Чужая земля
Дорога
День второй
Сержант пришел в себя от того, что что-то больно толкало его в щеку. Очень больно. Потом пришла мысль — где это он сумел так нажраться, что аж себя не помнит? В Афганистане был сухой закон, пиво конечно можно было — но тоже в очень умеренных дозах и пропорциях. А он — нажрался буквально в дрова…
Ощущение было такое, как будто ты встал после долгого, но тяжелого, не дающего отдохновения сна. Распухший язык едва помещался во рту, перед глазами — какой-то ящик, голова — как чугунная. Мыслей — никаких. Кроме той, что ему влетит и влетит капитально. Впрочем — его наверное взяли на какую-то миссию, чтобы протрезвел — подальше от глаз начальства…
Он попытался лечь поудобнее, чтобы ящик не тыкался в морду — и обнаружил, что связан по рукам и ногам.
Хаджи, мать твою!
Осознание этого было как холодный душ, как ведро ледяной воды за шиворот. Если он попал в плен к моджахедам… то дело дрянь. Даже если они не знают, кто он, в каком подразделении служит — все равно — приехали. Последнее, что доводила до них разведка — моджахеды собирались захватить кого-то живьем, доставить в Пакистан, установить веб-камеру — и в прямой трансляции в Интернете показать всем правоверным, как с неверного снимают заживо кожу. Что придумают местные хаджи — неизвестно, но вряд ли что-то менее мучительное. Попасть в плен — было самое страшное в Долгой войне, что для одной стороны, что для другой.
Возможно, кто-то другой и запаниковал бы. Но не Сосед — Сосед искал возможность высвободиться, или хотя бы подороже продать свою жизнь…
Плохо то, что с ним Чамберс. В одиночку — с его бородой и знанием намазов — возможно, удалось бы проканать за пакистанца, за пакистанского офицера, многие из которых в Сандхерсте или за британского мусульманина. Если даже штаны снимут… это его не выдаст… понятно, в общем. А пакистанского офицера не тронут, многие из этих ублюдков получают деньги и оружие от пакистанской разведки, у многих семьи на той стороне — и рисковать не будет никто. Узнав, что убили пакистанского офицера — остальные церемониться не будут, устроят зачистку и вырежут всю семью под предлогом того, что в доме была явка террористов, и им там оказали сопротивление. Только так… это мы с ними возимся, а надо вырезать под корень…
Но это — если он в Афганистане. А если нет — то где?
Чамберс… Хватит ли у него ума молчать… За ошибку одного кончат обоих, тут это ни разу не заржавеет. Ублюдок… если выпутаемся, своими руками убью. Взяли тепленького…
Хотя… и он тоже хорош, должен был соображать. Выносной пост… или не дрыхнуть всю ночь, хрен знает, что будет потом. Понадеялся на гражданского… вот и получай теперь.
Мотор мерно, без надрыва гудел. Машина шла по дороге либо по степи. Передачи не переключались, шли ровно…
Даже если он у мусликов — не факт, что его убьют. Бывает всякое. Даже в Афганистане — в некоторых местах американца на куски порвут — а британца нет. Помнят Империю. Некоторые племенные вожди — даже думают, что королева Виктория до сих пор у власти.
И стыдно становится при этом — во что превратилась страна по сравнению с ТОЙ Британией…
Передача переключилась вниз, машина дернулась, двигатель взревел. Его гул стал надрывнее, с хрипом — они свернули с дороги и куда-то ехали, туда, где почва тяжелее. Передача переключилась еще раз…
Так, проверить, все ли в порядке. Интересно — как его взяли, он же спит очень чутко, его учили. Просто так не возьмешь, даже спящего. И тем не менее взяли. Какой-то химией что ли оглушили — во рту как насрали? Или — просто прикладом по башке…
Он стал прислушиваться к себе. Голова болит… равномерно, нет ощущения раны, нигде не стягивает — значит, и крови нет. Руки — ноги… целы, хоть и онемели сильно.
Он попробовал высвободиться, осторожно, чтобы не привлекать внимания, если кто-то в кузове — и не смог сделать ничего. Совсем — ничего…
Его связали по рукам и ногам, а потом для верности — еще и прихватили поверх в нескольких местах широкими лентами серого канцелярского скотча, такого, какой используют на почтовых отделениях. Отличная работа — он и сам лучше бы не связал.
Итак, они знают, кто он такой? Или нет?
Ему вдруг пришла в голову мысль. Все то, что с ним происходило за последнее время, и что он помнил смутно — не зная даже, бред это или нет — он вдруг понял! Конечно же, это бред!
