И у незадачливого Пизакане в оное время получился большой прокол, с его расчетами на прием и поддержку[301]. А также если вспомнить Седьмой кавалерийский полк — незнание психологии индейцев стало причиной беды генерала Кастера[302]. Интересно было бы собрать (и конечно же, уже собирали, просто я не знаком с материалами, не будучи специалистом в данной узкой области) историю тех войн, которые велись с пониманием специфики местной культуры, и отдельно — историю тех войн, в которых полководцы сами себе с самого начала вставляли палки в колеса, по огорчительному невежеству.
Безусловно, иракский конфликт принадлежит ко второй категории. Ко второму типу войны. Войска союзников пошли на штурм, не утрудившись поговорить с профессорами, по вечному дремучему недоверию американских правых к «яйцеголовым» или, как выражался Спиро Агню, «effete snobs»[303].
Ужасно жалко, что самая могущественная страна на свете тратит такие деньги на подготовку мудрецов, а потом абсолютно не слушает их.
Побеждает и неправый[304]На войне становятся манихеями[305], от войны утрачивают ум, все это мы знаем. Но следя за войной в Ираке, мы стали свидетелями таких немыслимых проявлений идиотизма, что не будь объяснением коллективное одурение (война), оставалось бы сделать вывод, что налицо прямой саботаж.
Во-первых, начали говорить, что кто против войны — тот за Саддама. Как будто на консилиуме, решая — давать лекарство больному или не давать, одни врачи выступают «за больного», а другие «за болезнь».
Никто не спорит, что Саддам Хусейн жестокий диктатор. Решаем только — сгонять ли его с его места насилием? Не выплеснем ли при этом с водой ребенка?
Во-вторых, начали говорить, что кто против политики Буша, тот антиамериканец. А если кто против Берлускони — тот ненавистник Италии? Мне кажется, справедливее обратное.
Наконец, хотя и не у всех хватало наглости настаивать, но прозвучали и мнения, что организаторы маршей за мир потакают диктатурам и терроризму, и — кто там разберет? — торговле живым товаром. Да уж, придется нам вытерпеть и эти мнения. Самые же причудливые умозаключения были высказаны, когда война в Ираке, по крайней мере в победных реляциях, была объявлена выигранной. «Вот видите? — заголосили триумфаторы на всех экранах. — Кто говорил о мире, тот был неправ!»
Это аргумент убойной силы… А что, войны выигрывают те, кто правы? Что, Ганнибал разбил римское войско при Каннах не потому что имел слонов (тогдашний эквивалент баллистических ракет), а потому, что был прав, перелезая через Альпы для завоевания нашего полуострова? Римляне потом разгромили его при Заме[306], и тоже не потому что обладали какой-то особенной правотой со своим тезисом «Карфаген должен быть разрушен». Может, гораздо правильнее было бы ничего не разрушать, а искать нормального равновесия сил в Средиземноморье? Разве правы были римляне, гоняя Ганнибала как зайца между Сирией и Вифинией, чтоб потом принудить к самоубийству? Кем это сказано, что они были правы?
И потом, как можно провозглашать: «Видите, они выиграли»? Кто сомневался, что Англия и Америка соединенными усилиями выиграют? Кто сомневался, что Ираку не достанет сил скинуть все это войско в море? В том, что дело пропащее, не сомневался даже Саддам, а подбадривал свой народ он в основном ради того, чтоб укрепить боевой дух. Проблема если и ставилась, то иначе: выиграют ли союзники за два месяца или за два дня. Учитывая что каждый лишний день войны — это немереное число человеческих жизней, двадцать дней безусловно предпочтительнее, чем шестьдесят.
Каков мог бы быть победный довод телевизионных зоилов? О, если бы они могли сказать: «Видите, вы говорили, что война не устранит опасность терроризма, а она устранила!» Но нет, телевизионные зоилы как раз этого не могут утверждать, у них нет оснований.
Те, кто критиковал идею вторжения, вдобавок к доводам о моральной и социальной сомнительности превентивной войны предупреждали еще, что конфликт в Ираке скорее всего усилит террористическую угрозу в мире, поскольку вселит в души множества мусульман, державшихся умеренной позиции, ненависть ко всему западному, и ими пополнятся ряды сторонников «джихада». Так вот, на данный момент единственные ощутимые результаты войны — добровольческие бригады будущих камикадзе, подтягивающиеся из Египта, из Сирии, из Саудовской Аравии прямой дорогой — в багдадские траншеи. Тревожные провозвестия.
