— Она думает, что все это неправильно.
— Она права, Талли. И мы оба это знаем.
— Мне все равно! Она моя лучшая подруга и должна поддерживать меня, несмотря ни на что, — при этих словах голос Талли дрогнул.
Да, несколько лет назад они дали друг другу именно такое обещание.
— Она права, Талли. Ты должна ее послушать.
Талли услышала в голосе Чада что-то такое… какую-то странную, печальную ноту и заглянула в его глаза. И в них она прочитала озадачившую и смутившую ее грусть.
— Как ты можешь говорить такое?
— Я влюбляюсь в тебя, Талли, а мне бы этого не хотелось. — Чад улыбнулся. — Не смотри на меня так испуганно, я знаю, что ты в это не веришь.
Он был прав — Талли не ожидала подобного признания.
— Может быть, когда-нибудь я поверю, — по крайней мере ей самой этого хотелось.
— Я надеюсь на это. — Он нежно поцеловал девушку в губы. — А теперь скажи, что ты собираешься делать с Кейт?
— Она не разговаривает со мной, мам. — Кейт привалилась к стене тесной комнатки, известной как «телефонная». Было воскресенье, и ей пришлось почти час ждать своей очереди.
— Я знаю. Я только что с ней говорила.
Ну конечно! Талли ухитрилась позвонить первой. Кейт сама не понимала, почему это так ее злит. Она услышала на другом конце провода характерный щелчок зажигалки — мама закурила сигарету.
— И что она тебе сказала?
— Что тебе не понравился ее парень.
— И это все? — Кейт понимала, что должна быть осторожна. Если мама узнает про возраст Чада, она на стенку полезет, и тогда Талли по-настоящему разозлится на Кейт за то, что та настроила против нее миссис Муларки.
— Разве есть что-то еще? — поинтересовалась мать.
— Нет. Просто он абсолютно ей не подходит.
— Твой богатый опыт общения с мужчинами тебе это подсказывает?
— Она не пошла на последний бал, потому что он не хотел. Она столько всего важного пропускает из-за него, вся студенческая жизнь проходит мимо нее.
— Неужели ты действительно надеялась на то, что Талли станет среднестатистической прилежной студенткой? Сомневаюсь, Кейти. Она — романтик, живет мечтами. Тебе было бы неплохо позаимствовать немного ее огня.
Кейт закатила глаза. Опять это незаметное — впрочем, не такое уж незаметное — давление, побуждающее ее быть похожей на Талли.
— Мы сейчас говорим не о моем будущем. Сосредоточься, мам.
— Я просто хотела тебе это сказать.
— Я тебя услышала. Так что же мне делать? Талли избегает меня, а ведь я просто старалась быть хорошей подругой.
— Иногда быть хорошей подругой означает промолчать.
— И я должна просто смотреть, как она совершает ошибку?
— Иногда — да. А потом ты должна быть рядом, чтобы собирать ее по кусочкам. Талли — яркая личность, но не забывай о ее прошлом и о том, как она ранима.
— И что же мне теперь делать?
— Только ты можешь ответить на этот вопрос. Времена, когда я была для тебя говорящим сверчком в каморке у Пиноккио, давно прошли.
— И никаких бесед, начинающихся со слов: «Жизнь такова»? Как раз сейчас, когда мне бы они, возможно, могли понадобиться?
На том конце провода снова послышался звук выдыхаемого дыма.
— Я знаю, что сегодня в час она будет в монтажной вашей телестудии.
— Ты уверена?
— Так она сказала.
— Спасибо, мам. Я люблю тебя.
— Я тоже люблю тебя, доченька.
Повесив трубку, Кейт поспешила обратно в комнату, быстро оделась и совсем немного подкрасилась, воспользовавшись, главным образом, маскирующим карандашом, чтобы замазать прыщи, появившиеся на ее лице в большом количестве, после того как они с Талли поссорились.
Она быстро прошла по студенческому кампусу. Это было несложно, так как большая часть студентов готовилась сейчас к годовым экзаменам. У дверей студии Кейт остановилась, собралась, словно перед боем, и решительно вошла внутрь.
Она нашла Талли там, где и сказала мама, — скрючившейся перед монитором, на котором она просматривала необработанные материалы и интервью. При появлении Кейт она вскинула голову.
— Какая честь! — с издевкой произнесла Талли. — Неужели нас посетила сама Мисс Председатель высокоморального большинства?
— Прости меня, — сказала Кейт.
Лицо Талли при этом перекосилось, как если бы она долго задерживала дыхание, а теперь наконец смогла выдохнуть.
