Нет, люди не совсем дураки, но уж больно много о себе мнят. Вот и Разиня — ведет меня на поводке, приговаривая умильно: «Молодец котик, умница ты мой, Штиблетушка», — и невдомек ей, что в действительности не она меня ведет, яко пса позорного, а я сам иду, сохраняя достоинство. Да и никакой я не ее кот, я свой собственный кот.
А вот Разиня — моя. И нет ничего странного в том, что иногда мне приходится и претерпеть от нее. Человека тоже может боднуть коза, так что же ему, человеку, из-за этого не считать козу полезным домашним животным? А что двуногих нам еще приручать и приручать, так это дело обыкновенное. Дайте время, приручим. Коза небось тоже не сразу приручилась.
Ну, прошли мы въездной контроль, повеяло на меня местными запахами. Благодать! Пахнет чужепланетной пылью, земным пыреем и, кажется, Эвольвентой. Эй, двуногое недоразумение, отпусти уже кота! Он погулять хочет. Только, чур, покорми сперва!
Не тут-то было. Как только рассталась Разиня с Дылдой, Сушеным Подлещиком и прочими двуногими придатками к нашему космолайнеру, так ноги в руки — ив гостиницу. Глаза у нее при этом, как у Эвольвенты в брачный период, и неспроста: у Разини шуры-муры с одним пилотом, что ходит в рейсы к Фомальгауту. Иной раз случается, что дни отдыха пересекаются у них именно здесь, на Мю Цефея. «Случается» — это, по-моему, от слова «случка». И весьма бурная, я вам доложу.
Мне — тьфу! Это их дело. Я даже использую его в своих целях: поднимаю мяв, как только эти двое начинают предаваться блуду. Ну и, натурально, меня выгоняют вон, а мне того и надо. Разиня знает: я вернусь, как только покончу со своими делами. Еще ни разу не опоздал к очередному рейсу, между прочим! Ну просто добропорядочный корабельный кот. А я никакой не корабельный — я свой собственный. Захочу — уйду. Обязан я кому, что ли? Ни в коем случае. Имею полное право уйти. А не ухожу, потому что не слабоумный.
В этот раз искомого Разиней пилота на планете не оказалось. Ну-ну. Мне что, я иду себе и в ус не дую. Встречные языками щелкают: «Ух ты, какой зверь! А морда-то!..» Разиня в расстроенных чувствах. А я не упираюсь, не ору и вообще не позволяю себе никакого своеволия, потому что в данный момент толку в нем нет.
В гостиничном номере — иное дело. Обнюхал я все предметы, как заведено, а уже потом голос подал. Как раз, по моим расчетам, Разиня слегка успокоилась и не станет швыряться в меня разными предметами. Так и вышло. Но и мяв мой ей поперек души. Добился: покормила она меня, а когда я поел, но не замолчал — обругала в сердцах и выпустила за дверь. Вот как надо. Учитесь! А впрочем, кому я это говорю! Только очень глупый кот не умеет пользоваться двуногими.
Коридор, холл — и вот я уже на воле. Небо серое, висит в нем кирпично-красное солнце — Гранатовая, видите ли, звезда — и на нервы действует, но я к такому уже привык. Галопом выбрался из человеческого муравейника, травки пожевал, обхожу неспешно территорию. Эй, подружка, где ты?
Неудача. Нашлась Эвольвента, а при ней выводок котят, и она на меня смотреть не хочет. Один котенок меня за хвост лапой тронул, а я стерпел. Как знать, вдруг он мой отпрыск? Окрас, во всяком случае, похож: черный тигровый. А Эвольвента шипит! Конечно, кошки украшают жизнь, но даже лучшие из них чересчур подвержены эмоциям. Пришлось сделать вид, что не огорчен, и потрусить обратно. Ладно, переживем.
Вернулся. В гостиничном холле изобилие двуногих — кто просто так сидит, а кто тянет из стакана через соломинку какую-то отраву. Обратили на меня внимание, а коту тоже иной раз хочется покрасоваться, пусть даже перед низшими существами. Только я лег на ковер у всех на виду, как — бац! Конкурент.
Рыжий и крупный, хотя не крупнее меня, конечно. И тоже небось считает эту территорию своей, несмотря на то, что она моя. Ладно уж, когда я в отсутствии — пользуйся. Но когда я здесь — не попадайся на глаза!
Нахалов учить надо. Вскочил я, издал боевой клич. В ответ конкурент заорал премерзостно. Хвостом себя по бокам хлещет. Но я же вижу: трусит рыжий перед мэйн-куном и удрать готов, только не с позором. Ну так и быть, поори, но, чур, недолго!