Допуская даже, что тот, кто полагал, что экспедиция обернет дела к худшему, ошибался, — все равно случившееся и случающееся ничего ровным счетом не доказывает, даже наоборот — похоже, что в регионе разгорается расовая и религиозная нетерпимость, справляться с которой — тяжкий труд, и это грозит расшатать ближневосточное равновесие.
В моей прошлой заметке, направленной в «Эспрессо», когда американцы еще не вошли в Багдад и иракская армия не разбежалась во все стороны, говорилось, что армия не разбегается потому, что диктатуры порождают консенсус, и что население сплачивается, по крайней мере на первых порах, перед лицом внешних угроз — иностранных оккупационных армий.
Теперь армия разбежалась и народ толпами (хотя сколько там их в толпах? кто считал?) выходит приветствовать западных воинов. Нашлись читатели, написавшие письма об этом: «Видите?» Я отвечаю им: «Видите — что?» Перед 8 сентября[307] фашизм мог рассчитывать на поддержку тех бедолаг, которых посылали сражаться под Эль-Аламейном и в русский поход. Когда же начался разгром, когда население ринулось сбрасывать статуи дуче с пьедесталов, все итальянцы оказались антифашистами. Прошло еще три месяца — часть граждан сплотилась вокруг ликторских пучков, начались расстрелы антифашистов-партизан.
Чтоб разрубить этот гордиев узел, в Италии ушло — два года. А сколько уйдет в Ираке? Между группировками, желающими управлять страной без всяких американцев, идут такие междоусобицы, что консенсус саддамовской власти приказал долго жить. Но в отличие от послевоенной Италии, в Ираке остались живы и недоверие, и нетерпимость к армии оккупантов-иностранцев.
Об этом нас предупреждали. А противное до сих пор не доказано.
Хроники Большой игры[308]Одно из самых захватывающих чтений этого лета — «Большая игра» Питера Хопкёрка[309]. Ничего страшного, что там 624 страницы. Книга читается, ну может быть, и не запоем, но по куску вечерами, точно как в старые времена — великие романы приключений. В книге невероятные персонажи, реально существовавшие, любопытные и абсолютно нам не знакомые.
Реконструируя хитросплетение шпионских сетей, узнавая о ловушках, засадах, войнах и стычках между агентами и армиями России и Великобритании в тех горах, что разделяют Индию и Афганистан, а также на узбекской и черкесской территориях, мы видим все — и Кавказ, и Тибет, и китайский Туркестан. Если вам кажутся знакомыми те военные карты, которые в последнее время вы видите на первых полосах журналов и газет, не удивляйтесь. Очень похожие карты уже печатались в свое время. Поразительно, но Киплинг о Киме[310] ничего самостоятельно не придумал. Все, что он сделал — ловко поприцеплял к сюжетам и историям, восходившим еще к наполеоновскому времени, захватывающие концовки (концовки ли?) из современных ему хроник начала XX века. Истории честолюбивых офицеров, джентльменов удачи, маскировавшихся армянскими купцами, переодевавшихся паломниками, пересекавших пустыни и покорявших вершины, куда ни разу до того не ступала нога европейца. Так русские прокладывали пути для намечаемой территориальной экспансии в Индию. Так англичане, рассчитывая сохранить границы колониальной империи, строили на своих границах буферные государства с эмирами, ханами и марионеточными правителями. Обманы, подкупы, отрезания голов, убийства в королевских покоях.
Что пуще всего удивляет, так это то, что в середине XIX века, когда, казалось бы, земля была картографирована целиком и полностью, европейцы почти ничего не ведали о географии тех краев, о проходимости перевалов, судоходности рек, и всецело зависели от работы шпионов и странствующих географов, которые им рассказывали, сугубо приблизительно, то немногое, что удерживалось у них в памяти. Вдобавок обнаруживается, что монархи и султаны этих государств (Бухары, Самарканда, Хивы и Хитраля[311]), хотя по самую макушку были впутаны в сложные игры России с Великобританией, однако об этих государствах сами не знали ничего, или, вернее, знали очень немного. Порой султаны считали Англию с Россией пограничными племенами, так что один из царьков гордо спрашивал у посла Ее Величества королевы Виктории, есть ли у королевы тоже двадцать пушек, как у него, или нету? На некоторых страницах встречаются описания жестоких боен — таких как убийство 16 000 англичан, военных и штатских, с женщинами, с детьми, в горах Афганистана, который англичане считали замиренным. Всё как всегда: тупой или тщеславный генерал опять решил обойтись без разведывания проходимости перевалов, взаимоотношений местных племен. Не стал учитывать тончайшее восточное искусство обведения вокруг пальца. Прискорбные последствия этого поныне перед нами.