Он вспомнил… Как наяву — Баграм, Исламабад, база Чахлала… Чамберс… взрывы…горящая река и трескающаяся от жара кожа. Все это дерьмо… их просто взяли. Взяли пакистанцы, по сути на месте преступления. Ублюдки американцы… да и собственные спецслужбисты постарались — подставили их как лохов, отправили на верную смерть. Да, конечно! Такое ощущение — раскалывающаяся голова, дерьмовый вкус во рту, галлюцинации — это реакция организма на большую дозу скополамина! Они никому не нужны, их взяли и обдолбали скополамином, чтобы узнать, кто они такие и кто их послал, чтобы навести на цель беспилотники. Узнали — по какой-то причине они стали больше не нужны. Теперь их везут куда подальше, в горы — чтобы грохнуть и закопать. А все, что происходило… все, что он так судорожно старается вспомнить — это не более чем бред от передоза «сыворотки правды»…
Сержант почувствовал, как волна ненависти, душная, темная — накатывает на него. Проклятые ублюдки… для них для всех они — не более чем расходный материал. Сукины дети сидят в кабинетах с кондиционером или перед экраном, на которые дают картинку с беспилотника, с умным видом пялятся туда — и думают, что это они так борются с терроризмом, твою мать. Им насрать на тех парней, которые выполняют их приказы там — в грязи, в дерьме, на дорогах, полных фугасов. Они совсем оторвались от реальности, думают, что можно победить Талибан сидя перед экраном и нажимая на кнопки. Ан нет, мать вашу! Он видел десятилетних, мать твою детей с автоматами Калашникова. Он видел двадцатилетних пацанов с такими же автоматами — Талибан за десять долларов[54]. Он много всякого дерьма видел… он даже охранял парня с позывными Вдова шесть — семь[55] в Кандагаре. Видел результаты рейдов Апачей, которые стреляли ракетами 2,75 дюйма, снаряженными иглами, которые пробивали тело человека насквозь. Пробираясь по развалинам деревень, по исхлестанной ракетами зеленке — его не покидало ощущение того, какое же они все таки дерьмо. Нет, не те, кто честно тащит здесь нелегкую лямку — а те, кто послал их сюда. И вот теперь — они же сдали его с потрохами, не пожелали вытащить, обменять — просто отреклись. Скинули в «бито» как после неудачной игры в карты. Решили сделать вид, что ничего не было… двумя больше, двумя меньше — какая разница? Интересно — они оба попались или Чамберс сумел уйти? Может, он остался прикрывать его отход? Он попытался вспомнить и не смог… только идиотское воспоминание о зеркале из жидкой ртути, наезжающем на него. Как бы то ни было, если он смог уйти — удачи, парень. А он… Аль-хамду ли Ллахи аля кулли халин…[56]
И Сосед, сержант двадцать второго полка САС Тимоти Гибсон — кое в чем поклялся себе. Здесь, сейчас, без слов и каких-то торжественных клятв — просто поклялся. Он поклялся в том, что если он выпутается из этого дерьма живым — никогда больше он не будет работать на государственные службы с трехбуквенным обозначением[57]. И никогда, ни единой минуты — не будет мириться с тем, что вокруг дерьмо и его заставляют делать дерьмо. Нет, сэр, не будет…
Он еще раз попытался высвободиться. Но это было бесполезно…
САСовцев было двенадцать человек.
Их вооружение — было необычным, скорее из восьмидесятых годов, да и по тем временам — тоже необычное. Короткие автоматы — Калашников и Car-15, все с подствольниками. Удивительно то, что из двенадцати снайперов аж пятеро. У двоих — британские снайперские винтовки, L96 и L1A1 с оптическим прицелом SUSAT. Еще у одного карабин М4 с оптикой и глушителем, у последнего — Барретт М82А1, довольно старый. Два пулемета — оба Калашниковы, не британские L7. У каждого — помимо основного оружия есть и бесшумное, в основном это пистолеты-пулеметы СТЭН с интегрированными глушителями, но у двоих — МР40, такие же, как они нашли на разгромленном блок-посту, но с глушителями, навернутыми на ствол. Все скауты были одеты в странную, однотонную и совершенно не похожую на современную «цифровую» форму — но при этом сержант понимал, что эта форма прекрасно замаскирует на фоне здешних ландшафтов. Какую-то подобную куртку он видел в Пакистане, ему сказали, что эта куртка — трофей, снята с убитого солдата советского спецназа, еще давно, в ту войну…
Но все это — они поняли и увидели потом…
Непонятно, сколько они так еще ехали — но всякой поездке наступает конец — наступил конец и этой. Это было весьма кстати — еще немного, и мочевой пузырь сержанта разорвался бы — или он мог нассать в штаны. Ничего не мешало ему это сделать и сейчас — но он решил, что не доставит врагам такого удовольствия — видеть, как британец и солдат САС обоссался от страха. Нет, сэр, не доставит он им такого удовольствия…