Краем глаза вижу: двуногие зашевелились, заерзали азартно на табуреточниках. Табуреточник — это что-то местное, живое. Выглядит как массивная табуретка, умеет лениво передвигаться, перебирая толстыми гнутыми ногами, но больше стоит в неподвижности, а когда двуногий садится на него — принимает форму, удобную седалищу. В местных гостиницах ни стульев, ни кресел отродясь не водилось. Зачем они, если на планете водятся табуреточники?!
У двуногих плебейское развлечение — поглазеть, как два высших существа будут выяснять отношения. Портье недоволен, но на него рукой махнули. Подначки с трибун пошли:
— Эй, тигровый, в челюсть его!
— Не робей, рыжий, встречай прямым справа! Дави верзилу!
— За ухо его куси!
— Ставлю три к одному на тигрового!
— Еще чего! Ставь пять к одному, тогда подумаю.
— В угол зажимай! Эй, секунданты рыжего, приготовьте полотенце! Кажется, это называется у них чувством юмора. Двуногие вообще склонны задирать нос, но своим чувством юмора они особенно гордятся. Было бы чем. К тому же выставлять напоказ свои сильные стороны — вообще глупость. Серьезного врага этим не испугаешь. Да и юмор у них глупый, одно слово — человеческий. Тоже мне, сильная сторона!
Я медленно иду на рыжего. Тот орет, испугать меня думает. Не на такого напал. Двуногие ликуют, предвкушая зрелище.
И вдруг… шуточки и хохот как отрезало, повисли в воздухе проклятья. Это все табуреточники, сколько их было в гостиничном холле, одновременно и не очень-то вежливо стряхнули с себя двуногих и потянулись к выходу. Из людей кто вскрикнул от неожиданности, растянувшись на полу, кто ругается, кто пытается словить убегающего табуреточника, а кто, ничегошеньки не поняв, кричит о землетрясении. Портье призывает к спокойствию, да где там.
Рыжий под шумок удрал. Кинулся я было догнать его и устроить нахалу трепку, но притормозил. Самому любопытно стало. Слыхал краем уха, что такое здесь иногда случается, но сам не видел. Двинулся я за табуреточниками. А они знай себе идут сквозь мембранную дверь, вытянувшись в колонну, а за дверью разбредаются кто куда. И ведь чую: довольны табуреточники жизнью в крайней степени!
Как чую? Вам этого не понять, если вы не кот. Собака еще могла бы понять, они худо-бедно ощущают настроение двуногих. Ну и всяких прочих тоже. С котами им, конечно, не сравниться, куда им, рабам наших рабов.
Увязался я на улице за одним табуреточником и даже о рыжем конкуренте забыл. Идет табуреточник, ногами переступает. По тротуару идет, под механические повозки не лезет. Как я и думал, двинулся он к городским задворкам, но, конечно, не в сторону астровокзала, а поближе к дикой природе. А навстречу ему — глядь! — сразу несколько табуреточников. И откуда только взялись? Вовсю поспешают. Притормозили возле моего, молча посовещались о чем-то — и чуть ли не галопом к гостинице! В дверь ломятся. Мембранная дверь с них пыль счищает, так что портье даже не шевелится — знает, что новые сидячие места в протирке не нуждаются. А по какой причине произошла замена «мебели» — то портье не интересует. Мол, так и надо. Дурак.
Подошел я тогда к табуреточнику, понюхал его, вибриссами потрогал да и потерся о его ножку, устанавливая контакт. Мысли его уловил и все понял. Не мы одни используем двуногих, в то время как те уверены, что это они используют нас. Табуреточники поступают так же, только их не миска с кормом интересует, а эмоции двуногих. Уважаю! Не конкуренты они нам, коли жаждут от двуногих того, в чем мы не нуждаемся. Подпитается табуреточник эмоциями какого-нибудь туриста, присевшего на него отдохнуть, насытится да и пойдет себе усваивать корм, телепатически дав понять собратьям: занимайте, мол, мое место. А некоторых из них двуногие увозят на другие планеты, чтобы и там было на чем посидеть, так что табуреточники мало-помалу распространяются по Вселенной. Совсем как мы.
«Привет, сиденье», — невербально сообщаю я табуреткоподобному собрату, и он отвечает мне:
«Привет, хвостатый. Спасибо тебе».
Я сразу понял, за что спасибо. Ну какие могут быть эмоции у двуногих, ожидающих чего-то в холле? Ленивые, вялые. Никакой питательности для представителей местной цивилизации ходячих табуреток. То ли дело буря эмоций под шоу, которое устроили мы с рыжим! Это же для табуреточников истинный пир, деликатесы в огромном количестве!
Ну и пожалуйста. Один раз не жалко.