— Ты вела себя как последняя дрянь.
— Мне не следовало всего этого говорить. Я просто… мы же никогда ничего не утаивали друг от друга.
— И в этом была наша ошибка. — Талли попыталась улыбнуться, но у нее ничего не вышло.
— Я ни за что на свете не обидела бы тебя нарочно, ты — моя лучшая подруга. Прости меня!
— Поклянись, что такое никогда не повторится, что ни один мужчина никогда не встанет между нами.
— Я клянусь! — Кейт всей душой верила в то, что говорит.
Если бы ей понадобилось отрезать себе язык, чтобы такое больше не повторилось, она бы это сделала. Их дружба важнее любых романтических отношений. Парни приходят и уходят, а женская дружба остается. Они обе это знали.
— А теперь твоя очередь.
— Что ты имеешь в виду?
— Поклянись, что больше не будешь объявлять мне бойкот, не поговорив и не объяснившись. Последние три дня мне было очень плохо.
— Клянусь!
Талли и сама не понимала, как это случилось, но интрижка с преподавателем превратилась в самый что ни на есть настоящий роман. Без всякой иронии. Возможно, Кейт все-таки была права, и для Талли все начиналось отчасти из карьерных соображений, но теперь она об этом успела забыть. Все, что помнила Талли — это то что в объятиях этого мужчины она чувствовала себя счастливой, что было для нее абсолютно новым ощущением.
И конечно же, он был ее учителем. Когда они были вместе, Чад говорил ей о вещах, на самостоятельное постижение которых у Талли ушли бы годы.
И, что еще важнее, он показал ей, что такое заниматься любовью. Его постель стала для Талли портом, отправной точкой ее путешествия, а его руки — спасательным кругом. Когда Талли целовала Чада и позволяла ему касаться себя в самых интимных местах, она забывала о том, что не верила в любовь. Первый неудачный опыт в темном лесу в округе Снохомиш постепенно стирался из ее памяти, пока однажды Талли не обнаружила, что больше не носит его в себе. Это навсегда останется какой-то частичкой ее опыта, шрамом на душе, но, как и все шрамы, со временем он превратился из болезненного красного рубца в едва заметную тонкую линию, которую можно было и не заметить.
Однако, несмотря на то что Чад открывал для нее столько нового, со временем Талли этого стало мало. К последнему курсу Талли стала раздражать вяло протекавшая жизнь колледжа. Си-эн-эн в корне изменила лицо телевещания. В большом мире творились дела, имевшие огромное значение. Джон Леннон получил смертельную рану на пороге собственной квартиры в Нью-Йорке и вскоре умер, парень по фамилии Хинкли стрелял в президента Рейгана в жалкой попытке произвести впечатление на Джоди Фостер. Сандра Дэй О’Коннор стала первой женщиной-судьей Верховного суда, а Диана Спенсер вышла замуж за принца Чарльза, и свадебная церемония была так похожа на волшебную сказку, что каждая американская девушка поверила в любовь со счастливым концом и верила целое лето. Кейт говорила об этой свадьбе так часто и с такими подробностями, будто сама была там в качестве гостьи.
Все эти новости были на первых страницах газет, но все они словно прошли мимо Талли — она была всего лишь студенткой, ее время освещать происходящие события еще не наступило. Конечно, она писала статьи в студенческую газету, а иногда ей даже удавалось прочитать пару своих строчек в эфире. Но все это было каким-то ненастоящим, словно разминкой перед игрой, в которую пока ей так и не разрешили играть.
Ей хотелось отправиться в плавание по настоящему морю национальных или хотя бы местных новостей. Ей надоели все эти танцы в женских клубах, вечеринки студенческого братства и эта старомодная нелепица — шествие со свечами. Почему все девушки вокруг так мечтают о помолвке, было выше ее понимания. Неужели они не знают, что происходит в мире? Неужели не видят, какие открываются возможности?
Талли взяла от университета Вашингтона все, что он мог ей дать, прошла каждый курс, связанный с вещанием и печатными средствами массовой информации, выжала все, что можно, из года стажировки на новостной радиостанции. Теперь пора было всерьез погружаться в мир телевизионных новостей, где властвовал закон джунглей. Талли хотелось ворваться в толпу журналистов и локтями проложить себе путь вперед.
— Ты не готова, — снова повторил Чад, тяжело вздыхая.
Он говорил это уже в третий раз за последние несколько минут.
— Ты не готова, — снова повторил Чад, тяжело вздыхая.
Он говорил это уже в третий раз за последние несколько минут.