Но все это — они поняли и увидели потом…
Непонятно, сколько они так еще ехали — но всякой поездке наступает конец — наступил конец и этой. Это было весьма кстати — еще немного, и мочевой пузырь сержанта разорвался бы — или он мог нассать в штаны. Ничего не мешало ему это сделать и сейчас — но он решил, что не доставит врагам такого удовольствия — видеть, как британец и солдат САС обоссался от страха. Нет, сэр, не доставит он им такого удовольствия…
Они остановились на какое-то время и стояли минут десять или чуть больше. Потом — снова тронулись — но почти сразу же остановились. Обостренный слух сержанта — он не мог видеть из-за мешка на голове — уловил тарахтение дизель-генератора, потом стук дверцы кабины — значит, приехали…
Немного отлегло от сердца. Впрочем — он и до этого уже понял, что убивать его не собираются, по крайней мере, прямо сейчас. Для того, чтобы убить человека и спрятать труп в каком-нибудь укромном месте — совершенно необязательно ехать столько времени, тратя дефицитную горючку и рискуя, укромное местечко можно найти и куда ближе. А если тут работает дизель-генератор — значит, это полевой лагерь. Значит, его либо хотят держать тут, либо…
Либо этот дизель-генератор питает видеокамеру и осветительные приборы, которые нужны для того — чтобы показать правоверным всего мира, что ждет в конечном итоге всех неверных на Земле…
Всякие варианты могут быть, в общем…
Скрипнул борт, за который ухватились руки того, кто лез в кузов — за ним…
Совсем рядом — на рифленый пол кузова ступила нога.
— Босс, может развязать его? — раздался голос — а то его не подымешь, разлегся, кабан здоровый. Пусть ножками…
— Делай, что тебе сказано…
Голос был гнусавый, типично британский прононс — в нос и половина слов как прожеваны. В Афганистане так никто не говорил, даже англичане — слишком много солдат самых разных национальностей, и такое произношение просто никто не поймет. Для сержанта — слово «босс» прозвучало в ушах аккордами органа, который он слышал на воскресных службах, когда был еще маленьким, и мать — водила его в церковь, хотя им иногда нечего было есть.
Босс… Только в САС и нигде больше — так называют старшего по званию. Это значит, что он — среди своих.
Все-таки его обменяли. Не забыли. Спасли. А то, что нахлобучили колпак — мало ли. Из плена — он готов был хоть голым…
Кто-то подхватил его за плечи и куда-то потащил. Он понял, что его переваливают через борт, и не сопротивлялся. Кто-то принял его и помог удержаться, чтоб он не упал мешком на землю. Этот кто-то — был очень сильным…
— Куда его, босс?
— Пусть мистер Си разбирается, давайте к нему в палатку. Что-то мне не нравится этот урод.
— Мне тоже, сэр. Чистенький какой-то.
— Амир наверное… Или торгаш, мать его. Сейчас и узнаем, что почем.
Его куда-то потащили, тот же человек — просто закинул его на плечо как раненого и пошел с ним. Судя по всему — не сильно напрягаясь.
— А неслабо он затарился, босс…
— То-то и оно. Видал, какую тачку ему в ворота протолкнули? Крупная рыба, нюхом чую.
— Босс, может это Джафар?
— Больше слушай… Тебе и не такого наплетут… Джафар… Джафар бы так не дался, в крови бы захлебнулись. С ним только его личный отряд — полсотни штыков.
— А может, он ему это все вез?
— Что-то ты много болтаешь, Барни…
— Прости, босс.
Сосед машинально считал шаги. Уже вторая сотня… нехилый лагерь, однако.
— Сэр!
— Что тут у вас…
Голос показался Гибсону знакомым… хотя мешок искажал звуки.
— Взяли подозрительных, сэр. Двое, с ними грузовик большой. На грузовике большая мамочка,[58] в кузове тачка новая совсем и стволы. Два пулемета, три снайперские, семь штурмовых винтовок, три пистолета-пулемета, четыре пистолета. В тачке тоже стволы, под самый верх, прямо навалом лежат. В смазке еще, с принадлежностью. Пулеметы, гранатометы, штурмовые винтовки. Только что прошел, похоже и не с пустыми руками. На грузовике следы столкновения. Один явно наш, этот — подозрительный какой-то. Возможно, чеченец.
— Где его взяли?
— Сорок второй квадрат, босс. Почти на дороге.
— С боем?
— Нет, ночью. Тихо.
— В себя пришел?
— Похоже, что да, сэр. Должен был прийти.
— Давай, глянем…
Его поставили на ноги, и кто-то обхватил его сзади — так, чтобы невозможно было ничего сделать руками. Их тоже так учили — если так держать человека он не сможет активировать пояс шахида. Кто-то сорвал с головы мешок.
