Во втором я без труда узнала офицера, который встретил нас на грузовике с солдатами на дороге из Кайдабада. В его руке я заметила пистолет, которым он как-то слишком театрально размахивал. Но ведь это не говорит о том, метко ли человек стреляет…
Третий был, вероятно, самый главный. Он держался высокомерно по отношению как к Грегу, так и к афганскому офицеру. У него совсем не было бороды, и бритое смуглое лицо вызывало у меня странное впечатление, словно оно не настоящее.
Глаза его закрывали черные очки. Если бы не афганская форма, я бы сказала, что это – европеец с очень смуглой кожей. Оружия у него в руках не было, только плетка. Я вспомнила, что точно такими солдаты, с которыми мы ехали ночью, погоняли своих лошадей.
«Значит, плетка не его, взял он ее специально, – сообразила я. – Это может означать только одно – он хочет продемонстрировать, как ею владеет. На ком-то одном из нас. А то и на каждом по очереди…»
Я внимательно смотрела на Грега, ожидая от него хоть какого-нибудь знака или намека на то, что он собирается предпринять дальше… Но Симпсон нагло смотрел только на офицера в темных очках, не удостаивая меня ни единым взглядом.
Супермен хренов! Я была просто в бешенстве! Мы с Полем что ему – статисты, что ли?
Неожиданно я почувствовала, как рука Поля легла мне на талию.
Это что еще за новости? Я чуть не оглянулась на него с недоумением, близким к возмущению. Но заставила себя сдержаться, решив, что более опытный Поль имеет право завладеть моим пистолетом при обострении ситуации. А осложнялась она прямо на глазах.
Я почувствовала пальцы Поля у себя на пояснице, и тут же пистолет начал выползать из моей поясной кобуры. Секунд через десять Поль уже держал его за моей спиной, скрывая от глаз афганцев.
Я услышала, как щелкнул предохранитель. Поль при этом тоже не сводил глаз с Грега… Но тот стоял пока не шевелясь, с совершенно непроницаемым выражением наглого усатого лица.
Офицер в черных очках разглядывал нас минуты три, потом вышел на пару шагов вперед и заговорил по-английски. Причем чисто заговорил, почти без акцента. Скорее всего, он учился в Англии или Штатах. И фразы строил абсолютно правильно. И еще. Я бы не сказала, что психология была ему абсолютна незнакома.
По мере того как я его слушала, во мне накапливалось напряжение, переходящее в возбуждение. И я знала, что то же самое должны испытывать по крайней мере двое – Поль и Грег, хотя насчет последнего у меня и были какие-то смутные сомнения.
Судаков был все еще без памяти и, конечно, не мог слышать, что говорит этот европеизированный афганец, а насчет того, понимали ли хоть что-нибудь из услышанного двое тронувшихся умом врачей, я просто не знала.
– Всем отойти к стене направо, – тихо сказал очкастый и показал плеткой на стену с маленькими окошками под потолком.
– Его оставьте, – добавил он, увидев, что Поль, который успел уже спрятать мой пистолет, пытается поднять Судакова.
Поль поднял так и не сказавшего ни единого слова анестезиолога, а я подошла к Ивану Васильевичу и тоже отвела его к стене, на которую указал офицер в очках. Тот поднял плетку вверх и сделал жест, словно посылая кого-то из-за своей спины вперед. Охранник с автоматом бросился вперед и побежал к Судакову…
Глава четырнадцатая
Охранник рывком приподнял длинное тело Судакова, посадил его, прислонив к стене, и вновь отбежал к двери, за спины офицеров…
Судаков застонал. На его кровавое лицо невозможно было смотреть.
– Смотрите на него вы все, – сказал офицер с плеткой. – Он мне ничего не рассказал, хотя что-то наверняка знает… А если не он, значит, знает кто-то из вас. Один из этих троих – русский шпион. Я не знаю, кто именно. Но знаю точно, что один из них – офицер русской внешней разведки…
При всей напряженности ситуации я почувствовала какое-то удовлетворение. Моя задача наполовину была выполнена. Я получила доказательство не только того, что Судаков именно тот, кого мне поручено найти, но и свидетельство, что он не связан с талибской разведкой, поскольку она его сама ищет.
И еще я поняла, что все происходящее вертится вокруг того маленького цилиндрика, который выплюнул мне в руку Судаков. Я уже нисколько не сомневалась, что это кассета с микропленкой.