— Ты не прав. — склонившись к висевшему над туалетным столиком в спальне Чада зеркалу, Талли энергично красила ресницы. В восьмидесятые не перебарщивали с косметикой и не укладывали волосы в идеальные прически. — Ты подготовил меня, ты заставил меня сменить стрижку, я ношу только черные костюмы, и у меня туфли как у провинциальной домохозяйки. — Талли вложила стержень со щеточкой в футляр и спросила, продолжая изучать накладные ногти, которые ей сделали сегодня в салоне: — Чего еще мне не хватает?
Чад сел на кровати. Судя по его виду, этот разговор был ему неприятен.
— Ты знаешь ответ на этот вопрос, — ответил он.
Талли порылась в косметичке, отыскивая помаду.
— Я устала от колледжа, — сказала она. — Мне пора выйти в большой мир.
— Ты не готова, Талли. Журналисту нужно правильное сочетание объективности и умения сопереживать. А ты слишком объективна, слишком холодна и рассудочна.
Это был один из надоевших ей аргументов Чада. Она прожила годы, стараясь поглубже запрятать свои эмоции. А теперь от нее требуют какого-то там сопереживания и объективности одновременно, требуют быть эмоциональной и в то же время профессиональной.
— Я ведь не говорю пока о серьезной работе. Речь идет о собеседовании, чтобы можно было получить работу на неполный день до выпуска.
Талли подошла к постели. В своей черной юбке и белой блузке она была воплощением консервативного шика. Она даже укоротила придававшие ее облику сексуальность вьющиеся волосы до плеч, собрав их на затылке. Присев на кровать, она убрала со лба непослушную прядь.
— Это ты не готов к тому, чтобы я вышла в большой мир.
Чад вздохнул и нежно провел пальцем по подбородку девушки.
— Это правда: я предпочитаю видеть тебя в своей постели, а не вне ее.
— Признай, что я готова к серьезной работе. — Она старалась, чтобы слова ее звучали по-взрослому, но предательская дрожь в голосе выдавала ее волнение. Она нуждалась в его одобрении, как нуждалась в солнце или в воздухе. Конечно, она могла бы обойтись и без этого, но тогда чувствовала бы себя не так уверенно, а сегодня уверенность в себе была нужна ей, как никогда.
— Ах, Талли, — сказал наконец Чад, — ты была к этому готова с рождения.
С улыбкой победительницы Талли поцеловала его крепко-крепко, поднялась и взяла свою папку для бумаг. В папке были ее резюме, распечатанные на плотной бумаге цвета слоновой кости, и несколько визитных карточек с надписью: «Таллула Харт, тележурналист», а также видеозапись новостей, сделанная в эфире местной студии.
— Удачи тебе! — сказал Чад.
— Надеюсь, сегодня удача будет на моей стороне!
У лотка с гамбургерами на Кидд-вэлли Талли села на автобус. Хотя она была уже старшекурсницей, ей не хотелось ехать в университет на своей машине. Парковка была дорогой да и место найти не просто. К тому же семейству Муларки нравилось ездить на развалюхе ее бабушки, им Талли ее и оставила.
Всю дорогу от университетского городка к центру города Талли перебирала в памяти все, что знала о человеке, с которым ей предстояло сейчас встретиться. В свои двадцать шесть он уж был известным тележурналистом, получившим престижную журналистскую награду за освещение событий в Центральной Африке. Что-то — и ни в одном из источников не говорилось, что именно — заставило его вернуться домой, где его карьера сделала неожиданный поворот. Теперь он был продюсером небольшого отделения одной из местных телевизионных станций. Талли бесконечно прокручивала в голове слова, которые намеревалась произнести.
«Приятно познакомиться с вами, мистер Райан».
«Да, у меня впечатляющий опыт для девушки моих лет».
«Я твердо решила стать первоклассным журналистом, и надеюсь… нет… ожидаю…»
Талли сошла с автобуса. Пока она стояла на автобусной остановке и изучала свои записи, начался дождь. Не такой сильный, чтобы надо было доставать зонтик или надевать капюшон, но достаточно сильный, чтобы испортить ее прическу и макияж. Нагнув голову, чтобы спасти тщательно подготовленное лицо, она поспешила к нужному ей дому.
Приземистое бетонное здание с окнами без штор стояло в центре квартала, рядом с парковкой. Внутри Талли увидела табличку с перечнем арендаторов и быстро нашла то, что ей надо — офис 201.
Она выпрямила спину, нацепила на лицо профессиональную улыбку и направилась к нужному офису.
Открыв дверь, она чуть не наткнулась на шедшего ей навстречу человека.
