже на время погребальной церемонии… Конечно, человек может напускать на себя счастливый вид, но никто ведь не знает, что творится при этом у него на душе. «Да, это большая ошибка — судить по внешности. Вот я, например, всегда стараюсь соответствовать..»- думала про себя Йосики.
Небо на востоке уже светлело. Улица была словно вымороженная, и асфальт холодил ей ноги. Вчера одна из медсестер взяла отпуск, и Йосики была вынуждена работать двенадцать часов, не имея времени даже на обед. Впрочем, в полдень ей удалось перехватить какую-то ерунду в китайской забегаловке… У этой медсестры был своего рода талант находить дешевые билеты на самолет и получать отпуска. «Без проблем, — говорила начальница, — попросим Курасава. Ну ладно, счастливого отпуска!» Курасава — это была ее, Йосики, фамилия. А имя Йосики, которое писалось двумя иероглифами, обозначавшими «большая радость», ей дал отец. Ее отец был заместителем директора почтового отделения в городе Фукуяма, что в префектуре Хиросима. Он увлекался кендо и историческими романами. К тому же он очень любил, как говорится, заложить за воротник. В детстве Йосики часто слышала, что ей досталось мальчишечье имя, хотя на самом деле оно принадлежало одной из принцесс эпохи Камакура. Отец вычитал его в каком-то романе, который чрезвычайно ценил. У Йосики была старшая сестра, которую звали Наоки. Это имя тоже принадлежало принцессе из романа. Наоки была очень живой и веселой — Йосики ей даже втайне завидовала, — и тем не менее она покончила с собой, когда училась в университете. Поговаривали, что причиной тому была очередная беременность… Поэтому, глядя сегодня на свою сотрудницу, которая пришла в клинику попрощаться перед отлетом на Гавайи, Йосики подумала, что, несмотря на всю свою веселость, эта девица не может быть более счастливой, чем она сама. На работе Йосики любили за ее открытость, и среди мужчин она пользовалась большим уважением. Но она считала, что человека нельзя оценивать только по его внешнему виду и поведению. Ее сестра покончила с собой каким-то жутким способом, о котором Йосики до этого никогда и не слышала. Гроб с телом сестры не открыли даже на время погребальной церемонии… Конечно, человек может напускать на себя счастливый вид, но никто ведь не знает, что творится при этом у него на душе. «Да, это большая ошибка — судить по внешности. Вот я, например, всегда стараюсь соответствовать..»- думала про себя Йосики.
Она еще не отошла от шока. Странный парень — то бьет почем зря, то обнимает и просит прощения… Йосики почувствовала, что совсем замерзла: она забыла надеть свое единственное пальто. Ощущение холода усиливалось еще из-за того, что она была голодна и дико хотела спать.
Йосики подошла к супермаркету, где двадцать минут назад хотела купить консервированных персиков. Недалеко от входа она заметила привязанную к дереву собачку, которая, увидев ее, громко залаяла. Вообще-то Тосихико советовал ей дойти до вокзала, но «Фэмили-Март» находился гораздо ближе…
«Вполне возможно, что вон с того грузовика сейчас разгружают коробки с персиками», — подумала Йосики. От холода у нее на ногах онемели пальцы, и она решила еще раз попытать счастья в магазине. Два продавца даже не поклонились ей в знак приветствия, и Йосики приписала это своему неважному внешнему виду. Она долго изучала свое отражение в зеркале, которое зачем-то повесили в отделе сыров. Несмотря на то что она обработала рану специальным составом, кровь продолжала сочиться из рассеченной брови, запекаясь на волосках. Верхняя губа раздулась так, что почти касалась носа. «Я такая страшная… Вот почему эти двое со мной не поздоровались», — пробормотала Йосики и слегка улыбнулась. Боль в верхней губе тотчас же напомнила ей об отце, который иногда ее поколачивал. Когда она была еще маленькой, ее семья занимала квартиру, предоставленную почтовым управлением. Начальник ее отца жил напротив, и Йосики часто играла с его детьми. Если отцу случалось хорошо выпить, он обязательно бил ее. Доставалось также и матери за то, например, что она слишком вольно разговаривала с женой начальника. Интересно, почему мужчины, когда начинают драться, хватают женщину за волосы? Отец всегда хватал и свою жену, и дочь за волосы и бил их по лицу, а иногда и ногой в живот.
— Скажите, пожалуйста, у вас не будет консервированных персиков? — спросила Йосики, подойдя к кассе. Двое служащих старательно отводили от нее взгляды.
— Персиков? — наконец отозвался один из них.
— Да, консервированных персиков.
— Если их нет в консервном отделе, значит, нет вообще, — отчеканил продавец и отвернулся.