Значит, Судаков получил какие-то секретные материалы талибского командования, и сейчас они попали ко мне. Талибы как-то узнали о том, что их тайные планы скопированы и что причастен к этому один из врачей… Как узнали? Вот это уже не моя забота! Пусть наша контрразведка себе в затылке чешет… Больше других талибы подозревают, конечно, Судакова, иначе не был бы так изуродован именно он. Но найти у него они ничего не сумели. Лишь уверены, что передать эти материалы Судакову еще никому не удалось. Скорее всего, группа врачей была очень быстро изолирована. Мы с Полем – первые, кто вошел в контакт с русскими врачами… Кроме больных в Кайдабаде, конечно. Но у талибов есть все основания полагать, что связник, которого ждет агент, должен быть русским… Или французом. Вряд ли русский агент воспользовался афганской агентурой, которая у него, несомненно, есть. Но через нее он вполне мог передать какое-то кодовое сообщение, вызвать связного. Но важный материал доверять афганцу не стал бы. Наверное, талибы рассуждали примерно так же…
Талибский офицер тем временем продолжал:
– А один из вас…
Он медленно поднял руку и указал плеткой сначала на Поля, потом на меня.
– …его связник. Об этом мне сообщил мой американский друг мистер Грегори Симпсон.
При этих словах мои глаза округлились, я невольно уставилась на Грега и увидела, что он делает какие-то еле заметные знаки головой и губами. Я не поняла ничего, кроме того, что здесь нельзя верить на слово ни одному человеку. И прежде всего не знаю, верить или не верить теперь американскому офицеру. Сомнения не помешали мне заметить, что знаки Грега адресованы не мне, а Полю, ведь мой пистолет у него. О чем француз каким-то образом уже успел сообщить американцу.
– Один из вас может спасти свою жизнь, – продолжал покупать нас офицер в темных очках. – Он только укажет мне русского шпиона и его сообщника, и я отпущу его живым. Остальные умрут, и некому будет рассказать о его предательстве. Пусть это его не беспокоит. Мертвые хорошо хранят тайны…
«Вот так, – подумала я. – Наступает момент выбора. Ситуация еще не экстремальная, но движется к ней стремительно… Причем врет эта бородатая образина самым наглым образом – никто из нас отсюда живым не выйдет. Что у тебя там с твоими скрытыми возможностями, радость моя?.. Туго пока? Ну что ж, подождем, когда уже совсем плохо будет…»
– Не тешьте себя глупой надеждой, что будете просто молчать, а потом умрете от пули… Нет. Это было бы для вас спасением…
Офицер показал плеткой на лицо Судакова. Я невольно посмотрела вслед его движению и тут же отвела глаза… Лицо у Судакова было… Нет, на него просто нельзя было смотреть…
Я подумала, неизвестно еще, что свело с ума Ивана Васильевича Линева – расстрел больных или лицо Судакова. Недаром же картина его истязания напрочь стерлась из памяти пожилого эпидемиолога. Он же и словом нам об этом не обмолвился… А он не мог не присутствовать при пытке Судакова…
Было бы слишком не похоже на азиатов, если бы врача не заставили смотреть, как пытают его друга, коллегу и начальника…
– Внимательно смотрите на его лицо. У вас у всех будут такие же милые, привлекательные лица. Вы все будете похожи друг на друга, как братья… И сестры… Знаете, как легко снимать кожу с лица человека? Нужно только иметь очень хорошо поставленный удар… Такой, как у меня. Смотрите, как это просто…
Офицер откинул назад ремень плетки, сделал резкое движение рукой вперед, потом назад. Свистнула в воздухе узкая полоска кожи, и самый ее кончик хлестнул по обезображенному лицу Судакова.
В сторону брызнули капли свежей крови. Судаков хрипло закричал.
Очкарик сделал еще два шага на середину комнаты, встал между двух каменных столбов-опор и пристально посмотрел на меня…
Он вновь развернул свою плетку…
Я ждала только взмаха его руки, чтобы, не дожидаясь завершающего движения, броситься, но не на него, а к двери, где, открыв рот, тупо смотрел на происходящее охранник с автоматом.
Мне нужен был его автомат, а не плетка очкастого офицера.
Но его занесенная вверх рука вдруг застыла неподвижно, и я еле-еле успела затормозить уже почти начатое движение к двери.
И слава богу, что все же успела! Иначе бы я, предупреждая удар, рванулась к двери, и это, скорее всего, оказалось бы моим последним движением, поскольку в следующее мгновение я оказалась бы точно на линии выстрелов…
Но поскольку я осталась на месте, мне очень хорошо была видна картина далее произошедшего. Грег вдруг повалился на спину, головой в сторону Судакова и ногами к двери, и выпустил длинную оглушительную очередь в двух охранников – того, что пришел с офицерами, и в нашего часового, торчавшего в дверном проеме в надежде посмотреть на спектакль пытки… Оба они свалились под его выстрелами, не успев понять, что произошло.