Остановившийся перед ней мужчина был великолепен: непослушные черные волосы, ярко-синие глаза, легкая небритость. Совсем не то, чего она ожидала.
— Вы — Талли Харт?
Она протянула руку.
— Да, это я. А вы — мистер Райан?
Мужчина пожал протянутую руку.
— Проходите.
Он провел ее через небольшую приемную, забитую бумагами, камерами, стопками газет. За двумя открытыми дверями виднелись пустые кабинеты. В углу стоял мужчина и курил. Огромного роста, за метр восемьдесят, с взлохмаченными светлыми волосами, в одежде, которая выглядела так, будто он в ней спал. На футболке красовался огромный лист марихуаны. При их появлении он поднял голову.
— Это — Таллула Харт, — представил ее мистер Райан.
Великан хмыкнул в ответ:
— Та, которая писала письма?
— Да, она. — Мистер Райан улыбнулся. — А это Матт. Наш оператор.
— Приятно познакомиться, мистер Матт.
Оба рассмеялись, и этот смех только усилил волнение Талли. Не слишком ли она молода для того, чем собиралась заняться?
Мистер Райан провел Талли в угловой кабинет и указал на стул перед деревянным столом.
— Садитесь, — сказал Райан, прикрывая дверь.
Сам он сел за стол и внимательно посмотрел на Талли.
Девушка выпрямилась, она очень старалась казаться старше.
— Итак, вы — та девушка, которая забросала мою почту пленками и резюме. Уверен, что вы с вашими амбициями навели справки о нашей компании. Мы — работающая в Сиэтле группа из Такомы. И программы стажировки у нас здесь нет.
— Вы указывали это в своих письмах.
— Я знаю. Ведь это я их писал. — Мистер Райан откинулся на спинку стула и заложил руки за голову.
— Вы прочитали мои статьи и просмотрели записи?
— Конечно, именно поэтому вы здесь. Когда я понял, что вы все равно не перестанете слать мне эти записи, я подумал, что надо бы просмотреть хоть одну.
— И?
— Когда-нибудь вы будете очень хороши. В вас что-то есть.
— Когда-нибудь?
— Но вы еще далеко не готовы.
— Именно поэтому мне нужна стажировка.
— Та самая, которой не существует.
— Я могу работать двадцать — тридцать часов в неделю. И мне все равно, смогу ли я предъявить это в колледже как стажировку. Я буду писать тексты, проверять факты, искать информацию. Я буду делать все. Вы не прогадаете, если возьмете меня.
— Все? — теперь Райан смотрел на нее еще внимательнее. — И вы готовы даже варить кофе, пылесосить и мыть туалет?
— А кто делает это сейчас?
— Мы с Маттом. И Кэрол, когда она не занята репортажем.
— Тогда я согласна.
— И будете делать все, что понадобится?
— Буду.
Мистер Райан откинулся на спинку стула, не сводя с Талли внимательных глаз.
— Вы, надеюсь, понимаете, что будете девочкой на побегушках, причем бесплатной.
— Понимаю. Я могу работать по понедельникам, средам и пятницам.
— Хорошо, Таллула Харт. Покажи мне, что ты умеешь делать.
— Покажу, — улыбнулась в ответ девушка. — И зовите меня просто Талли.
Райан проводил ее обратно к выходу.
— Эй, Матт, — сказал он. — Это Талли Харт — наш стажер.
— Круто, — ответил Матт, не отрывая глаз от камеры, с которой возился.
У дверей мистер Райан остановился и снова внимательно оглядел Талли.
— Надеюсь, что вы намерены воспринимать эту работу серьезно, мисс Харт. Или это эксперимент со сроком годности меньше, чем у молока?
— Вы можете на меня рассчитывать, мистер Райан.
— Зови меня Джонни. Увидимся в пятницу. Скажем, в восемь утра.
— Я буду здесь.
Идя к остановке и потом в автобусе Талли прокручивала в памяти все подробности разговора.
Итак, ей удалось получить приглашение на стажировку. Когда-нибудь, когда Фил Донахью будет брать у нее интервью, она расскажет эту историю, чтобы продемонстрировать твердую решимость преуспеть в профессии, о которой она мечтала с юных лет.
«Да, Фил, это был дерзкий шаг, но ты же знаешь, каков мир телевидения. Здесь царствует закон джунглей: или съешь ты, или съедят тебя. А я была девушкой с амбициями».
Но прежде всего она расскажет все Кейт. Ничто не радовало Талли по-настоящему до тех пор, пока она не расскажет об этом лучшей подруге.