Второе условие – бутылка односолодового виски не моложе двенадцати лет, хотя я однозначно предпочитал выдержку от восемнадцати лет.
Я сказал консьержу, что мой багаж прибудет позже, и вернулся на свое пассажирское сиденье. Тэйлор сидел с включенным двигателем, кондиционер работал на полную мощность. Он смотрел, как на экране его мобильного телефона вешалась очередная фигурка человека.
– Томми Тэйлор. С твоими-то размерами с таким именем ходить достаточно стыдно. Маленький Томми Тэйлор – само напрашивается, как думаешь?
Он оторвался от телефона.
– То есть Шеперд ничем не смог вам помочь?
– А кто сказал, что я спрашивал Шеперда?
Тэйлор повел бровью.
– Мне нужен другой отель.
– Зачем? Этот – лучший в городе.
– Я знаю, и для твоих коллег я в нем и живу.
– Вы хотите, чтобы я врал.
– Только если они спросят.
– И, я так понимаю, вы еще не готовы поделиться со мной своим планом.
– Скоро я это сделаю. Итак, ты знаешь, где мне можно остановиться? Мне нужно тихое место, где мое пребывание останется незамеченным и где не задают лишних вопросов.
– Да, знаю.
Тэйлор нажал на педаль, и мы выехали на дорогу. Повернув направо через пятьсот метров, уже через пять минут мы были у железнодорожного переезда. Миновали его и оказались в другой части города.
Дороги здесь были все еще в хорошем состоянии, но уже далеко не так безупречны, как на Мейн-стрит. Здесь встречались выбоины и мусор. Состояние домов соответствовало ожиданиям от достаточно зажиточного района, где живут «белые воротнички». За некоторыми домами ухаживали так, что они были похожи на дворцы: свежая покраска, аккуратно подстриженная трава и флаг, неподвижно свисающий с флагштока безветренным днем. Но были и потрескавшиеся дома с прорехами в черепичной крыше, облупившейся до дерева краской и нестрижеными газонами. Бо́льшая часть домов была в среднем между этими двумя крайностями состоянии.
По обеим сторонам Морроу-стрит располагались бары – двухэтажные серые здания с затемненными окнами. Между ними промелькнула парочка небольших гостиниц и закусочных, но в основном улица состояла из баров. Мы явно находились в темном царстве Игл-Крика. В каждом городе есть такое место, потому что каждый город в нем нуждается. Здесь студенты, которым очень хочется выпить, могут достать себе поддельные документы, а похотливые мужчины при деньгах – снять напряжение. Если вдруг захотелось покурить травку, то вам сюда. Проехав больше половины улицы, мы остановились у небольшой гостиницы. Дверь и оконные рамы были ярко-красными – удар цветом по всеобщей серости. Не менее яркая и эмоциональная вывеска над дверью гласила: «У Ханны». Я вышел из машины, достал лэптоп и сумку, которую Тэйлор тут же забрал у меня, и мы направились к двери.
Было самое начало пятого, на улице не было ни души. Чувствовалось одиночество – как будто стоишь один посреди киношных декораций, которые вот-вот начнут разбирать. Некоторые бары зазывали на «счастливый час» с 17:30 до 19:30. Скорее всего, в этот промежуток времени и начинается некоторое оживление, а к девяти алкоголя будет выпито уже достаточно, и улица по-настоящему загудит. Сегодня, в среду, никакой активности не ожидалось. К тому же вчера вечером в городе произошло жестокое убийство, и жители предпочтут никуда не ходить без необходимости.
Внутри было прохладно, чисто и просторно. Напольная красно-белая плитка была выложена в шахматном порядке. Слегка пахло лимоном. В уголке под лестницей стоял красный кожаный диван. Атмосферу пятидесятых усиливали висящие на стенах черно-белые фотографии с голливудскими звездами: Мэрилин Монро и Тони Кертис, Рок Хадсон и Дорис Дэй, Пол Ньюман, Марлон Брандо. Мы подошли к ресепшен, и Тэйлор нажал кнопку старомодного медного звонка.