«Как насчет регулярных выступлений?» — деловито интересуется табуреточник, уловив мои мысли.
«Рассмотрим, — отвечаю я тактично, но уклончиво. — Вообще-то мой народ уважает регулярность только в еде и сексе».
«Согласен и на нерегулярные, — телепатирует он. — Размер и форму оплаты обговорим позже».
«Согласен и на нерегулярные, — телепатирует он. — Размер и форму оплаты обговорим позже».
И побрел себе в свою сторону, пошатываясь от сытости, а я побрел в свою.
Нахлынула было досада — и прошла. Ну в самом деле, неужели мы, кошачьи, одни такие? Другим вот тоже хватило разума воспользоваться двуногими. И знаете, я уверен, что нам с табуреточниками хватит ума поделить взимаемую с двуногих пользу к обоюдному удовольствию. И даже многократно преумножить ее, как водится у всех разумных. Но это потом. Сейчас главное то, что мы нашли и поняли друг друга.
А двуногие пусть себе ищут братьев по разуму, почем зря бороздя галактические просторы. Вряд ли они когда-нибудь найдут братьев по такому, с позволения сказать, разуму, какой у них.
Да им, по-моему, и не надо.
Чарли Розенкранц
УГРОЗА ГАЛАКТИКЕ
Одним прекрасным апрельским утром «Боинг-757», летевший из Лас-Вегаса, заходил на посадку в международном аэропорту Хьюстона, когда часть днища дезинтегрировалась. Из-за ударной волны и исчезновения части корпуса контакт с беспощадной поверхностью Земли получился преждевременным, почти у самой взлетной полосы.
Тремя милями южнее местный житель, который только что закончил кашлять на своего начальника в сотовый телефон, изображая грипп, ехал вместе с двумя приятелями и своей собакой Спартаком на ралли, когда его внедорожник испарился. Спереди остался только радиатор и все, что было после него. Сзади выжили одно большое колесо и половина детали из сверкающего красного металла и искрящегося хрома, ну и треть бензобака. Произошло извержение бензина, которое подожгло парикмахерскую и воспламенило улыбающуюся картонную фигуру мэра, претендовавшего на переизбрание.
К северу от этого места бродячий цирк, который в тот момент стоял на месте, лишился одного из своих трейлеров, когда сферическая область пространства диаметром в восемь футов волшебным образом исчезла. Оставшиеся концы трейлера разнесло в разные стороны, в результате чего была уничтожена парочка цирковых шатров, но в этом случае возгорания не случилось.
В центре города женщина-медиум, общающаяся с животными, как раз закончила описывать глубокое чувство потери и ненависти к самому себе, связанное с чрезмерным желанием царапать все подряд, и собиралась получить плату за свои труды, когда ей пришлось вместе с ее колдовством покинуть земную твердь. Восьмифутовая сферическая зона сублимации, в которой твердые тела мгновенно превращались в газ, также стала причиной несчастного случая с люстрой в квартире снизу. Хотя ближайшие окна и взорвались, большая часть тепла и разрушительной силы необъяснимо исчезли вместе с прорицательницей. Паника нарастала по мере того, как сотни подобных случаев происходили по всему Хьюстону один за другим. Но паника не ограничивалась одним лишь Хьюстоном или даже великим штатом Техас. То же самое происходило во всех остальных штатах — и во всех странах мира.
Люди, державшие Эндрю Харрисона с обеих сторон, почти несли его по туннелям. Наконец они добрались. Сквозь звук сердцебиения, стучащий в ушах, как отбойный молоток, он услышал, как стальная дверь со стуком встала на место. Под ногами ощущалась вибрация.
— Ты чуть не вырвал мне руку, — сказал он, бросив сердитый взгляд на человека слева.
— Простите, мистер президент. В следующий раз я буду осторожнее.
— В следующий раз? Запиши: следующего раза не будет! Президент осмотрелся. Бункер был обширным, но в то же время казался сжатым, как будто президента привели в сарай на заднем дворе рядом с гаражом. Никогда еще жилье, стоившее налогоплательщикам так много, не казалось столь неприглядным, столь второсортным. Президент подошел ко второму человеку из спецслужбы, который сидел перед компьютером за столом для переговоров. Этот человек клевал клавиатуру пальцем правой руки и разговаривал с рукавом левой.
— Что, черт возьми, происходит?
— Мы не знаем, мистер президент. Какое-то нападение с использованием высоких технологий. Взрывы, или дезинтеграция, или… мы не знаем, что делается, но это происходит по всей стране.
— Что значит «по всей стране»?
— Везде, сэр. Тысячи случаев. Так много, что мы даже не можем их сосчитать. Отчеты приходят из всех городов США.