Йосики опять подошла к стеллажам с банками и еще раз проверила все наименования. На всякий случай она трижды обошла весь отдел и с тоской подумала о холоде, на который придется выходить.
— Вы с кем-то поссорились? — раздался рядом молодой голос.
Йосики обернулась и увидела юношу, который подошел к ней, держа в левой руке кочан капусты. Он был одет в черный мохеровый свитер, такой, казалось, мягкий, что Йосики захотелось провести по нему рукой. Поверх свитера на молодом человеке была надета темно-зеленая куртка необычного фасона.
— Да, было дело, — улыбнулась Йосики и скривила от боли рот. — Какая милая у вас курточка…
— «Зеленый адвокат». -Сказал молодой человек и засмеялся.
«А Тосихико никогда так не улыбается, — пронеслось в голове у Йосики. — Этот выглядит очень приветливым».
— Он, наверно, последний мерзавец, если так обращается с женщиной, — заметил юноша и взял кочан так, словно собирался бросить его наподобие бейсбольного мяча. — Что, очень больно?
Молодому человеку было не больше двадцати лет, а его лицо, казалось, излучало счастье, как это бывает у некоторых пациентов, выздоравливающих после долгой болезни. За исключением умирающих от рака стариков, похожих больше на сушеные овощи, все больные рано или поздно переживают эти счастливые мгновения, когда болезнь уходит из их организма.
— Да, есть немного. Но вообще все в порядке, — ответила Йосики.
— Ну ладно, — пробормотал юноша. — Кстати, если есть желание расслабиться, можешь пойти со мной. Я буду травить кроликов…
«Шутит он, что ли?» — удивилась Йосики. Ей захотелось узнать, как он будет это делать. На всякий случай она попросила его говорить потише, так как их могли услышать те парни у кассы.
— Вот кто у меня специалист. — С этими словами молодой человек указал на привязанную к дереву пегую собачку. — Обычно я занимаюсь этим на школьном дворе. Я только открываю дверцу клетки и выманиваю кроликов капустой. А потом спускаю пса и наблюдаю издали. Я не кормлю его до этого сутки, так что… Когда он перекусывает им кости, раздается такой странный звук… как в машине со сломанной коробкой передач. Хрясь! Хрясь! Он никогда не промахивается — фокстерьер, настоящая охотничья собака! Правда, с дикими кроликами все не так просто. Они сразу начинают удирать со всех ног, ему за ними не у угнаться. А эти… так они даже бегать не могут. Поразительно, да? Когда к нему подбегает собака, он просто сворачивается клубком и не шевелится! Они способны только жрать, и это все из-за людей, которые их кормят день и ночь. Считается, что у домашних кроликов нет даже инстинкта самосохранения. Но это относится только к кроликам. У нас тут вещи и посерьезнее случаются! Дети убивают других детей, бомжи мочат бомжей, дети режут своих родителей, а те душат своих детей… Отчего это все, а? Откуда все это дерьмо? — разошелся молодой человек.
От черного свитера приятно пахло одеколоном, и Йосики подумала, что, наверно, такой человек никогда не ударил бы ее. Хотя если он убивает кроликов, то вполне способен и женщину избить…
— А кроликов вам не жалко?
— Тут человеку на шею наступят, и то никому не жалко… Вот кого мне жаль, так это детей. В этой стране с нашими гребаными правилами поведения… Кролики что — так, милые создания. У меня жил один. Мне кажемся, что из всех животных кролики самые приятные. А современные дети делают то, что говорят им родители. Они говорят: «Нужно уважать жизнь», но никто не хочет уважать самих детей. Они твердят одно и то же и считают себя единственными, кто так думает… У моего брата была лейкемия, ему требовалась пересадка костного мозга. Но он умер, так и не дождавшись своей очереди. Государство не занимается хранением органов для трансплантации, это дело частных фирм и доноров. Никто не уважает жизнь. Детей учат лжи. Никто не говорит им правды. Чтобы научить детей ценить чужую жизнь, надо научить их ценить жизнь кролика, но это понимают единицы. Большинство же предпочитает убить этого кролика. Почему-то они считают, что должны убить его… и дети приучаются к тому же. Тебе не приходилось видеть, насколько это забавно? Сейчас еще темно. Прекрасное время для того, чтобы понаблюдать, как собака мчится за кроликом по школьному двору. Мне как-то довелось видеть Карла Льюиса, но это совсем другое дело… Очень возбуждающая штука. В самом факте существования есть что-то возбуждающее, не так ли? По-моему, самое волнующее зрелище — это беленький или серенький кролик, грызущий кочерыжку на школьной площадке. Сразу хочется его того… Да, это заведет кого угодно… Я отстегиваю поводок, и пес летит через весь двор словно стрела. Он мчится прямо, как будто им ружье зарядили… Так я иду туда… это напротив вокзала. Не хочешь со мной?