– Городецкий! – радостно воскликнул он. – А говорили, ты с шефом куда-то умчался!
– Уже вернулся.
Лас посерьезнел, видимо, вспомнив, что происходило в школе менее двух часов назад.
– Как дочь?
– Все хорошо.
– А жена?
– Нормально. Справились.
Лас кивнул.
– Обязательно поставлю свечку нашему святому покровителю…
Я к религиозному просветлению Ласа относился хорошо, даже с симпатией. Но тут меня что-то торкнуло.
– Кому? – спросил я с подозрением.
– Илье. Илье Муромцу.
– Чей он покровитель?
– Ну… Нас. Иных.
– Это тебе священник сказал? – поинтересовался я.
– Нет, я сам соотнес. Воин. Боролся с нечистью. В детстве страдал параличом. Был излечен и инициирован тремя калеками-прохожими.
– Каликами! Перехожими!
– Да, извини, – не смутился Лас. – Но остальное-то верно.
– Поставь, – кивнул я. – Не вопрос… Что тут, в школе?
– Ну, приводим все в порядок потихоньку, – сказал Лас со скромной гордостью. – Меня, между прочим, поставили руководить операцией. Потому что я в этой школе когда-то…
– Учился?
– Нет, пение преподавал. На самом деле ничего не преподавал, просто мы с друзьями под этим соусом место для репетиций своего ансамбля имели… Так что место знакомое! Справляемся! Дети учатся, учителя учат, таджики делают ремонт, целители спасают раненых…
– Раненых?
– Ну да. Вампир-то порезвился. Он действительно вас спас?
Я кивнул. Лас озадаченно покачал головой.
– Дела… Нет, вначале он тут не церемонился. Ранил охранника. Потом пробежал по классам, соснул кровушки…
– Что? – тут уже растерялся я.
– Восемь детишек! У всех по чуть-чуть, правда. Может, перед боем готовился?
– Может, – сказал я задумчиво.
– Вообще не понимаю я этих вампиров, – вздохнул Лас. – Это в Средние века, допустим, если хочешь пососать свежей кровушки, без сифилиса и чумы, да чтобы еще без оспин, шрамов и вони, – только на детях и стоило кормиться. Нехорошо, конечно, но разумно! А сейчас, в наши дни, сосать кровь у детей? Там же сплошная химия! Все эти малоалкогольные коктейли! Никотин! Бургеры из пальмового жира! Дикое количество сахара из «колы»! Химические наркотики! Курительные смеси из укропа и петрушки! Прививки! Сплошная отрава!
– И кого бы ты порекомендовал? – спросил я. – Ну, если вдруг заделаюсь вампиром?
– Я этот вопрос для себя обдумывал, – кивнул Лас с совершенно серьезным лицом. – Сейчас наиболее правильной пищей был бы гражданин, занимающийся умственным трудом, в возрасте тридцати – сорока пяти лет. То есть он уже свое перебесился, здоровье не позволяет много безобразничать, в то же время еще не такой старый, чтобы набрать токсинов.
– Даже не знаю, что тебе сказать, – признался я. – Лучше сменю тему. Мне нужен седьмой «А».
– То есть тебе нужен Иннокентий Толков? – ухмыльнулся Лас. – Мы его не заколдовывали, свой же парень, Иной. Он на первом этаже, в медпункте.
– Что с этим оболтусом? – поморщился я.
Наверное, я не слишком справедлив к парню, но мне не нравилось, как часто он в последнее время общается с Надей.
– Да все с ним в порядке. Помогает нашему доктору в меру сил. И парню практика, и нам чуть легче.
* * *Иннокентий Толков и в самом деле ассистировал нашему доктору. Был он облачен в слишком большой для него белый халат и относился к своему занятию со всей серьезностью.
