Не обращая внимания на гул возмущенных голосов, Катрин с гордо поднятой головой направилась к дверям, и ее красная вуаль развевалась, словно орифламма, поднятая на поле битвы. Жиль де Рец медленно вытер тыльной стороной ладони багровые капли, стекавшие по лицу и по бороде с синим отливом.
Оказавшись за порогом залы, Катрин на секунду остановилась, стараясь унять рвущееся из груди сердце. Ей было вредно так волноваться, и она задыхалась в своем тяжелом платье. Отдышавшись, она неторопливо пошла к лестнице, намереваясь подняться в свою комнату, но едва она прошла несколько ступенек, как сзади послышались быстрые шаги. В следующее мгновение она уже была прижала к стене, а Жиль де Рец с искаженным от ярости лицом схватил ее за горло. Она не смогла сдержать стон, а он, словно наслаждаясь, еще сильнее сдавил пальцы.
– Слушайте меня внимательно, Катрин! Никогда не повторяйте того, что вы сказали, никогда, если вам хоть немного дорога ваша жизнь. Когда мне бросают в лицо оскорбление, особенно в присутствии других людей, я перестаю владеть собой. Еще одно такое слово, и я задушу вас.
Странное дело! Она больше не испытывала страха, хотя он был ужасен и каждая черта его лица дрожала от ярости. Она ни на секунду не сомневалась, что он собирается убить ее, однако ответила с удивительным спокойствием:
– Если бы вы знали, как мне это безразлично…
– Что?
– Да, мне это безразлично, мессир Жиль. Подумайте сами. Арно, вероятно, уже нет в живых; завтра вы затравите Готье собаками, а затем, полагаю, настанет очередь бедной Сары. И вы полагаете, что я могу дорожить своей жизнью. Убейте меня, мессир, убейте прямо сейчас, если вы этого желаете. Вы окажете мне большую услугу…
Она произнесла эти слова, не бравируя своим мужеством, а совершенно искренно, и в голосе ее звучала такая печаль, что перед ней не могла устоять даже ярость Жиля. Мало-помалу лицо его приобрело обычное выражение, он открыл рот, чтобы что-то сказать, но не смог произнести ни слова. Руки его бессильно опустились перед покорно-отрешенным взглядом Катрин. Тогда он встряхнул головой, словно пытаясь прогнать наваждение, повернулся и стал тяжело спускаться по лестнице.
По-прежнему прижавшись спиной к стене, Катрин застыла на месте, прислушиваясь к его шагам. Лишь когда они стихли, она глубоко вздохнула и, поглаживая рукой распухшее горло, отправилась в свою комнату.
Всю ночь Катрин не сомкнула глаз и вскочила с постели, едва забрезжил рассвет. Она знала, что охота начнется с первыми лучами солнца, и решила подняться на сторожевую башню, чтобы видеть эту роковую травлю. Огонь в камине погас, в комнате было холодно, и она поежилась. Во дворе между тем уже собирались люди, и она торопливо запахнулась в широкий плащ с капюшоном, заколов его на шее серебряной брошью в виде листочка плюща.
Она уже собиралась выходить, как внимание ее привлек свернутый кусочек пергамента, просунутый под дверь. На нем было что-то нацарапано, и ей пришлось вернуться к окну, чтобы разобрать написанное в сером сумраке раннего утра. Всего четыре слова и начальная буква имени: «Сделаю, что смогу. Молитесь! А.». Катрин почувствовала, что рука, сдавившая сердце, слегка разжалась. Если старая охотница была на их стороне, то у Готье, возможно, появится шанс вырваться живым из этой ужасной гонки. Внезапно она приняла решение: принять участие в охоте, пусть даже ей суждено погибнуть!
Отбросив плащ, она надела толстое шерстяное платье, чулки, башмаки из грубой кожи. Заплела волосы, уложив косы узлом, и натянула камай с капюшоном, плотно обхватившим голову. Поверх накинула широкий плащ. В последний момент она взяла ковчежец святого Иакова и засунула его под корсаж, предварительно обратившись к нему с весьма странной молитвой: «Если вы действительно святой Иаков, помогите мне, ибо вы всемогущи. Но если этот ковчежец сделал ты, Барнабе, то я обращаюсь к тебе: защити брата, которого ты полюбил бы, если бы узнал его. Он тоже мой друг. Спаси его!»
