Но оказалось, что все не так просто.
Около четырех утра, когда у большинства людей наступает самый крепкий сон, завуч на цыпочках прокралась в спальню к Веронике и Свете, осторожно подняла одеяло, под которым лежала Борисова, и обомлела: ноги Ники действительно были примотаны к раме кровати теми самыми ремешками.
На следующий день воспитательница пригласила девочку в свой кабинет и без церемоний спросила:
– Почему ты утащила у мальчиков ремни?
Испуганная Вероника пролепетала:
– Я не воровка! Честное слово!
– Знаю, – кивнула Хотенко, – ты привязываешь себя к постели. Что за странная забава?
Ника разрыдалась и рассказала про то, как пыталась убить братика. В самом конце она попыталась оправдаться:
– Мне не нравилось, что мама и папа занимались только младенцем, про меня они совсем забыли. Но я любила малыша и не хотела причинить ему вред, просто я хожу во сне, а потом не помню, что делаю.
Ада Борисовна внимательно слушала девочку, а ту словно прорвало, слова лились водопадом…
Когда в доме появился младенец, семья перестала спать по ночам: новорожденного мучили колики, он громко кричал, будил мать, отца и сестричку. Вероника не могла как следует выспаться, в школе клевала за партой носом, а вернувшись домой, норовила прилечь и покемарить пару часов.
Однажды, подремав на диване, Ника вскочила, помчалась в ванную, чтобы умыться, а потом сесть за уроки, глянула в зеркало и перепугалась. Все ее личико оказалось испачкано кровью. Она была на щеках, подбородке, носу.
– Тетя Уля! – в ужасе закричала малышка, знавшая, что дома нет никого, кроме няни и братика.
Женщина прибежала на зов.
– Что случилось?
– Я умираю, – испуганно прошептала Вероника. – Посмотрите, лицо в крови.
Ульяна Федоровна удивилась.
– Разве ты не помнишь? Полчаса назад ты пришла на кухню, схватила бутылку с кетчупом и давай его пить. Вся вымазалась. Я велела тебе поставить соус на место. Ты послушалась и ушла.
– Я прибежала из школы и прилегла отдохнуть, на кухню не заглядывала, – растерялась девочка.
– Да ладно тебе, – засмеялась няня, – пошутила и хватит. Садись, пиши упражнения, мне пора малыша кормить.
Через несколько дней Ника проснулась утром, перепачканная шоколадом. Наволочка и пододеяльник тоже были в коричневых пятнах.
– Экая ты грязнуля, – упрекнула ее Ульяна Федоровна. – Разве можно развернутые конфеты в постели прятать?
– Ничего такого я не делаю, – принялась оправдываться девочка.
Прислуга молча подняла подушку, Ника вытаращила глаза: на простыне лежали раздавленные «медальки» без фольги.
– Не надо глупо врать, – заворчала няня, – лучше честно признаться, меньше влетит тогда. А то вломят и за баловство, и за ложь.
Спустя неделю Вероника очнулась от звона будильника и поняла: она лежит в шапке и ботинках, причем последние аккуратно зашнурованы.
– Еще раз по-идиотски пошутишь, пожалуюсь твоей матери, – пригрозила Ульяна Федоровна.
– Я проснулась, села в постели, а на ногах обувь, на макушке ушанка! – зарыдала девочка.
Няня погладила Нику по голове.
– Странно. Хорошо, я подумаю на эту тему.
Вечером Ульяна пришла в детскую и спросила Нику:
– Помнишь про кетчуп, шоколад и ботинки?
– Да, – всхлипнула та. – Вы считаете меня хулиганкой?
– Теперь нет, – вздохнула Ульяна Федоровна. – Думаю, ты больна лунатизмом. Ходишь во сне, производишь некие действия и не помнишь о них, когда просыпаешься. Хочешь, дам книгу почитать? Называется «Лунный камень»[6], в ней про эту болезнь подробно написано.
Вероника залпом проглотила роман и испугалась. Она заразилась? Но каким образом? От кого? Надо, наверное, сказать маме. Вот только та плохо себя чувствует после родов, врачи велят не волновать ее…
Ника очень любила маму и решила пока промолчать, подождать, когда та поправится. Тем более что лунатизм перестал проявляться, более никаких странностей не случалось. Но мама никак не выздоравливала. Она все время лежала в кровати, стала очень раздражительной, плакала, требовала, чтобы домашние разговаривали шепотом. И Вероника продолжала молчать о своей проблеме, надеясь, что странный недуг ушел так же внезапно, как появился. А потом произошла история в ванной.
Вечером, когда избитую Нику заперли в комнате, к ней тайком заглянула няня и запричитала:
– Что же ты натворила… Проклятый лунатизм!
Девочка зарыдала:
– Неужели я напала на братика и ничего не помню?