Иван как раз заканчивал обрабатывать ранки на шее совсем мелкого пацаненка, едва ли не первоклассника. Мальчишка был словно из какой-то детской книжки – большеглазый, длинношеий, с растрепанными светлыми волосами, тихо сидел на медицинской кушетке, склонив голову набок, чтобы доктору было удобнее осматривать его шею. В общем, сплошное умиление, а не ребенок. По жизни, похоже, он был совершенно заводной, баламут и егоза, кошмар родителей и головная боль педагогов. Но сейчас, под заклинанием, мальчик сидел тихо, почти не моргая, и слушал доктора.
– И тогда ты вцепился Лене в шею и исцарапал до крови, – говорил Иван. – А она в ответ вцепилась тебе и тоже исцарапала. И учительница отвела вас в кабинет к доктору. Вы помирились. Учительница сказала, что если родители будут жаловаться, то вас обоих выгонят из школы, и Лену, и тебя. Пластырь!
Иннокентий подал пластырь. Увидел меня, вздрогнул, кивнул. Иван ловко заклеил мальчишке шею и хлопнул по спине:
– Беги в класс, Цезарь. Учительница тебя ждет.
– Царапины? – с сомнением спросил я, пожимая Ивану руку.
– Укусы все поверхностные. – Иван пожал плечами. – Я бы даже сказал, что в большинстве случаев артерии и вены не были проколоты, пара капель капиллярной крови, и все… Я еще чуть-чуть подзатянул ранки, теперь можно списывать на детскую потасовку.
– Значит, кусали их не ради крови, – сказал я.
– Ну да. Кусали ради укуса. – Иван вздохнул. – Безумие какое-то… Я могу чем-то помочь?
– Мне нужен список всех укушенных, – сказал я. – Фамилия-имя-отчество. Желательно – в том порядке, как их кусали.
– Ну, ты усложняешь. – Иван покачал головой. – Ну… Попробую. Судя по местонахождению укушенных, вампир шел от дверей, периодически заходя в классы и кусая детей… Дай мне полчаса-час.
Я кивнул.
– Да не вопрос. Скинь мне список на мобильный, ладно? И еще – я заберу Кешу.
– Если он не против. – Иван посмотрел на парнишку: – Спасибо за помощь.
– Вам спасибо, дядя Иван, – ответил Кеша, стягивая халат. – Было интересно.
За годы, прошедшие с того момента, когда я его впервые увидел, Иннокентий Толков сильно изменился. Когда я его увидел в первый раз, это был катастрофически толстый, потрясающе некрасивый и плаксиво-истеричный ребенок. Ну, бывают такие дети, что уж говорить.
Сейчас Кеше было четырнадцать. Он был почти ровесником Нади, но учился на класс младше. Он оставался полным, наверное, это навсегда, но уже не столь несуразно толстым – вытянулся и «перерос». Некрасивость его тоже никуда не делась, но каким-то удивительным образом переплавилась в то, что женщины смущенно называют: «по-мужски красив». То есть понятно было, что красавцем он никогда не станет – но бабы на него заглядываться будут. Такой казус очень часто бывает с актерами, особенно русскими и французскими…
Ну и о плаксивости больше вспоминать не стоило. Очень серьезный, собранный парень. Очень взвешенно говорящий. Пророк! Жаль только, что Надя с ним чересчур крепко задружилась…
– Буду, – сказал он, подходя ко мне и протягивая руку.
– Что «буду»? – спросил я, здороваясь.
– Мороженое. Вы же хотели спросить, буду ли я мороженое? Мороженое, зимой – конечно, буду!
Я засмеялся.
– Кеша! Вульгарные предсказания – это не твой профиль. Ты пророк.
– Ну так вульгарный предсказатель и не сможет предсказать слова Высшего, – отпарировал Кеша. – Пойдемте, дядя Антон, я знаю рядом хорошую кафешку.
– А почему ты не спрашиваешь, как там с Надей дела? – укоризненно спросил я, пока мы шли по двору школы.
– Зачем? Я знаю, что с ней все в порядке.
* * *Я тоже взял себе мороженое и чашку кофе. Кафешка была несетевая, уютная, здесь даже делали свое мороженое в итальянском стиле – мягкое, с фруктовыми наполнителями. Мне сладкого не хотелось, я пил кофе. Иннокентий с явным наслаждением поглощал фисташковое мороженое – похоже, он не часто себе позволял такую калорийную пищу.