— Господи, — колени согнулись, как поливочный шланг, в который перестали подавать воду. Президент упал на стул. В последние несколько минут хаоса ему успели сообщить только о необъяснимых взрывах в Вашингтоне, один из которых произошел на тротуаре перед Белым домом.
— Кто это производит?
— У нас нет ни единой зацепки, сэр.
— Немедленно приведите сюда Суика. И найдите директоров ЦРУ и ФБР, — он пересел на другое место и схватил телефон: — Это Харрисон. Дайте мне Макнаба. Сейчас же.
Министр обороны вышел на связь:
— Энди, ты в порядке?
— Что происходит? — президент требовал, забыв о любезностях. — Кто нас атакует?
Первым ответом была тишина. А второй прозвучал так:
— Мы не имеем ни малейшего представления.
— Что?! И это все, на что ты способен?
— Послушай, Энди. Этим занимаются несколько тысяч человек. И люди из всех остальных ведомств, которые могут хоть как-то помочь. Тем не менее… ничего. Повсюду гибнут люди и здания, но ничто не указывает на то, как и почему это происходит.
— Ерунда! Мне нужны ответы. Кто способен на такое?
И снова молчание. Затем вялый ответ.
— Никто. Размах бедствия превосходит все, что мы когда-либо считали возможным.
Руки Харрисона похолодели, даже несмотря на то, что шее стало теплее. Он почувствовал, как в нем растет желание обидеть старого друга — наорать, чтобы облегчить боль, задушившую мысли. Однако сделать этого он не успел.
— Минуточку, Энди. Мы получаем кое-какие данные. Подожди. Когда министр обороны Макнаб вернулся к трубке, его голос дрожал.
— Мистер президент, — начал он. Формально. И это было нехорошо. — НАСА и войска противовоздушной обороны сообщают, что Землю берут в кольцо неопознанные объекты.
Понимая, что происходящему теперь кое-как нашлось объяснение, Харрисон склонился над столом, словно застывшее изображение полной беспомощности. Факты продолжали поступать: предположительная высота полета вражеских кораблей — восемьсот миль, обнаружено семнадцать объектов, слишком далеко для ответного удара, причиной разрушения являются испаряющиеся сферические области пространства, диаметр зоны поражения от восьми до пятидесяти футов, аналогичные отчеты поступают из всех стран, принцип воздействия неизвестен, количество атак уже исчисляется сотнями тысяч, предположительно миллионами, никакого принципа или видимых причин, города и страны погружены в хаос.
Телефонная трубка, казалось, стала тяжелой ношей. Силы покинули президента вместе со способностью мыслить. Его порыв никогда не сдаваться, никогда не отступать в бою был забыт. Во время этого беспомощного оцепенения он представил себе конец своей жизни, своей семьи и всего человечества. Министр обороны, испуганный и беспомощный, спросил, есть ли у него какие-нибудь предложения — снова не то, что президент хотел бы услышать.
Он не сказал ничего. Все, что он мог сделать, — это подумать, как сказать «мы сдаемся» на том инопланетном языке, на котором изъяснялись нападающие, если, конечно, у них вообще был язык.
Директор ФБР была ранена. Ее задело осколком стекла во время одной из атак. Директор ЦРУ, сообщивший по телефону, что он заболел, продлил таким образом отпуск, который проводил в своем втором доме в Истоне, штат Мэриленд, и больше о нем не было слышно.
Два аналитика ЦРУ, Киммелс и Бликс, сосредоточенно изучали отчеты на своих портативных компьютерах, периодически бросая нервные взгляды на президента. Он смотрел на них с подозрением. Они должны быть надежны, эти аналитики, раз быстро продвинулись по карьерной лестнице, но в данный момент президентом владела паранойя. Окружающие не давали ему ответов, а ведь это было их основной обязанностью.
К тому же разговоры с лидерами других держав оказались не полезнее болтовни с телефонистками налоговой службы. Русские, китайцы и руководители НАТО сказали только, что их постигла та же участь. Все они соглашались с тем, что нужно твердо сопротивляться агрессии и не отступать ни на дюйм. Бесполезные заявления.
Президент посмотрел направо.
— Мне нужно выйти в эфир и выступить с обращением. Надо их успокоить… Если мы переживем все это, если нас всех не зажарят, люди отвернутся и поджарят меня на избирательных участках в следующем ноябре.
Его бледный спичрайтер кивнул и уставился в пустой блокнот. Три телевизионных экрана, висевших на стене, показывали мигающие картинки — бесконечные сообщения о большом количестве малых разрушений по всем континентам. На одном из каналов брали интервью у горожан. Какая-то женщина говорила: