Борис Савинков писал о своем террористическом начальнике: «Я был связан с Азефом дружбой. Долговременная совместная террористическая работа сблизила нас. Я знал Азефа за человека большой воли, сильного практического ума и крупного организаторского таланта. Я видел его на работе. Я видел его неуклонную последовательность в революционном действии, его спокойное мужество террориста, наконец, его глубокую нежность к семье. В моих глазах он был даровитым и опытным революционером и твердым решительным человеком. Это мнение в общих чертах разделялось всеми товарищами, работавшими с ним».
В Европе 1903 года Азеф подробно изучил современные взрывчатые вещества и предложил сделать их главными техническими средствами террористической борьбы. Он докладывал в ЦК партии, что еще народовольцы 1880-х годов на основании своего богатого опыта пришли к выводу, что револьверы при покушении надо заменить бомбами, и повторял старую революционную поговорку «Мало вера в револьверы». Азеф, то ли согласовав, то ли нет, эту свою идею с Департаментом полиции, заявил, что основой террора должен стать динамит, и это позднее стало считаться в парии одной из самых крупных его заслуг. Азеф разработал систему приемов, обеспечивавших успех террористических актов и постоянно контролировал их строгое соблюдение. Члены Боевой Организации полностью отделялись от партии, не имели права пользоваться общепартийными конспиративными квартирами и явками, общаться с товарищами по партии, не являвшихся членами Боевой Организации, пользоваться нелегальными партийными паспортами. Азеф заявлял, что «при большой распространенности провокации в организациях массового характера, общение с ними для боевого дела будет губительно».
У Боевой Организации было много денег и добровольцев, из которых Азеф мог выбирать лучших боевиков. Для подготовки покушения создавались отдельные группы наблюдения за образом жизни и маршрутах сановников, их привычках и предпочтениях, частных знакомствах и деловых связях. Члены контрнаблюдательного отряда собирали информацию, как извозчики, продавцы газет, мелкие торговцы вразнос, посыльные, просто гуляющие, наниматели квартир рядом с местом жительства или работы объектов террористической атаки. В наружном контрнаблюдении изобретательность Азефа была поразительна, особенно с учетом того, что полицейские агенты наружного наблюдения постоянно находились на улицах и присутственных местах, где бывали члены имперского правительства, жили, работали, просто проезжали. Члены группы эсеровского контрнаблюдения деятельно собирали нужные для убийства очередного сановника сведения.
Отдельные группы боевиков занимались техническим обеспечением политических убийств, изготавливали взрывчатые вещества и снаряжали бомбы, держали «окна на границе», вели паспортное бюро, доставали револьверы, пистолеты, патроны, вели типографии. Отдельную обособленную группу составляли террористы – исполнители покушений. Контрнаблюдение, техника и боевики были строго отделены друг от друга. Отношения между тремя главными отделениями Боевой Организации поддерживались специальными посредниками-руководителями. До самого покушения исполнители политических убийств жили как обычные люди, стараясь не попадать в поле зрения полиции. Непосредственно на покушение шли только метальщики, техник, снаряжающий и разряжающий бомбы и руководитель-связник. Член ЦК эсеров В. Чернов писал, что блестящие успехи Азефа объяснялись его техническим гением, умением продумывать все взаимные случайности, затруднения, даже опасности. Все члены Боевой Организации соблюдали железную дисциплину, слепо подчинялись воле Азефа. Сам террористический акт становился конечной точкой большой, очень сложной и дорогостоящей работы.
Организовав роботу Боевой Организации в январе 1904 года Азеф вернулся в Россию. Почти сто боевиков с нетерпением ждали его приказа. По решению Центрального Комитета партии эсеров Боевая Организация должна была убить Плеве.
Родившийся в 1846 году Вячеслав Плеве в тридцать пять лет стал директором Департамента полиции, с 1884 по 1894 год прослужил заместителем министра внутренних дел, затем восемь лет прослужил статс-секретарем по делам Финляндии и в 1902 году был назначен министром внутренних дел после убийства Сипягина. После прихода к власти большевики называли его палачом, боровшимся с переместившимся в Россию центром революционного движения. Как только Плеве возглавил имперское МВД, он увеличил количество охранных отделений и охранников, усилил Департамент полиции и жандармские управления. Плеве широко применял полицейский террор. Сначала с помощью Зубатова Плеве пытался развратить рабочее движение и взять его под опеку полиции, а потом стал давить рабочие забастовки и демонстрации, посылал карательные экспедиции на волновавшихся крестьян. Министр увеличил и так необъятные права губернаторов и заявил им на совещании в Петербурге: «При превышении власти вы всегда найдете во мне защиту, но при бездействии власти – никогда».
Плеве был одним из руководителей авантюры безобразовцев, которая привела к позорно проигранной войне с Японией. Ленинцы называли его «отъявленным реакционером, кровавым псом царизма и предателем национальных интересов России». Под его давлением в 1904 году был подписан российско-германский торговый договор, представлявший немецкой промышленности чрезвычайно благоприятные условия на имперском рынке. Политика Плеве на Кавказе, построенная не на объективном анализе ситуации, а на желании сделать приятное Зимнему дворцу, закончилась тем, что в обществе стали говорить, что благодаря деятельности МВД Кавказ нужно покорять снова. О том, что у кавказских народов особая психология, особые понятия о гражданственности и чувстве собственного достоинства, Плеве, конечно, знал, но ему было все равно.
Плеве вел жесткую политику в отношении евреев в империи. С. Витте писал: «Не существует другого решения еврейского вопроса, кроме как предоставления евреям равноправия и другими подданными государя. Так как вся груда еврейских законов представляет смесь неопределенностей с возможностью широкого толкования в ту или другую сторону, то на этой почве создалась целая куча всяких произвольных и противоречивых толкований. Ни с кого администрация не берет столько взяток, сколько с евреев. В некоторых местностях прямо создана особая система взяточнического налога на евреев. Это способствовало крайнему революционизированию еврейских масс, в особенности молодежи. Ни одна национальность не дала в России такого процента революционеров, как еврейская. Громадное количество евреев пристало к самым крайним партиям. Душой же и сочинителем всех антиеврейских проектов был Плеве. Он против евреев ничего не имел, он был настолько умен, что понимал, что эта политика неправильна, но она нравилась великому князю Сергею Александровичу, по-видимому, и его величеству, а потому Плеве старался вовсю. Еврейский вопрос сопровождался погромами. Плеве, ища психологического перелома в революционном настроении масс во время Японской войны, искал его в еврейских погромах, а потому при нем разразились еврейские погромы, из которых был особенно безобразен дикий и жестокий погром в Кишиневе. Еврейский погром в Кишиневе, устроенный попустительством Плеве свел евреев с ума и окончательно толкнул их в революцию. Ужасная, но еще более идиотская политика! Государство есть живой организм, а потому нужно быть очень осторожным в резких операциях. Плеве старался всячески развалить сильно развившееся революционное настроение, но так как он был лишь умный, культурный и бессовестный полицейский, то для этого он использовал полицейские меры силы и хитрости. Зубатов говорил мне, что политика Плеве заключается в том, чтобы вгонять болезнь внутрь, и что это ни к чему не приведет, кроме самого дурного исхода. Он прибавил, что Плеве убьют, и что он его уже несколько раз спасал. Для меня было совершенно очевидно, что все это повышенное революционное настроение России кончится или катастрофой, или большим переворотом, что и случилось 17 октября 1905 года, и что меры, принимаемые Плеве, приведут к тому, что он будет убит, ибо если есть тысячи и тысячи людей, которые решаются пожертвовать собою, для того чтобы убить того или другого сановника, то можно избегать этой катастрофы месяцы, наконец, год, но в конце концом этот человек будет непременно убит. Нужно сказать, что петербургский режим создал массу людей, которые занимаются тем, что травят друг друга ложью и клеветой, ища для себя через это мимолетной выгоды. Многие личности, в том числе и государь, легко поддаются на эти наветы. Плеве так долго добивался поста министра, что, добившись своей цели, он был готов задушить всякого, кого он мог подозревать в способствовании его ухода с министерского места».
Многие в империи считали, что Плеве стал вторым лицом в монархии, почти диктатором, облеченным безграничной и бесконтрольной властью над страной. Его называли бессердечным, холодным и жестоким честолюбцем, беспощадным в репрессиях, хитрым, изворотливым, изобретательным и неутомимым в борьбе с революцией. Зубатов вспоминал, что «Азеф трясся от ярости и с ненавистью говорил о Плеве, которого считал главным виновником погромов». Азеф лично отобрал боевиков для покушения на имперского министра внутренних дел.
В январе 1904 года в группу ликвидации Плеве вошли потомственный дворянин Б. Савинков, студент Киевского университета и друг Балмашева Алексей Покотилов, бывшие студенты Московского Университета Швейцер и Егор Сазонов, Иван Каляев, братья Мацеевские, студенты, исключенные из высших учебных заведений за участие в волнениях.
Родившийся в 1879 году Борис Савинков с юных лет участвовал в студенческом революционном движении, увлекся марксизмом, стал социал-демократом и в 1901 году вступил в организованный Владимиром Ульяновым-Лениным «Союз борьбы за освобождение рабочего класса». В 1902 году он был арестован и выслан в Вологду по делу социал-демократической группы «Социалист». В Вологде Савинкову стало понятно, что с самодержавием разговаривать бесполезно, и после встреч и бесед с Брешковской он вступил в партию социалистов-революционеров, в июле 1903 года морем бежал за границу и вместе со своим другом Иваном Каляевым был принят Азефом в Боевую Организацию и стал его заместителем. Свое участие в политических актах Савинков как писатель В. Ропшин талантливо изложил в повестях «Конь бледный», «То, чего не было», «Конь вороной». После разоблачения Азефа Савинков написал книгу «Воспоминания террориста» и стал известен в империи. В 1906 году его взяли в Севастополе, приговорили к виселице, но он чудесным образом бежал. С 1914 года Савинков добровольцем в составе французской армии воевал в Первой мировой войне, после Февральской революции 1917 года вернулся в Россию, стал комиссаром и управляющим Военным министерством. Савинков участвовал в мятеже Л. Корнилова, после победы большевиков действовал против них, в 1918 году возглавил в Москве подпольный «Союз борьбы за родину и свободу», организовал восстания против советской власти в Ярославле, Муроме, Самаре. Савинков стал одним из создателей деникинской Добровольческой армии, вместе с польскими войсками организовывал белогвардейские отряды. В 1921 году он эмигрировал, продолжал бороться с большевиками, в 1925 году в результате организованной Ф. Дзержинским специальной операции был заманен в Светский Союз, взят в Минске и осужден на десять лет. Вскоре Савинков при невыясненных обстоятельствах погиб во внутренней тюрьме ГПУ на Лубянке, по официальной версии выбросившись из окна четвертого этажа на каменную мостовую.
Сын смоленского купца двадцатидвухлетний Максимилиан Швейцер по делу о студенческих беспорядках в 1899 году был сослан в Якутскую область, где и вступил в партию эсеров. Через четыре года он в Петербурге вступил в Боевую Организацию и вошел в ее руководство. В 1905 году он возглавил группу Боевой Организации, в которую вошли эсеры Дулебов, Ивановская, Барыков, Леонтьева. Группа готовила покушение на великого князя Владимира Александровича и петербургского градоначальника Д. Трепова, и была выдана провокатором Татаровым, агентом ЦК партии эсеров, в марте 1905 года. Сам Швейцер тогда же погиб при сборке бомбы.
Двадцатитрехлетний сын купца Егор Созонов, или Сазонов, студент и участник волнений, в 1901 году стал эсером, через год был арестован за хранение нелегальной литературы и участие в одном из эсеровских собраний, полтора года без суда просидел в каземате и был выслан на пять лет в Якутскую область, откуда бежал за границу и вступил в Боевую Организацию. За убийство министра он был Плеве он был осужден на пожизненную каторгу. Из Шлиссельбурга его отправили в Акатуйские рудники, в Зерентуй. В ноябре 1910 года начальник Зерентуйской тюрьмы решил в очередной раз поиздеваться над политическими каторжниками, которые решили в знак протеста свершить коллективное самоубийство. Чтобы спасти товарищей, Егор Сазонов, самый известный арестант, принял яд, когда до конца его каторжного срока оставалось меньше трех месяцев. Его предсмертную записку, написанную за два часа до того, как он принял яд, читала в эсеровских листовках вся империя:
«Товарищи! Сегодня попробую покончить с собой. Если чья – либо смерть и может приостановить дальнейшие жертвы, то, прежде всего – моя. А поэтому я должен умереть, чувствую это всем своим существом. Так больно, что не успел предупредить двух умерших сегодня. Прош и умоляю товарищей не подражать мне, не искать слишком быстрой смерти. Если бы не маленькая надежда, что моя смерть может приостановить требуемые Молохом жертвы, то непременно остался бы жить и бороться с вами, товарищи. Но ожидать лишний день – это значит завтра увидеть новые жертвы. Сердечный привет друзьям и спокойной ночи.
Егор, 27 ноября 1910 года».
Двадцатипятилетний Иван Каляев, сын крепостного крестьянина, дворового человека, поступил в Петербургский университет и в 1899 году Зв участие в студенческих волнениях, был арестован, сидел в одиночке и сослан в Екатеринослав. В ссылке Каляев участвовал в социал-демократических кружках, после окончания ссылки, он в 1902 году не сумел восстановиться в университете и выехал за границу. По запросу монархии немецкие власти его арестовали и выдали русскому правительству, заключившего его на полгода в варшавскую тюрьму. Его сослали в Ярославль под гласный надзор полиции, Каляев выехал за границу и под влиянием друга Савинкова вступил в Боевую Организацию. Он был третьим метальщиком в покушении на Плеве, а 4 февраля 1905 года взорвал в Кремле великого князя Сергея Александровича. В ночь на 10 мая 1905 года Ивана Каляева повесили в Шлиссельбургской крепости.
Член Боевой Организации Дора Бриллиант активно участвовала в покушении на Плеве, снаряжала бомбы для эсеровских боевиков. Все члены группы Азефа были полностью преданы эсеровскому делу и готовы к самопожертвованию. Азеф познакомил их друг с другом только в феврале 1904 года в Москве. Каждый боевик получил подробное персональное задание и послал на те места, где они должны были действовать. Всем своим агентам он говорил: «Если не будет провокации, Плеве будет убит!»
В Петербурге азефцы обнаружили, что покушение на Плеве готовит еще одна независимая революционная группа дворянки Серафимы Клитчоглу. Азеф от имени ЦК эсеров попросил ее свернуть подготовку к покушению и уехать из имперской столицы, но она наотрез отказалась. Азеф прервал с «конкурентами» все контакты и вскоре группа Клитчоглу была взята полицией в полном составе. В революционной среде заговорили, что товарищи провалились из-за неопытности и неосторожности, хотя Азеф пытался их предостеречь и спасти. Только через пять лет стало известно, что террористов Клитчоглу выдал Азеф, без всякой жалости устранявший все препятствия на своем пути.
В Петрограде по случаю неудавшегося покушения на Плеве было арестовано более тридцати оппозиционеров, 12 человек в Москве, 14 – в Киеве и еще несколько человек в Ростове-на-Дону. Члены Боевой Организации при арестах не пострадали. Впоследствии Азеф, чтобы отвести от себя подозрения Департамента полиции в убийстве Плеве, всегда говорил, что, наоборот, спасал министра внутренних дел, выдавая покушавшихся на него.
В феврале 1904 года Боевая Организация начала активную разработку Плеве. Руководителем группы наружного наблюдения за выездами министра по Петрограду, за его маршрутами, за его образом жизни Азеф назначил Бориса Савинкова.
Два брата Савинкова учились в Петербурге в Горном институте и университете и участвовали в студенческом движении. Отец Бориса служил судьей в Варшаве и даже поляки называли его честным чиновником. В 1898 году ночью в дом к судье Савинкову пришли с обыском почти двадцать жандармов во главе с полковником. Непонятно зачем прибывшая в таком количестве жандармская толпа всю ночь просидела на кухне и утром увела двух старших братьев гимназиста Бориса, приехавших домой на праздники. Улик, конечно, на каких не было, но жандармам нравилось их всевластие и они забирали людей просто по желанию и для отчета о проделанной работе. Судья пожаловался варшавскому генерал-губернатору и его старших сыновей тут же отпустили к отцу, но Борис позднее писал, что именно в эту жандармскую бесправную ночь «его глаза загорелись враждой к произволу». Все дети судьи Виктора Савинкова стали революционерами.
Борис Савинков поступил в Петербургский университет, женился на дочери писателя Глеба Успенского Вере, у них родились дети. Борис выступил на студенческой сходке, на него тут же донесли и Савинкова исключили из университета без права поступления в другое высшее учебное заведение империи. Он учился в Германии, занимался в социал-демократических кружках, по возвращении на родину был тут же на полгода посажен в Петропавловскую крепость и сослан в Вологду по имперскому обыкновению без суда. Самодержавие активно готовило для своей погибели собственных революционеров-террористов.