Яркий свет захлестнул его подобно волне, брызнул в глаза — хотя солнце уже садилось, было не так светло. Сначала — он ничего не видел перед собой, кроме яркого света и разноцветных пятен. Потом — долго закрытые глаза проморгались и размытые, разноцветные силуэты начали обретать свою четкость.
Перед ним — в нескольких метрах — стоял человек лет пятидесяти на вид, с буйной, седой шевелюрой, которую частично скрывал песочного цвета, берет с серебристым кинжалом, короткими, аккуратными офицерскими усами, продубленной солнцем и ветром пустынь кожей и жесткими, черными, похожими на обкатанные морской волной голыши глазами. На человеке была странная, однотонная униформа, пустынный, разгрузочный жилет и короткоствольный автомат Калашникова с длинным магазином наискосок на груди.
Человек внимательно, с прищуром, смотрел на него.
— Сорок второй квадрат, значит… Гарри, убери кляп.
Кляп убрали, Сосед шумно вздохнул воздух, плюнул и закашлялся…
— Сэр… Вы? — выдавил из себя он, когда унял кашель.
— Нет. Призрак отца Гамлета — пошутил, без улыбки, впрочем, майор Двадцать Второго полка САС, бывший командир сабельного эскадрона А, бывший командир «отряда контрреволюционной войны», кавалер Военного креста Ричард МакТауб.
— Но вы же…
— От рака умер, сынок? А ты что думал — в рай, что ли попал?
И рядом кто-то оглушительно и жизнерадостно заржал, так что если бы вокруг были стены — они непременно затряслись бы.
Ичкерийский Имамат
Район населенного пункта Гумсе[59]
День второй
В отличие от даже менее обжитых, но более цивилизованных с точки зрения народа, их населяющего мест — в Ичкерийском имамате даже то, что в другом месте считалось бы городами — больше всего было похоже на деревню. По привычке, чеченцы строили как и у себя на родине кирпичные и каменные особняки, высотой в два, в три, а то и в четыре этажа — но у них не было ни одного общественного или делового здания, построенного, как к примеру в Нойехафене, столице Европейского союза, откуда они брали кирпич. Не только дороги между населенными пунктами — но и дороги в самих населенных пунктах чаще всего не были замощены и в сезон дождей превращались в настоящий танковый полигон: те, кто рисковал выйти по делам в такое время рисковал провалиться в грязь про колено, а то и по пояс, машинам и вовсе в это время прохода не было. Гостиниц в населенных пунктах не было: те, кто был победнее, но при этом не был рабом — пускали постояльцев. Правосудие вершили всем миром и шариатским судом: дознание чаще всего проводили родственники потерпевшего, а наказаний было только три: палки, рабство и расстрел или отрубание головы. В каждом селении был шариатский судья, и он вершил суд в соответствии со своим пониманием шариата — обычно ограничивающегося прочитанной когда то красивой, подозрительно ярко раскрашенной книжкой, которые одно время в изобилии ходили по Ичкерии, а теперь — встречались и здесь.
Населенный пункт Гумсе находился на самой границе Ичкерийского Имамата и исламского халифата. Он был расположен южнее Абу аль-Валид Юрта, где торговали рабами — потому что здесь было тише, и торговали здесь — несколько другим товаром. Тем, который не любит шума, приносит куда более солидный доход, и которым нельзя торговать, если есть риск появления британского или русского спецназа, вышедшего в рейд для освобождения захваченных в рабство. Однако — денег через Гумсе текло едва ли не больше, чем через главный центр работорговли на юге.
Если проехать по главной улице Гумсе — улице Салмана Радуева[60], при этом не утопить машину в грязевой яме, в некоторых из которых и слон поместится, а потом проехать еще около пятнадцати километров на юго-восток по накатанной колее — то вы попадете на Круг. А Круг — это особенное место…
Ни с того, ни с сего дорога обрывается и переходит в большой, до километра радиусом вытоптанный круг. Тут же — выстроены заграждения, бетонные блоки высотой человек примерно по пояс, чуть выше. Они стоят двумя ровными линиями — как древний войсковой строй, готовый ринуться друг на друга. По центру этого странного сооружения — камнями, вбитыми в землю выложена шахада «Ла Илляхи илля Ллаху Мухаммед расуль Аллах».[61] Эта надпись, помимо того, что настраивает участников проводимых здесь переговоров на нужный лад и напоминает им о том, о чем забывать нельзя — играет и сугубо утилитарную функцию, даже две. Первая — она показывает участникам переговоров, куда нужно подойти. Вторая — ни один из участников переговоров не осмелится наступить на святые для любого мусульманина слова — таким образом, между командами переговорщиков соблюдается комфортное личное расстояние и если даже что-то пойдет не так — никто не бросится в драку, потому что для этого придется наступить на слова шахады. Если бы не эта надпись — переговоры на Круге проходил бы намного более кроваво.