– Ты сам-то помнишь пророчество? – спросил я.
– Нет. – Он поморщился. Это явно был неприятный момент – пророки редко запоминают то, что говорят. – Но я потом его прослушал. – Кеша облизнул ложку и начал цитировать: – «Пролито не напрасно, сожжено не зря. Пришел первый срок. Двое встанут во плоти и откроют двери. Три жертвы, на четвертый раз. Пять дней остается для Иных. Шесть дней остается для людей. Для тех, кто встанет на пути, – не останется ничего. Шестой Дозор мертв. Пятая сила исчезла. Четвертая не успела. Третья сила не верит. Вторая сила боится. Первая сила устала».
– Все верно, – сказал я. – Поможешь расшифровать?
– Почему я, дядя Антон? – искренне удивился Кеша. – У меня опыта совсем нет. Уровень вроде как высокий, но я же только учусь.
– Потому что я тебе доверяю. Потому что ты однажды выдал очень и очень важное пророчество. Потому что мы друзья. Потому что тебе нравится Надя.
Кеша слегка смутился. Не покраснел, не начал отводить глаза, но смутился. Однако ответил достойно.
– Мне очень нравится Надя, дядя Антон. И мне кажется, я ей тоже нравлюсь. Мы хотели с вами об этом поговорить. Через пару лет.
Я вздохнул. Почувствовал, что теперь моя очередь смущаться… И хорошо бы не покраснеть!
– Давай через… э… года через четыре-пять… Может, даже лучше шесть.
– Хорошо. – Подросток не стал спорить. – Но все-таки? Вы можете любого прорицателя или пророка позвать. Глыбу позовите, он умный дядька, он у нас спецкурс ведет…
– Понимаешь, Кеша, мне кажется, что в данном случае не нужно очень много знаний и ума. Наоборот, они будут отвлекать. Вот твердое знание основ – необходимо. И тут ты прекрасно подходишь, по спецкурсу у тебя одни пятерки. Рассказывай, как все было.
– Я сидел на уроке, – ответил Кеша. – Потом накатило… Впал в транс. У меня теперь вот… – Он засунул руку под рубашку и достал маленький диск, висящий на цепочке словно брелок. – Это записывающее устройство. Я очнулся, на меня все смотрят, хихикают. Ну, обычное дело… Сбрендил, кургу несет, рука-лицо… Я всех усыпил. – Кеша улыбнулся. – И стер всем память последней минуты. Стандартная процедура для пророков, все по учебнику, но я первый раз… Потом прослушал запись. Позвонил в Дозор, перегнал файл. Мне сказали, что я молодец, но что это было массовое пророчество. Ну… Я дождался, пока все очухались. Сидел дальше на уроке. Думал, что это за жесть такая… И тут по Сумраку словно судорога прокатилась… – Кеша поморщился. – Во дворе что-то жахнуло. Я попытался сквозь Сумрак посмотреть, ничего не увидел, только синий мох расползался во все стороны. И тут раз… И меня накрыло. Когда у Нади заклинание сработало. Потом очнулся – надо мной стоит Темный. Смотрит так мрачно, потом говорит в телефонную гарнитуру: «У меня тут Иной, первый уровень. Светлый…» Ну, помог встать. В общем, без обид.
– А обдумать пророчество ты успел? – спросил я, болтая ложкой растаявшее мороженое. В кафе было тепло, обилие растений и грамотно выстроенный свет создавали ощущение летнего дня. Только за окнами начинало смеркаться, было серо и холодно. Начинал идти снег.
– Дядя Антон, я не волшебник, я только учусь, – предупредил Кеша.
– Принято. Говори.
– Ну, все эти цифры – они антураж. Они, конечно, чего-то значат. Но по большому счету – просто для красивости. Пророчество должно звучать грозно и загадочно, это нам Сергей Сергеич всегда говорит.
– Хорошо. – Я кивнул. – То есть мы учитываем, но не зацикливаемся на всех этих двоих-четверых…
– «Пролито не напрасно, сожжено не зря», – начал Кеша. – Я думаю, это жертвоприношение. Пролили кровь. Сожгли кого-то. Ну, начало пророчества обычно довольно внятное бывает и обычно говорит о плохом…
– Хоть бы раз услышать пророчество о хорошем, – вздохнул я.
– Бывают! – утешил меня Кеша. – Дальше там что? «Пришел первый срок…» Это тоже курга.
Кеша уже второй раз употребил это слово, и я не выдержал, поправил:
– Пурга.
– Не, пурга – это когда просто чушь говорят, а курга – когда чушь полная, вредная или для отвлечения внимания.
– Я отстал от молодежного сленга, – признал я. – Курга, значит?
– Курга, – уверенно сказал Кеша. – Пришел срок – и пришел. Идем дальше – «двое встанут во плоти и откроют двери». Ну, это пурга. Наверное. Про тех двух спятивших дозорных, да? Тоже мне ценная информация… Потом «три жертвы, на четвертый раз». Вы, наверное, думаете, что это про вас? Надя, мама Надина, вы… Да не факт! Кто угодно может быть. Никак четко не привязано. Если бы было «Нулевая и двое Великих, ее родители…»
– Такого не бывает, – вздохнул я. – Хорошо, ты меня чуть-чуть утешил. Но только чуть-чуть. Они шли к Наде, напали на нее, увидев нас – радостно переключились. Надя точно в списке этих трех жертв. Возможно, что и мы.
– Я хотел вас немного утешить, – признался Кеша. – Ну да… Наверное, все-таки про вас.
– Кеша, давай без утешений. Мы не дети.
– «Пять дней остается для Иных. Шесть дней остается для людей. Для тех, кто встанет на пути, – не останется ничего». Тут все ясно, да?
– Только один вопрос. Пять дней начиная с чего?
– С момента четвертой попытки вас убить, – сказал Кеша тихо. – Если убьют.
– И тогда все погибнут? Вначале Иные, потом люди?
– Да, – поколебавшись, сказал Кеша. – Тут хоть прямо и не сказано про смерть, но общая тональность и использование разрядов, особенно цифр пять и шесть…
– Оставь детали, я тебе верю, – сказал я.
– «Шестой Дозор мертв», – Кеша задумался. – Дядя Антон, вот это на самом деле самое важное. Самое-самое. Шестой Дозор.
– Почему?
– Потому что тут асимптота в точке перегиба, это значит…
– Верю! – Я вскинул руки. – Верю, Кеша.
– Шестой Дозор – это что? – спросил мальчик с любопытством.
– Ну, Ночной и Дневной Дозоры – это первый и второй, – сказал я. – Третий Дозор – Инквизиция. Четвертый Дозор – это органы СМИ. Пятый Дозор – это как пятая колонна, тайная организация внутри Дозоров… Шестой – о, ты спрашиваешь меня про Шестой Дозор…
У Кеши округлились глаза.
– Да шучу я, – вздохнул я. – Никто никогда не называл Дозоры цифрами. Есть пара дурацких шуток, но не более того. Шестой Дозор – полная бессмыслица.
– Должен быть смысл! – строго сказал Кеша. – Честное слово! У пророчеств есть законы!
– Хорошо, я буду думать.
– «Пятая сила исчезла. Четвертая не успела. Третья сила не верит. Вторая сила боится. Первая сила устала». – Кеша развел руками. – Тут совсем непонятно, дядя Антон. Может, смысл и есть. А может быть, пурга или курга. Просто чтобы пророчество красиво звучало.
– Выходит, в сухом остатке – только Шестой Дозор, – сказал я. – Единственный хвостик, за который можно уцепиться.
Кеша виновато кивнул.
– Извините, дядя Антон… Я завтра спрошу Глыбу на уроке.
– Спроси. – Я встал, положил на стол деньги. Официантка, давно уже раздраженно смотрящая на нас (взяли два мороженых и кофе, сидели целый час), двинулась к нам от стойки. – Пойдем, я тебя отвезу домой.