– Секунду, – донеслось из задней комнаты. Вышла девушка, которой было максимум двадцать пять, но выглядела она как минимум на тридцать. У нее были натруженные руки и стройная фигура – не от многочисленных часов в спортзале, а от того, что без дела она не сидела.
Большие карие, оленьи глаза, светлые короткие, торчащие волосы. Стригла их она, видимо, сама. Пирсинг в носу и ушах, футболка с группой «Свиньи из помойки». Все было удобно и практично. Было видно, что у нее не было ни единого свободного часа в течение дня. Она не тратила время на парикмахерские, на расчесывание волос. Она просто не тратила время. Его было в обрез.
Я и сам такой же. Тоже хожу нечесаный, со свисающими на плечи волосами. Собраться – значит после душа провести по ним рукой пару раз.
Девушка увидела Тэйлора и улыбнулась, тут же сбросив с себя груз лишних, еще не прожитых лет. На несколько секунд она стала выглядеть на свой реальный возраст. У нее была неброская красота, которой ее пыталась лишить нелегкая жизнь.
– Привет, Ханна.
– Привет, Тэйлор.
– Джефферсон Уинтер, это Ханна Хэйден, – сказал Тэйлор, повернувшись ко мне.
– Ханна, это Джефферсон Уинтер, – повернулся он к девушке.
– Интересное имя, – сказал я. – Ты палиндром.
Она улыбнулась:
– Могу честно признаться – так меня еще никто не называл.
– Уинтеру нужен номер.
– Ему повезло, потому что они у нас как раз есть.
– Люксов у вас нет, как я понимаю? – спросил я.
– Они на третьем этаже, с прекрасными видами.
– Хм. Здание двухэтажное, то есть, видимо, люксов нет.
– Я могу дать вам наш лучший номер. Это не люкс, но в нем есть ванная.
– А шоколадные конфеты на подушке есть?
Ханна удивленно повела бровью.
– Ну, хотя бы батончик шоколадный есть? Просто обедал я давно, и у меня уровень сахара в крови падает.
Она недоуменно взглянула на меня и пожала плечами.
– Шоколадных конфет у меня нет, но батончик я вам найду.
– Тогда договорились.
Ханна оглядела меня с ног до головы и озвучила цену, которая, по моим оценкам, была процентов на двадцать выше, чем их обычный тариф. Я заплатил за две ночи и дал сверху еще сто долларов, развернув купюру так, что Бенджамин Франклин смотрел ей прямо в глаза.
– Я бы очень попросил, чтобы вы никому не говорили, что я здесь остановился.
– Конечно.
Деньги тут же исчезли.
Она дала мне ключ, и Тэйлор взял мою сумку еще до того, как я успел про нее подумать. Он провел меня на второй этаж, по узкому коридору к самой дальней двери. Ханна была права – это был совершенно не люкс. Но номер был чистый, матрас – твердый, и в ванной не было следов инопланетной жизни. Конечно, этот номер не вошел бы в хит-парад десяти лучших, где мне доводилось останавливаться, да и даже в пятьдесят лучших не попал бы, но мне приходилось жить и в гораздо худших условиях.
Шторы были задернуты, чтобы комната не перегревалась. Их блики напомнили мне китайский фонарик. Тэйлор положил мою сумку на кровать, встал и посмотрел на меня.
– Мне нужны ответы, Уинтер.
– Могу себе представить! В противном случае я бы очень в тебе ошибся.
– Серьезно, мне они нужны.
– И ты их получишь. Но сначала мне нужно, чтобы ты мне кое-что принес.
Я быстро зачитал ему список и передал ключи от сенаторского люкса в «Империале». Тэйлор подозрительно сощурился, словно пытался проникнуть в мой мозг.
– Если хочешь, могу все это записать, – предложил я.
Тэйлор недовольно смотрел на меня, не говоря ни слова.
– И переоденься. Форма только мешает.
Окончательно рассердившись, Тэйлор пошел к двери. Уже взявшись за ручку, он оглянулся:
– Когда я вернусь, мне нужны ответы.
10
Дверь захлопнулась, я услышал стихающие шаги Тэйлора. Следующие пять минут я переставлял вещи в номере по своему вкусу. Затем подсоединил к лэптопу динамики и включил опцию воспроизведения треков в случайном порядке.
Комната наполнилась звуками первого действия «Женитьбы Фигаро». Все начинается с того, что Фигаро замеряет место, где встанет его супружеская постель. Моцарт здесь очень игрив, и я всегда улыбаюсь в этом месте. Даже когда все плохо и я не могу отделаться от мрачных мыслей, это произведение всегда дарит свет.
Я позвонил Ханне, попросил ее принести кофе и спросил пароль от Wi-Fi. В почтовом ящике, помимо обычного спама, было письмо от Олина Калани, начальника полиции Гонолулу. И запрос из полиции Нью-Йорка.
Запросы, похожие на нью-йоркский, я получаю ежедневно. Нередко приходит по два или три. Проблема в том, что их всегда больше, чем я могу принять, и получается, что я отказываю чаще, чем соглашаюсь. С этим мне пришлось научиться жить, и это было непросто. Я как тот голландец, который пытался руками закрыть брешь в плотине, только у меня вместо воды – кровь.
По тону письма Калани я понял, что он очень раздражен моей задержкой, хоть и старается держаться вежливо. Пресса подхватила историю с насильником, и теперь новости пестрели пугающими заголовками. Расследование этого дела и так продвигалось плохо, а запугивание людей обещало все осложнить еще больше. Я написал ему короткий ответ с просьбой прислать мне все имеющиеся материалы дела и заверил, что сразу же дам знать, как только у меня появятся какие-то мысли. Закончив с письмом, я зашел на сайт посмотреть счетчик.
Целую минуту я, не сводя глаз с экрана, смотрел на то, как сменялась секунда за секундой, приближаясь к нулю. За это время еще шесть человечков отправились к Создателю. Это была одна из самых длинных минут в моей жизни.
Я отложил лэптоп в сторону, лег на кровать, закрыл глаза и стал перебирать в уме всю имеющуюся на данный момент информацию. На фоне «Женитьбы Фигаро» я думал о «Гольфстриме» и новеньких полицейских машинах, о полицейском отделении маленького городка, предоставившем мне неограниченный бюджет. О свежей краске и сверкающих окнах. Но по большей части я думал о последних минутах Сэма Гэллоуэя, о языках пламени на его коже, о такой медленной и сводящей с ума агонии. Я пытался представить, что он видел в эти последние минуты. Кого он видел.
На данный момент я был уверен в трех вещах.
Во-первых, кем бы ни был убийца Сэма, он очень хорошо интегрирован в местное общество. Он подстраивается под среду, как хамелеон, – это у всех серийных убийц выходит отменно. Они совершенно не выделяются из толпы. Он может быть тем самым незаметным соседом, который всегда помашет рукой при встрече и вежливо поздоровается. Или коллегой, который в прошлом году помог вам с машиной. Может, он вообще ваш друг, к которому вы ходили на шашлык в прошлые выходные.
Неприметность – характерная черта этого типа убийц. Столкнись с ними на улице – ни за что не догадаешься, что это за человек. У них есть жены, дети, работа – полноценная жизнь, которая лишь иллюзия и маска, скрывающая их истинное лицо.
Я прекрасно знал и про иллюзию, и про маску. Мой отец был гениальным иллюзионистом. Пятнадцать убийств за двенадцать лет – и никто совершенно ничего не заподозрил.
Во-вторых, я был уверен, что убийца Сэма сейчас не может думать ни о чем, кроме того, что он сделал. Даже если бы он хотел, он уже не сможет остановиться. Но он отчаянно старался, чтобы сегодняшний день был похож на предыдущие. Сегодня он общается с окружающими так же, как и обычно. И еще более внимательно, чем обычно, следит за тем, чтобы оставаться неприметным.
Все время в голове у него проигрываются вчерашние события – это замкнутый круг из звуков и картинок, которые врезаются в каждую его мысль. Когда он думает, что находится один, он может даже позволить себе на несколько минут полностью погрузиться в эти воспоминания, но все остальное время он следит за тем, чтобы все было как обычно.
И в-третьих, я точно знал, что, если его не остановить, он продолжит убивать.
И еще в одном я был уверен на девяносто девять процентов. Свою информационную бомбу мне придется сбросить на Тэйлора, когда он вернется. И я не знал, как он на нее среагирует. Я надеялся, что он сможет отодвинуть в сторону свои личные чувства и посмотреть на ситуацию объективно. Если не сможет, то мне придется работать в одиночку. Но все-таки я был уверен в Тэйлоре – до этого не дойдет.
Тихий стук в дверь вернул меня к реальности. Я захлопнул крышку лэптопа, встал с кровати и впустил в номер Ханну. Распространяя вокруг себя запах свежесваренного кофе, она поставила поднос на прикроватный столик. На подносе лежал банан. Я посмотрел на него и на Ханну.
– Это не шоколадный батончик.
– Десять баллов за наблюдательность, – улыбнулась Ханна. – Тэйлор мне сказал, что вы профи. Если у вас проблема с уровнем сахара, вам лучше есть фрукты. Это научный факт.
– Но они не такие вкусные.
– Позже вы будете мне благодарны.
Я взял банан, посмотрел на него так, как будто он был орудием пыток, очистил и начал есть.
– Да вы на глазах здоровеете, – улыбка Ханны перешла в ухмылку.
– Мне причитается скидка за номер.
– Ну да, конечно, – засмеялась она.
Я бросил в чашку два кубика сахара и сделал глоток. Кофе даже рядом не стоял с «Блю Маунтин», который подавали на борту «Гольфстрима», но он был крепким и кофеина в нем было достаточно для нужного мне эффекта.
– Вы ведь не обладаете секретом вечной молодости? Вряд ли вы та самая Ханна, с вывески.
Ханна засмеялась. Она здорово смеялась – мелодично и заразительно. Такой смех хочется слушать и слушать. Есть люди, к которым тянет с самой первой встречи. Что-то просто щелкает в нужном месте, пазлы сходятся, и тебе хочется все узнать об этом человеке.
– Это моя бабушка. Она купила это место в шестидесятых годах. Это наш семейный бизнес уже более полувека.
– Ты ведь уже давно знаешь Тэйлора?
– Мы вместе в школу ходили, – кивнула Ханна. – Я училась на пару классов старше.
– Старшие девочки обычно внимания не обращают на тех, кто младше. По крайней мере, в мое время было так.
– Такое ощущение, что вы говорите, основываясь на личном опыте.
– Да, горький личный опыт.
– Как ее звали?
– Элисон Блейн. На два года старше меня.
– И она разбила вам сердце.
– На тысячи кусков. Так как же вышло, что вы вообще узнали о существовании Тэйлора?
– Он был лучшим тэкл-защитником школьной команды по американскому футболу всех времен. И лучше его уже не будет. Он был легендой.
– Все ясно.
Она подозрительно сощурилась и снова стала казаться гораздо старше.
– Вы что-то выведываете, и, кажется, я даже знаю, что именно. Так что лучше будет, если вы напрямую спросите. Конечно, приятно предаться воспоминаниям, но работа не ждет.
– Как зовут Тэйлора?
– А с чего бы это я стала вам рассказывать? Особенно учитывая то, что Тэйлор дал мне пятьдесят баксов, чтобы я молчала.
Я вытащил из кошелька стодолларовую купюру и помахал перед ее лицом.
– Бенджамин Франклин всегда победит Улисса Гранта.
Ханна вырвала купюру у меня из рук.
– Уж это точно!
11
Тэйлор вернулся двадцать минут спустя с маркерной доской размером с него самого и пластиковым пакетом из магазина, свисающим с одного из его мясистых пальцев. Пакет он бросил на кровать рядом со мной. Внутри были разноцветные маркеры и бутылка односолодового виски, оставшаяся в люксе «Империала». Это был тридцатиоднолетний «Гленморанжи». Высококлассный выбор – круче, чем бриллианты. Выбор профессионала.
Я откупорил бутылку, подставил нос к горлышку и глубоко вдохнул. На несколько мгновений я перенесся в холодные, нехоженые места за много световых лет от августовской Луизианы. В нос ударил запах торфа и вереска, холодный колючий дождь бил меня в лицо, а тяжелые грозовые облака нависали прямо над головой. Я вернул пробку на место и поставил бутылку на тумбочку.
Тэйлор был одет в черные джинсы, однотонную черную футболку, черные кроссовки и черные носки. В кобуре на поясе висел «Глок». Не намного лучше, чем было, но все же это был шаг в правильном направлении, пусть и очень маленький.
– Что? – спросил он.
– Ты похож на копа, у которого украли форму.
– Уж получше, чем увядающая рок-звезда в отчаянных попытках вернуть славные дни. Куда ее поставить? – кивнул он на маркерную доску.
– Рядом со шкафом, пожалуйста.
Тэйлор прислонил доску к стене. Поскольку места не хватало, пришлось ставить ее торцом вверх.
– Ответы, Уинтер.
– Как только пройдешь третий тест, так сразу.
– Тест? О чем вообще речь?
– Просто пара вопросов, не о чем волноваться, – сказал я с кислой миной. – По крайней мере, я надеюсь, что не о чем волноваться. Вопрос первый: ты кого-нибудь убивал?
– Что?! Ну конечно, я никого не убивал.
– Вопрос второй: допустима ли ложь в каких-нибудь случаях?
Тэйлор сверлил меня глазами и ничего не говорил.
– Отвечай на вопрос.
– Недопустима.
– А если у маленького Джимми умер любимый щенок и мама сказала ему, что его Скрэппи убежал по радуге, живет теперь на Солнечной ферме и будет до конца дней своих бегать за кроликами и есть рибай-стейк?
– Ну, хорошо, наверное, бывают ситуации, когда ложь допустима.
– И ты сейчас искренне говоришь, ведь так? В данный момент ты же не врешь?
– Ну, хватит! Я вообще не понимаю, что вы тут задумали, но если в ближайшие две секунды вы не начнете объяснять, ищите себе другого дурака и играйте с ним в свои интеллектуальные игры.
– Поздравляю, – расплылся я в улыбке. – Ты блестяще справился с тестом.
Тэйлор покачал головой и пошел к двери.
– Плохой поисковый портрет может испортить все дело.
Тут он застыл, держась за дверную ручку.
– У тебя сейчас миллион вопросов в голове, но есть один самый главный.
Тэйлор смотрел на меня, а я на него. Кивком я указал ему на кровать.
– Садись, давай поговорим.
Тэйлор подошел к кровати и сел.
– Мне нужно было знать, могу ли я тебе доверять, – сказал я.
– Почему?
– Мы дойдем до этого. И еще мне нужно было знать, смогу ли я с тобой работать. В самолете, когда я спрашивал твое мнение о видео, я хотел проверить, скажешь ли ты мне собственное мнение или то, что я хочу услышать. Я терпеть не могу тех, кто всегда со всем соглашается. Затем, в участке, мне нужно было понять, умеешь ли ты думать самостоятельно. Ты знал, что я даю нерабочий портрет, но ничего не стал говорить. Отличный ход, между прочим.