Ульяна Федоровна напомнила:
– Кетчуп, шоколад, ботинки. Так и было.
– Я убийца, – помертвела Вероника.
– Слава богу, нет, – успокоила ее няня, – мальчик жив, но это не исключает твоей новой попытки напасть на него. Прими мой совет: никогда никому не говори о лунатизме, лучше признайся, что хотела лишить брата жизни.
– Но это неправда, – сопротивлялась Ника.
– Правда, – жестко заявила няня. – В момент бодрости ты контролируешь себя, прикидываешься любящей сестричкой, а во сне раскрепощаешься, и тогда из глубины твоей души вылезают чудовища. Ты ведь ревнуешь мать и отца к братику?
– Да, – неохотно согласилась Ника.
Ульяна Федоровна подбоченилась.
– Вот видишь. Если признаешь свою вину, тебя поругают и простят, останешься жить в семье. А коли будешь настаивать на лунатизме, отправят на лечение. Лунатик – это сумасшедший. Тебя запрут в психушке, а оттуда выхода нет.
Вероника оцепенела от ужаса. Ей стало так страшно, что она на время перестала говорить. Немота отпустила лишь через несколько дней. Девочка подумала: может, в самом деле признаться в том, чего не совершала? Все в доме и так считают ее виноватой. И, вероятно, она и правда пыталась утопить брата. Ника помнила, как вошла в ванную и увидела малыша под водой, как схватила его, уронила… Но не имела понятия, что было до этого. Ника стала напрягать память. Вот она пришла из школы, выпила на кухне сок, ощутила усталость, легла на диван… «Ника, иди скорей в ванную!» – долетел до сознания зов. Вскочив, в полусонном состоянии она побежала по коридору… «Покарауль брата, я принесу череду», – сказала няня. А вот и ванна, вода, братик, тельце на полу, потом малыш снова в ванночке, крик Ульяны Федоровны… Воспоминания путались, потом вдруг пришло понимание: да, она хотела утопить брата. Надо признаться. Может, тогда ей станет легче?
Даже взрослому человеку, оказавшемуся в столь трудном положении, нелегко найти из него выход. Чего уж говорить о восьмилетней девочке? Неделю Вероника пыталась сообразить, как поступить. Сказать о лунатизме? Тогда ее запрут на всю жизнь с сумасшедшими. Промолчать? Но болезнь – единственное, что ее оправдывает. А если со здоровьем все в порядке, то она жестокая убийца. Пожалуется, что ходит по ночам и не отвечает за свои поступки, – тогда ее запрут в дурдоме… Круг замыкался.
Когда бедной девочке показалось, что она и впрямь сходит с ума, Андрей Борисович выгнал Галину из дома. Но о коротком периоде жизни с мамой и крохотным мальчиком в убогой квартирке Вероника категорически не хочет вспоминать…
– Понятно, – пробормотала Лидия Максимовна, когда рассказ воспитанницы иссяк. – А почему ты привязываешься ремнем?
Ника заплакала.
– Мне нравится Света, соседка по комнате. Только она очень неаккуратная, хватает без спроса мои вещи, роется на полках, где я держу книги и игрушки, и никогда ничего не кладет на место. Иногда хочется ей в нос дать, прямо руки чешутся, еле сдерживаюсь.
– Ты боишься убить Крюкову ночью в припадке лунатизма, – догадалась Лидия Максимовна.
Вероника отчаянно зарыдала.
Заведующая посовещалась с Адой Борисовной, и они решили никого не вводить в курс дела, переоборудовали под спальню одну из кладовок, переселили туда Веронику и старались не выпускать девочку из вида. Хотенко почитала умные книги о лунатизме, поняла, что природу этого явления медицина пока объяснить не может, и скорректировала диету Ники. Той перестали давать кофе, шоколад, какао – продукты, которые могут вызвать возбуждение, заваривали воспитаннице на ночь успокаивающий сбор трав, отправили ее дополнительно заниматься иностранными языками, забили ее день до предела учебой, спортом – и преуспели. За все время обитания в интернате Вероника ни разу не встала ночью и никуда не ходила…
Лидия Максимовна потерла рукой лоб.
– Вот такая печальная история. Мы с Адой Борисовной переживали за Нику и очень гордились, когда она поступила в институт на факультет психологии.
– Почему Борисова превратилась в Филиппову? – спросила я.
Директриса зажгла настольную лампу.
– Вероника очень понравилась Георгию Петровичу Мишкину. И девочка тоже потянулась к нему, а в особенности к его матери, Ангелине Федоровне. Замечательная была женщина. Но Мишкину не разрешили забрать ребенка из детдома – Георгий был не женат. Понимаете?
Я кивнула. Лидия Максимовна продолжила:
Директриса зажгла настольную лампу.
– Вероника очень понравилась Георгию Петровичу Мишкину. И девочка тоже потянулась к нему, а в особенности к его матери, Ангелине Федоровне. Замечательная была женщина. Но Мишкину не разрешили забрать ребенка из детдома – Георгий был не женат. Понимаете?
Я кивнула. Лидия Максимовна продолжила:
– Под свою ответственность я разрешила Георгию забирать Нику к себе на выходные и каникулы. Я понимала – они с Ангелиной Федоровной прекрасные, добрые, умные люди. А Вероника, когда вырастет и покинет интернат, останется совершенно одна. Конечно, мы с Адой никогда не откажемся дать бывшей воспитаннице совет, но, согласитесь, лучше жить в семье.
Я отвела глаза в сторону.
– Полагаю, Георгий Петрович и его мать ничего не знали о лунатизме девочки и происшествии с ее братом?
Лидия Максимовна смутилась.
– Нет, не знали. Ника вела себя очень хорошо, отлично училась, никогда не проявляла агрессии и ни разу не предприняла попытки выйти ночью в коридор. По лунатизму в те годы было не так уж много книг, мы с Адой изучили все и узнали: очень часто хождение во сне прекращается, когда ребенок минует подростковый период. У Борисовой было тяжелое детство, ее ожидала непростая юность – и вдруг такая удача, рядом с ней появились Георгий и Ангелина Мишкины. Узнав историю про младенца, они могли испугаться общения с проблемным ребенком. Нам с Адой не хотелось лишать девочку шанса на счастье. Да, она совершила в восемь лет ужасный поступок в бессознательном состоянии, но потом-то, очнувшись, хотела спасти брата, а уронила его совершенно случайно. Ника очень переживала и мучилась, вспоминая это. Она росла прекрасным человечком.
– Так откуда фамилия Филиппова? – не отставала я.
Лидия Максимовна схватила со стола газету и начала ею обмахиваться.
– Какая разница? Филиппова, Борисова… Важно, какой человек.
– Вы поменяли Веронике документы? – предположила я. – Чей паспорт она получила? Где вы его взяли?
Глава 19
Заведующая подскочила.
– Вы что! Нам бы такое и в голову не пришло! Это была идея Ангелины Федоровны. Она обожала Нику, и когда той пришло время получать паспорт, предложила: «Возьми мою девичью фамилию – Филиппова. Мне очень хочется, чтобы она сохранилась. Выйдешь замуж, не меняй ее. И своему ребенку передай. Пусть род Филипповых продолжится. Авось твой супруг окажется сговорчивее моего Мишкина, который наотрез отказался, чтобы Георгий Филипповым стал». Ника очень обрадовалась, но пришла ко мне посоветоваться, спросила: «Закон разрешает смену паспорта просто так? Я же не выхожу замуж». А я за день до этого разговора прочитала книгу и находилась под большим впечатлением от ее содержания. Автор – ученый, кандидат наук – рассказывал, как имя влияет на человека. Например, в ряде африканских племен ребенка до двенадцати лет зовут одним именем, а потом совсем иначе, так обманывают злых духов. Но самый большой след в душе оставил раздел, где объяснялось, какой будет характер и в конечном итоге судьба малыша, нареченного Ваней, Машей, Сергеем, ну и так далее. Я нашла имя Лидия и ахнула: ну точно про меня!
– Вы посоветовали Нике сменить имя? – предположила я.
Собеседница смутилась.
– Вам, наверное, это кажется глупостью.
– Да нет, – улыбнулась я. – Если Вероника Борисова, превратившись в Веру Филиппову, стала счастливее, то это вполне оправдано.
Лидия Максимовна оживилась.
– У тех, кого нарекли Вероникой, тяжелая судьба, им всего приходится добиваться упорным, тяжелым трудом. И с ранних лет жизнь устраивает испытания, подчас очень жестокие. Наиболее благоприятный, спокойный период наступает для Вероники после семидесяти пяти лет, вот тогда она, если достойно преодолеет все препятствия, которые ей уготовил рок, обретет счастье. Так было написано в той книге. Но ведь можно не дожить до момента, когда Фортуна начнет раздавать пряники. А вот у Веры другая ситуация. Девушка с этим именем идет по жизни легко…
Я молча слушала заведующую. Хорошо, если так! Не везет тебе? Возьми другое имя и обрети счастье. Но, боюсь, от этого лучше не станет, надо поработать над характером.
– Вероника послушалась, и у нее все наладилось, – завершила рассказ Лидия Максимовна.
– Вы действительно не общались с воспитанницей после того, как та покинула интернат? – поинтересовалась я.
Собеседница отложила газету.
– У нее началась новая жизнь – институт, другие подруги, заботливые бабушка и отец. Меньше всего Нике хотелось вспоминать свое детство. Нет, она к нам никогда не заглядывала, не звонила, не поздравляла с праздниками. Но я не обижалась, понимала: ей лучше закопать поглубже прошлое.
Дверь в кабинет распахнулась, появилась Ада Борисовна.
– Пожалуйста, не начинай, – поморщилась, взглянув на нее, Лидия Максимовна. – Виола ничего плохого не хочет, она пытается понять, кто и почему лишил жизни наших воспитанниц.
– На днях Борисова неожиданно позвонила мне. Она казалась очень напуганной, попросила о немедленной встрече, – сообщила Хотенко.
– Ты мне ничего не сказала, – удивилась директриса.
– Так тебя десять дней в Москве не было, – напомнила Ада Борисовна, – ты летала в Екатеринбург на конференцию, вернулась вчера ночью.
– Ой, точно, – кивнула Лидия Максимовна.
Завуч села на диван.
– Когда не общаешься с человеком много лет, то, конечно, удивляешься, если он вдруг о тебе вспомнил. Я сняла трубку в своем кабинете и услышала: «Ада Борисовна? Здрассти, это Вера Филиппова». В первое мгновение я даже не поняла, кто это. Молчала и пыталась сообразить, кто меня беспокоит. Из санэпидемстанции? Или из детской поликлиники? Женщина тем временем продолжала: «Мне срочно надо с вами встретиться! Посоветоваться не с кем, а я в беде. Вы меня не узнали? Я Ника Борисова, теперь Вера Филиппова. Помните, я же имя поменяла».
Мне стало понятно: Ада Борисовна, выскочив из кабинета, далеко не ушла, а подслушивала нашу беседу с Лидией Максимовной. И сейчас, несмотря на откровенную неприязнь ко мне, она решила поделиться информацией.
…В интернат Вера приехать отказалась, упросила Хотенко встретиться в шумном сетевом кафе, где посетители не обращают друг на друга внимания.
Ада Борисовна сразу узнала бывшую воспитанницу, та почти не изменилась. Правда, стала дорого одеваться.
– Я схожу с ума, – сказала молодая женщина, – снова начала куролесить ночью. Вдруг опять кого-то захочу убить?
– Глупости, – твердо сказала Ада Борисовна. – Да, в детском возрасте у тебя наблюдались проявления лунатизма, но они бесследно прошли. Пока ты была у нас, никогда не бродила по ночам.
Филиппова передернулась.
– А вместе с Никой Борисовой погребен и лунатизм, – уверенно заявила воспитательница. – Кто тебе сказал про твои ночные прогулки? Супруг?
– Я не замужем, – уточнила Филиппова. – Сама поняла, что дело плохо. Сегодня утром спускаюсь на кухню, а там беспорядок, сок гранатовый отпит из бутылки и выплюнут.
– Ты просто забыла, что вечером его отхлебнула, – улыбнулась Ада Борисовна.
– Но я не стала бы плеваться! А если бы случайно пролила сок, обязательно вытерла бы лужицу. К тому же отлично помню, как, уходя в спальню, я обернулась и увидела, что на столиках пусто, – пояснила Вера.
– Дорогая, ты, наверное, устаешь на работе, вот и чудится всякая ерунда, – попыталась успокоить ее Ада Борисовна.
– А еще я, оказывается, откусила от куска сырой печени, который лежал в холодильнике, – всхлипнула Филиппова. – Прямо зубами отгрызла! Это тоже от переутомления на службе? Вечером пошла спать, в доме никого, кроме меня, не было, а утром обнаружила беспорядок и полусъеденный ливер…
Хотенко растерялась. Вера продолжила:
– Выходит, я снова стала по ночам бродить, а наутро не помню о своих приключениях. Лунатизм вернулся. Ада Борисовна, мне страшно. Рассказать никому не могу, иначе придется сообщить о том, что я сделала с братом. К психотерапевту никогда не пойду: у самой профильное образование, и я знаю, что душевед мне не поможет. Что же делать?
– Прежде всего успокоиться, – велела Ада Борисовна. – Попей травяной сбор, валерьянку с пустырником, делай дыхательные упражнения.
– Я сумасшедшая, – заплакала Вера. – Сначала безумие лишило меня детства, а теперь, получается, я могу потерять все, чего добилась годами упорного труда: работу, карьеру. Вдруг я опять кого-нибудь убью? Тогда меня точно посадят за решетку, потому что я далеко уже не восьмилетка. И никто не может мне помочь!
Ада Борисовна кое-как успокоила Филиппову, но сама сильно встревожилась.
Вскоре Вера снова позвонила ей и на сей раз весело сообщила:
– Я не лунатик! Вечером зашла в туалет первого этажа, гостевой, которым редко пользуюсь, и вижу – круг на унитазе поднят. А в умывальнике волосы. Темные, короткие. И на полу тоже. Понимаете?