В это время Поль, выставив вперед зажатый двумя руками пистолет, сделал пять выстрелов подряд по офицерам. Поль допустил только одну ошибку, но она стоила жизни Ивану Васильевичу.
Поль выстрелил сначала в офицера в очках, в руках которого было только плетка. Второй талиб-офицер успел в это время произвести два выстрела.
Одна пуля просвистела у меня рядом с головой. А вторая попала в живот Ивану Васильевичу.
Он не схватился руками за место ранения, не стал зажимать пулевое отверстие в животе… Он только как-то весь напрягся, сделал настороженное лицо, словно прислушиваясь к чему-то внутри себя, и стал потихоньку оседать на пол, пока не прислонился спиной к неровной каменной стене и не сполз по ней вниз…
Выстрелы Поля перебили руку с плеткой офицеру в очках, распороли ему левое плечо и снесли ползатылка офицеру с пистолетом… Оба охранника были убиты Грегом наповал. Он всадил в каждого пуль по пять.
Судаков, очнувшийся от удара плетью, хрипел у стены. Кровь ручейком стекала ему на шею и грудь. Грег, едва затихли выстрелы, вновь вскочил на ноги и выбежал в соседнюю каменную комнату. Поль, подобрав один из автоматов, устремился за ним, на бегу крикнув мне, словно приказ:
– Займись Судаковым!..
«Вот спасибо, дорогой, подсказал! – возмутилась я. – Без тебя не знала бы, что и делать…»
Я подбежала сначала к привалившемуся к стене Судакову, на ходу достала из личной аптечки две дозы штатного наркотика в специальных шприц-тюбиках и слегка дрогнувшей рукой проколола в двух местах Судакову залитую кровью шею. Больше, собственно, я для него ничего сделать не могла. Наркотик разрешалось применять как обезболиватель и антидепрессант только в самых крайних, исключительных случаях. Но разве сейчас не такой именно случай?
Затем я бросилась к раненному в живот Линеву и повторила только что совершенную мной процедуру. Я не медик, понятия не имею, что нужно делать в таких случаях – при ранении в живот. Сначала я хотела его положить, но потом решила, что его лучше не трогать. Пульс с трудом, но все же прощупывался в его жилистой иссохшей руке. Пульс был еле заметный, прерывающийся, но все же был.
Иван Васильевич сидел у стены, все с тем же настороженным выражением в немигающих глазах. Мне это очень не понравилось. Я даже помахала рукой перед его лицом. Зрачки не реагировали. Я еще раз нащупала пульс. Пульс был. Я вздохнула и на всякий случай вколола ему еще и стимулятор сердечной деятельности. Решила, что это не повредит, по крайней мере…
Но было ощущение, что все мои усилия ему уже не помогут… И оказалась права… Когда я в третий раз принялась искать его пульс, мне уже не удалось его обнаружить… Я поняла, что Иван Васильевич умирает… Жить ему осталось считаные секунды…
Не знаю почему, но я почувствовала себя как-то неловко, словно присутствую при очень интимном событии в жизни человека. Я так именно и подумала – «в жизни человека»… Ведь смерть – этот последнее событие в жизни… Я осторожно поднялась и тихо отошла от умирающего, чтобы не мешать ему… В чем? Не знаю…
…Стрельба в доме, конечно, привлекла внимание талибских солдат, находившихся снаружи. Сколько их там было, я, конечно, не знала, но не сомневалась что гораздо больше, чем нас.
Честно говоря, положение, в которое мы попали, вызывало у меня сильную тревогу… Нужно было срочно искать возможность добраться до российских спасателей или хотя бы выбраться отсюда куда угодно, где можно найти какой-нибудь транспорт…
Интересно, на что рассчитывал Грег?.. Я вообще не понимала смысла его действий и была этим весьма сильно обеспокоена…
Я выбежала из комнаты, где все еще плавали постепенно опускающиеся слои дыма от стрельбы. Около каменной лестницы лежал еще один солдат в афганском халате с разрубленной головой. Наверняка это Поль пустил в ход свой тесак, который обнаружил у охранника… Ни Грега, ни Поля наверху уже не было, они уже успели спусться вниз. Я бросилась за ними, прихватив автомат убитого солдата.
Выбежав во двор, я с облегчением увидела, что во дворе, обнесенном каменной стеной, никого нет, а вход-арку занял Поль с автоматом на изготовку. Грег, очевидно, находился снаружи, на лестнице, потому что Поль с кем-то негромко разговаривал.
– Что там, Поль? – крикнула я, подбегая к нему. – Сможем мы отсюда выбраться?