Она появилась во дворе как раз в тот момент, когда солдаты выводили пленника. Готье был ужасающе грязен, у него отросла такая густая рыжая борода, что на лице виднелись одни глаза. Он вздрогнул под порывами холодного ветра, потому что одет был весьма легко: в облегающие штаны и полотняную рубаху, зашнурованную на груди. Однако пребывание в подземелье, похоже, не слишком повредило его могучему здоровью. Звеня цепями на руках и ногах, он двинулся на середину двора, глубоко вдыхая воздух свободы.
– Клянусь Одином! Как хорошо на воле! – Больше он ничего не сказал, потому что его тут же ударили в поясницу древком копья. Несмотря на боль, он улыбался, не сводя глаз с Катрин. Она хотела броситься к нему, но сержант преградил ей дорогу.
– Монсеньор Жиль запретил разговаривать с пленником.
– Плевать мне на приказы монсеньора Жиля…
– Вам может быть, госпожа, но только не мне! Прошу вас, отойдите в сторону…
– Не бойтесь, – крикнул Готье, не обращая внимания на новый удар копьем, – эти собачки мной подавятся!
Из конюшни выводили лошадей, а из псарни собак, сцепленных попарно на крепкий поводок. Слуги, напрягая все силы, едва сдерживали громадных псов, которые завывали, подобно демонам, скалили страшные клыки и вздыбливали густую шерсть.
– Их не кормили со вчерашнего утра, – произнес за спиной Катрин холодный голос. – Тем ретивей станут травить дичь!
Она невольно обернулась. Жиль де Рец в охотничьем костюме из черной замши, улыбаясь, натягивал перчатки и смотрел на собак. Рядом держалась госпожа де Краон, одетая по обыкновению в зеленое, а чуть сзади стоял, опираясь на трость, старый сир де Краон. За последнее время он сильно постарел и, казалось, еще больше согнулся.
– Выпускайте его! – крикнул Жиль.
Тут же солдаты сняли оковы с Готье, который стал потягиваться с видимым удовольствием. Подталкивая в спину пиками, его повели к подъемному мосту. Махнув на прощанье рукой Катрин, он бросился бежать, а Жиль закричал вдогонку:
– Мы даем тебе полчаса форы, виллан! Советую не мешкать!
Затем, обернувшись к Катрин, добавил тоном, каким ведут светскую беседу:
– Взгляните на собак, как им не терпится! Я приказал натереть вашего приятеля кровью кабана, убитого несколько дней назад. От него теперь несет как от падали, так что собаки легко возьмут след.
– Если он знает толк в охоте, – проворчала старая Анна, пожав плечами, – то вы его упустите, дорогой зять! Псы у вас злобные и натасканы хорошо, но это еще ничего не значит.
– А что вы скажете об этом звере? Последний подарок моего дражайшего кузена Ла Тремуя!
Глаза Катрин расширились от ужаса. Огромный псарь в колете и штанах из толстой кожи выводил из подвала на цепи великолепного леопарда: его желтая шерсть с черными пятнами блестела на солнце, он двигался мягко и пружинисто, словно бы расстилаясь по земле, и в глазах вспыхивали зеленые искры. Служанки, увидев его, с визгом разбежались, а затем испуганно сбились в кучу в одном из углов двора. Леопард не обратил ни малейшего внимания на кудахтанье женщин – он, сощурив глаза, смотрел на собак, которые при виде хищника грозно заворчали, затем широко зевнул, показав острые белоснежные клыки, и спокойно улегся на землю.
– Что скажете? – спросил Жиль, не сводя глаз с Катрин. – Может ли человек, каким бы ловким он ни был, ускользнуть от такого охотника?
Катрин выдержала его взгляд, хотя душа ее трепетала от страха за Готье.
– Прикажите подать мне коня. Я хочу принять участие в охоте!
Он не ожидал подобной просьбы и заметно смутился.
– Что это значит? Уж не хотите ли вы сбежать, пользуясь случаем?
– Оставив в ваших руках Сару? Плохо же вы меня знаете, – ответила она, пренебрежительно пожав плечами.
– Но… осмелюсь напомнить, что вы беременны и носите ребенка уже пять месяцев.
– В моей семье женщины скачут верхом до тех пор, пока не наступает время рожать!
– Вот как! – протянул Жиль, и его черные глаза сощурились так, что остались только сверкающие огнем щелочки. – А вы не боитесь потерять плод? Ведь это же драгоценное дитя вашего ненаглядного Монсальви!
– Он сделает мне других! – бросила Катрин. В этом бесстыдном ответе прозвучала такая гордость, что Жиль отвернулся и жестом подозвал к себе Силле.
– Подать коня госпоже Катрин. Выберите для нее кобылу. Пусть берет Морган. Эта самая надежная. Морган ни на шаг не отойдет от Кас-Нуа!
Когда с конюшни привели небольшую белую кобылу с тонкими ногами и длинным белоснежным хвостом, та с радостным ржанием бросилась к Кас-Нуа, черному жеребцу Жиля. Маршал предложил Катрин руку, чтобы помочь сесть на лошадь, а затем сам вскочил в седло. Все охотники были уже готовы, и Катрин обратила внимание на странное поведение Анны де Краон. Старая дама, казалось, ничего не замечала и держалась несколько в стороне, рассеянно оглаживая гриву своего коня, который приплясывал на месте от возбуждения. На Катрин она не взглянула ни разу, возможно, даже не осознав, что та решила присоединиться к охоте. Мысли ее явно занимало только одно: напряженно выпрямившись и не сводя глаз с открытых ворот, она ожидала момента, когда можно будет пустить коня в галоп. Катрин тщетно пыталась поймать ее взгляд. Молодой женщине так нужна была поддержка! Пока же она по примеру старой дамы стала оглаживать гриву Морган. Было еще рано подавать сигнал. Жиль, устремив взор на солнечные часы северной башни, следил за передвижением луча. За его спиной выстроились в одну линию капитаны в кожаных колетах и в плащах с вышитыми гербами, ожидая приказа командира с вышколенностью образцовых солдат.
Внезапно Жиль де Рец поднял руку, затянутую в перчатку.
– Полчаса прошло. Вперед!
Кавалькада тронулась с места. Собаки почти волокли за собой псарей, которые с трудом удерживали их на длинном поводу. Лай заглушал стук копыт. Одним движением руки госпожа де Краон бросила лошадь вскачь.
– Моя благородная бабушка так любит охоту, – произнес Жиль, иронически взглянув на Катрин, – что для нее не имеет значения, какую дичь травить. Будьте уверены, она загонит вашего нормандца, как матерого кабана!
Черный жеребец и белая кобыла бок о бок пересекли подъемный мост.
Выехав из замка, Катрин увидела, что дорогу к деревне и к Луаре преграждает цепь солдат в панцирях и шлемах. Если бы Готье удалось добраться до реки и переплыть ее, он был бы спасен, однако этой возможности его лишили. Высокие мощные парни, выбранные, без сомнения, за силу и стать, стояли, расставив ноги, и на их неподвижных лицах читалась решимость не подпустить затравленную жертву к песчаным островам, за которыми возвышались причудливые башни Монжана и мачты кораблей, поднявшихся сюда из Нанта.
– Я вижу, вы все предусмотрели, – сухо сказала Катрин.
– Не хочу, чтобы охота завершилась слишком быстро, – ответил Жиль с любезной улыбкой.
Собаки уже достигли пруда. В грязи отчетливо виднелись следы Готье. Они вели в сторону леса. Лес! Конечно, именно туда должен был устремиться нормандский дровосек, который в лесной чаще чувствовал себя подлинным королем, владыкой собственного царства. Несмотря на обильные дожди, трава уже пожелтела и лишь кое-где сохраняла прежний зеленый цвет. За прудом начинался лес, рыжий и блестящий, похожий на огромный пушистый мех неведомого зверя. Он отливал пурпуром и золотом, и его роскошный наряд местами начал облезать вместе с падающими на землю листьями. Высоко в небе летела на юг стая перелетных птиц, и Катрин остро им позавидовала. Они были свободны, они могли оторваться от жестокой земли и помчаться в беспредельной голубизне навстречу солнцу и теплу… Более чем когда-либо ощущала она свое бессилие. Готье грозила страшная опасность, а она ничем не могла ему помочь.
Уткнувшись носом в землю, обнюхивая грязь, собаки шли по следу. Леопард, напротив, вышагивал с ленивой грацией, не удостаивая своим вниманием шумную свору. Он походил на знатного вельможу, которому врачи прописали моцион и который вышел на утомительную прогулку в сопровождении бестолковой и суетливой свиты.
Когда кавалькада вступила под сумрачные своды леса, свора замедлила свой бег. Псы часто останавливались, нюхая воздух. Тогда один из ловчих трубил в рог, и на его хриплый призыв свора отзывалась возбужденным лаем.
– Спускайте собак! – крикнул Жиль.
Обретя свободу, псы стремглав бросились вперед, а всадники пустили лошадей в галоп. Катрин видела перед собой черный круп Кас-Нуа и его развевающийся на ветру хвост. Морган следовала за жеребцом как тень. Чуть впереди среди порыжелой листвы мелькала зеленая вуаль Анны де Краон. Катрин уже давно не доводилось охотиться, но она не забыла уроки верховой езды, преподанные ей герцогом Бургундским. Он был требовательным учителем и, подобно всем Валуа, обожал охоту. Под его руководством Катрин стала превосходной наездницей. В этом с ней не могла сравниться ни одна женщина, и лишь немногие из мужчин превосходили ее в ловкости, безусловно уступая в элегантности. Во времена их любви герцог Филипп чрезвычайно гордился ее умением держаться в седле. От него узнала она и все тонкости псовой охоты. Она предусмотрительно умолчала об этом и старалась ничем не выдать себя своему тюремщику: сидела в седле мешковато и напряженно, как это свойственно многим женщинам. Не желая до времени демонстрировать свое искусство, она присматривалась к повадкам Морган. Конечно, кобыла была привязана к Кас-Нуа, но с такой тонкой шеей и такими нежными губами она вряд ли могла оказать сопротивление наезднику с сильной опытной рукой.
Катрин любила охоту. Ей нравилась бешеная скачка на свежем утреннем ветру. Но сейчас на карту была поставлена жизнь Готье, и она не могла радоваться, слыша заливистый лай собак и веселое пение рожка.
На маленькой поляне, посреди которой возвышался одинокий столетний дуб, свора заметалась. Один из псов, задрав морду к огромным искривленным ветвям, стал шумно принюхиваться, а затем ринулся в правую сторону от дерева, чья крона колыхалась под порывами ветра. Все остальные собаки помчались следом по тропе, уходившей в заросли колючего кустарника.
Жиль насмешливо улыбнулся:
– Они его не упустят! Очень скоро мы поднимем этого мужлана! А потом спустим на него собак. Надеюсь, они хоть что-нибудь оставят и нам…
В это мгновение ужасающий рык потряс лес. С испуганным криком взлетели птицы, а Катрин почувствовала, что ее бьет дрожь. Вытирая холодный пот со лба, она смотрела на леопарда, который одним мощным движением вырвался из рук державшего его слуги. Черно-желтая тень промелькнула, подобно молнии, в кустарнике с левой стороны от дерева. Удивленная Анна де Краон остановилась так же, как и Жиль, который, выругавшись, поднял на дыбы своего жеребца. Взгляды Катрин и старой охотницы скрестились. Мгновенно поняв, что от нее требуется, Катрин вытащила из корсажа булавку и с размаху всадила ее в круп Кас-Нуа. Заржав от боли, жеребец бросился за собаками таким бешеным аллюром, что никакая сила не могла бы его удержать. Катрин, всадив шпоры в бока Морган, изо всех сил натянула поводья, подчиняя своей воле взбешенную кобылу. Анна де Краон была уже рядом.
– Быстрее! Скачем за леопардом! Я забыла об этой проклятой твари!
Они бросили лошадей в галоп. Катрин едва успевала уворачиваться от веток, норовивших хлестнуть ее по лицу. Задыхаясь, она крикнула:
– Как вам это удалось?
– Я послала одного из моих слуг в лес с молодым жирным кабанчиком, пойманным два дня назад, а крестьянину вашему велела передать, чтобы бежал в противоположную сторону. Но проклятую кошку обмануть не удалось. Леопард взял верный след. Надо его догнать, прежде чем он настигнет вашего Готье.
Безумная скачка между деревьями и кустами мешала говорить, однако Катрин все же удалось спросить:
– А как же Жиль и другие охотники?
– Сейчас они мчатся по ложному следу, – ответила Анна, – и не сразу заметят свою ошибку. Но времени у нас немного.
– Чем же вы остановите леопарда?
– Вот этим!
И Анна де Краон выхватила из ленчика седла короткий дубовый дротик с железным наконечником. Они мчались вперед, ветви с хрустом ломались, и деревья мелькали перед ними столь стремительно, что походили на рыжую стену. На губах у лошадей выступила пена, сухие листья и комья грязи вылетали из-под копыт. Впереди слышалось хриплое рычание зверя, почуявшего добычу. Внезапно всадницы выскочили на небольшую поляну, заросшую мхом. Деревья окружали ее со всех сторон плотными рядами, а в глубине виднелась высокая скала. Лучи бледного солнца, пробиваясь сквозь кроны деревьев, бросали разноцветные блики на травинки, с которых еще не сошла утренняя роса. Это был тихий очаровательный уголок, но Катрин показалось, что она не видела ничего ужаснее в своей жизни. Леопард, пригнувшись к земле, готовился к прыжку, а Готье, прислонившись к зеленой скале, не спускал с хищника глаз, следя за каждым его движением. На лице нормандца не было страха. Грудь его вздымалась, он задыхался после неистовой гонки, но во взгляде читалась бесстрашная решимость. Расставив руки и чуть подавшись вперед, он ожидал нападения зверя, который тихо и грозно рычал, показывая ужасные клыки. Леопард неотрывно глядел на безоружного человека, и в зеленых глазах его клокотала ярость.
Занеся над головой дротик, Анна де Краон собиралась уже дать шпоры лошади, мелко дрожавшей от страха, но тут Готье крикнул громовым голосом:
– Не двигайтесь!
В это мгновение леопард прыгнул. Гибкое сильное тело распласталось в воздухе и обрушилось на нормандца. Через секунду человек и зверь уже катались по мху. Готье удалось схватить зверя за горло; напрягая руки, дрожавшие от усилия, он пытался отвести оскаленную морду от своего искаженного мукой лица. Когтями передних лап леопард рвал ему плечи, а задними стремился достать бедра. Рычанье взбешенного хищника и тяжелое дыхание человека смешивались в одно жуткое клокотанье беспощадной битвы. Чуть поодаль женщины, оцепеневшие от страха, пытались удержать испуганных лошадей.
– Господи! – молилась Катрин вслух, сама того не сознавая. – Господи!
Больше она ничего не могла сказать. В такой крайности уповать можно было только на Создателя всего сущего… только он, всемогущий, мог помочь Готье. Нормандцу пока удавалось удерживать зверя сильными руками, напоминающими две колонны со вздувшимися мышцами и голубыми венами, толстыми, как бугристые веревки. Отчаянным усилием он подмял леопарда под себя, а тот, задыхаясь, силился вырваться из сжимающих его горло тисков. Запах крови приводил зверя в еще большую ярость, но Готье не уступал, сильнее сжимал пальцы и не перехватывал рук, чтобы они не проскользнули по гладкому меху…