– Да я сам, на метро…
– Нет, Кеша. Мне спокойнее будет. И все равно сейчас делать нечего, у меня одна встреча вечером, до нее… Кеша?
Иннокентий Толков стоял покачиваясь и слепо глядя на меня. Зрачки его медленно расширялись, глаза чернели, превращаясь в зловеще поблескивающие красными искрами провалы. Лицо побледнело, на нем проступили бисеринки пота.
Я замер. Не надо мешать пророку, когда он впал в транс. На ногах он скорее всего удержится. Может быть, это будет уточнение пророчества? Такое случалось. Или еще одно?
Глаза Кеши вдруг сузились, налились янтарной желтизной. Зрачок схлопнулся, расширился – и стал вертикальным. Я вздрогнул. Официантка, так не вовремя ринувшаяся за деньгами и оказавшаяся рядом, ойкнула.
– Антон, – сказал Кеша, глядя на меня. – Раз – отрока возьми с собой. Два – поспеши домой. Три – не тебе решать. Четыре – я приду опять.
Это не было похоже на пророчество. Это было похоже на то, словно пророка заставили говорить – и перехватили управление. Какие-то внешние формы, построение фраз – это было от пророчества. Содержание… Содержание было совсем иным.
– Что за нелепица? – воскликнула официантка плачущим голосом. – Не подобает приличным людям так вести себя!
– Простите великодушно, – ответил я, борясь с искушением добавить «сударыня». – Но это всего лишь детское баловство. Простите великодушно, примите за беспокойство…
Официантка чопорно кивнула, сгребла со стола деньги, приняла из моих рук тысячную купюру – и удалилась.
Стремление говорить велеречиво и старомодно – в меру понимания человеком и велеречивости, и старомодности – характерный признак близкого выброса Силы. Но каков должен был быть выброс, чтобы он подействовал на меня, Высшего? И почему я его не заметил никаким другим образом?
Взгляд Кеши медленно просветлел. Он потряс головой. Удивленно посмотрел на меня.
– Дядя Антон… Я пророчествовал? Второй раз в день?
– Нет, парень, ты нес полную кургу, – сказал я. – Пойдем.
– Домой? – робко спросил Кеша.
– Ко мне домой. Считай, что я тебя позвал в гости. Позвони матери…
– Она в Париже. С… – Кеша запнулся. – С мужем. Ну, как бы отчимом. Григорий Ильич его зовут.
– Как бы? – не понял я, беря у гардеробщика свое пальто. И наложил на нас с Кешей «сферу невнимания» – не стоит всем слушать наши разговоры, уж очень они странные.
– Это я их свел. – И вот тут Кеша впервые смутился. – Год назад. Подумал, ну что я такая скотина неблагодарная, мама ни с кем близко не сходится, все со мной, а она же еще не старая и могла бы сыскать в жизни свое счастье, возможно – даже родить мне брата или сестру. А дядя Гоша – хороший дядька. Добропорядочный, неглупый, обеспеченный. Вот, увез мать в Париж годовщину свадьбы отмечать. И меня звал, но я наотрез отказался, дабы не смущать их.
Кеша натянул куртку, застегнулся и искренне добавил:
– Я, наверное, его готов считать отцом. В некоем общечеловеческом смысле. Тем более что он искренне обо мне заботится… считая, что это мне нужно, пытается выступить образцом мужчины, которому я мог бы следовать в дальнейшей жизни. Это благородно и заслуживает отношения как к отцу. Но увы, это слишком нелепо, учитывая обстоятельства. К прискорбию моему, я сам свел его со своей матушкой… Тьфу! Почему я так говорю?
– Мощный выброс Силы. Он влияет на подсознание, – пояснил я.
– А! Вспомнил, нас учили! – обрадовался Кеша.
Мы забрались в машину, я включил мотор, поставил обогреватель на максимум.
– Так что со мной было-то? – спросил Кеша, шмыгнув носом. – Если я не пророчествовал…
– Тебя использовали как транслятор, – объяснил я. – Через тебя говорили со мной.