– Не нужно так громко кричать, старший лейтенант, – повернулся он ко мне. – У меня и без того еще звенит в ушах от выстрелов в закрытом помещении. Хорошо еще стены там неровные, иначе мы все просто оглохли бы от внутреннего эха…
Я посмотрела на него с негодованием. Я его о деле спрашиваю, а он мне голову морочит! Это что? Его манера разговаривать с женщинами?.. Я уже открыла рот, чтобы дать выход своему раздражению, как одна пришедшая мне в голову мысль заставила меня его снова закрыть. Я вдруг поняла, что слишком бурно реагирую на слова и поступки Поля. Слишком эмоционально. И он, кажется, это уже понял… Мне это совсем не понравилось.
«Знаешь что, деточка? – строго сказала я самой себе. – Если ты сейчас же это не прекратишь, я сомневаюсь, что тебе вообще отсюда удастся когда-нибудь выбраться… Пора понять наконец, что ты работаешь, а не свои психологические проблемы решаешь… Сколько можно…»
Не знаю, долго ли продолжала бы я приводить себя в рабочее состояние, но Поль вдруг сказал фразу, после которой я напрочь забыла о своих проблемах и мгновенно превратилась в старшего лейтенанта спасательных войск Ольгу Николаеву, находящуюся при исполнении служебных обязанностей.
– Как ты думаешь, – спросил меня Поль, не отвечая на мои вопросы, – Судаков действительно русский разведчик? Или эта талибская обезьяна просто бредила от патологической ненависти к русским? Или, еще хуже, талибы подсовывают нам дезинформацию?
Глава пятнадцатая
Еще минуту назад я не могла отделаться от сомнений по поводу Грега, теперь Поль задал мне задачу своими вопросами. Почему именно его это так интересует? Не все ли ему равно, кто человек, которого он должен спасти – действительно русский разведчик или просто жертва параноидального бреда свихнувшегося от ненависти талибского офицера? Ведь спасать-то его в любом случае необходимо… И почему он меня об этом спрашивает?..
Последний вопрос как-то перекликался с другим вопросом, который давно уже занимал меня и от которого я пока как-то отворачивалась, может быть потому, что не могла на него ответить. Почему именно меня выбрали для выполнения этого задания? Я не настолько самоуверенна, чтобы считать себя чрезвычайно опытным спасателем, искушенным в разрешении ситуаций, подобных той, из которой только что с минимальными потерями вышли Грег с Полем. Скорее – наоборот… Я могла не задумываясь назвать десятка три только знакомых мне спасателей, которые были подготовлены к таким ситуациям явно лучше меня.
Да что далеко ходить? Взять хотя бы нашего Кавээна, который за свою службу в МЧС столько людей вытащил из безвыходных ситуаций, что если бы их собрать вместе, то это больше всего было бы похоже на митинг в поддержку кандидата от оппозиции за неделю до президентских выборов.
Или тот же самый Игорек, мастер принимать единственно правильные решения? Почему не послали его? Искусство находить выход из трудных ситуаций сейчас бы очень пригодилось…
Но выбрали-то именно меня, и это не могло быть случайностью. Значит, выбрали именно за то, что отличает меня от всех остальных. А что отличает меня, новоиспеченного офицера МЧС, не имеющего за плечами ни одного самостоятельно выполненного задания? Разве что – отличные характеристики, которые неизменно давали мне все командиры, с которыми мне приходилось работать за время своего студенчества и работы над диссертацией?..
«Вот же и ответ, ты сама его только что назвала, – сказала я себе. – Ты же прекрасно знаешь, что ты один из первых в России специалистов-психологов, подготовленных по программе МЧС для практической работы в подразделениях, а не на кафедрах и в кабинетах. Ты – психолог. Это и есть ответ…»
Я усмехнулась. Ничего себе ответ! Не ответ, а новая загадка. Почему именно психолог потребовался для выполнения этого задания?
– Я сказал что-нибудь смешное? – спросил Поль, отнесший мою усмешку на свой счет.
Ответить на его вопрос я не успела, и это, пожалуй, даже хорошо. Потому что я хотела у него спросить – почему его интересует – разведчик Судаков или обычный врач? И не работает ли Поль сам на какую-нибудь разведку? Но снаружи раздалась стрельба, и во двор влетел Грег, едва не сбив Поля с ног.
Грег тут же оттолкнул меня от арки, и мы все трое прижались к стене забора. Камни, из которых была сложена арка, вспыхнули фонтанчиками осколков и пыли от попадания автоматной очереди…
– Человек двадцать! – сказал Грег, когда выстрелы умолкли. – Один, с седой бородой, скорее всего – командир. Здесь они нас взять не смогут. Пуштуны умели строить свои дома как крепости… Сюда только один путь – по этой лестнице…