Все эти эмиры выглядят коварными предателями (такими и были). Но думается: разве русские и английские тайные агенты не из того же были слеплены теста? Если кому они и предлагали дружбу, разве не только затем, чтобы околпачить?
Немедленно начинаешь думать: как полезно было бы Бушу и Путину прочитать эту книгу и уяснить, что на земном шаре имеются области, где даже самое серьезное и высокоорганизованное войско бессильно против туземцев, которые знают местные тропки. Кто читал Фенольо[312], тот помнит: партизаны знали местность лучше, чем немцы. Кто-то скажет, что с тех пор времена переменились, и Большие Игры не ведутся теперь, как тогда, наощупь, и чтоб узнать все до мелочей о далеких пространствах, достаточно поехать на войну с атласом «Де Агостини» под мышкой. Это — ложная мысль. Читая книгу, получаешь полнейшее представление о том, что мир, который мы считали изученным и рассуждали в связи с этим о «конце истории», содержит такие белые пятна взаимного неведения, которые удивляют своими размерами.
Иракским бандитам — похитителям западных журналистов — известно, что у английской королевы больше двадцати пушек. Но судя по выдвигаемым требованиям, им плохо известно, что такое Европа. Они берут в заложники левого журналиста, чтоб шантажировать правое правительство. Они не понимают, что если ущемлять гордость Франции, можно запросто получить на свою шею в качестве врага страну, до тех пор непричастную к конфликту. Они показывают по телевидению итальянских заложников с требованием, чтобы в Италии были проведены антивоенные демонстрации, и, значит, понятия не имеют, что эти демонстрации и так проводятся в Италии каждый день. Они захватывают двух пацифисток, ударив как раз по тем, кто сражается за вывод западных солдат. В общем, эти люди пытаются влиять на нашу с вами западную политику, совершенно не располагая ясными представлениями о внутренних несогласиях и противостояниях внутри Запада.
А мы сами? Попробуйте спросить, даже не говорю у вашего лифтера, попробуйте спросить у профессора университета (только не с кафедры арабистики), в чем разница между шиитами и суннитами, и увидите, что он подготовлен даже слабее, нежели тот бухарский эмир по вопросу британского вооружения. Не пытайтесь обсудить с ним, где сейчас бывший иракский имам. Вы нарветесь на совет позвонить в передачу «Ищем пропавших». Мир глобализован, но размеры в нем невежества такие жуткие, что мурашки бегут по коже. Берет ужас, до чего нам мало известно, и если сопоставить наши знания со сведениями из книги Хопкёрка, видно: мы еще на уровне азиатско-европейского незнакомства — в точности, как во времена Большой Игры.
Слова — камни. Война слов[313]
Что трагедия башен-близнецов прежде всего удар по символу, сказано сто раз. Если бы угнанные самолеты поразили, при том же самом количестве жертв — и даже при большем количестве — два небоскреба в Оклахоме, такого шока бы не было. Символ, слово (само слово «Нью-Йорк») весит больше всего. Символы — это слова, которыми мы определяем (и даже вызываем к жизни) вещи мира.
Прежде всего, непонятно, применимо ли к данной ситуации слово «война». В нашем сознании война — это что-то из прошлого века. То, что случилось в Нью-Йорке, скорее походило на фильм катастроф. А «войну» большинство из нас воображает по старым фильмам, где английские офицеры в колониальных шлемах сражаются с непокорными афганцами, притаившимися в горах.
Назвать 11 сентября войной? Или террористическим актом? Я слышал, что башни ВТЦ были застрахованы на многие миллиарды долларов, и в частности — на случай террористической атаки, но не были застрахованы от войны. И, следовательно, термины, употребляемые Бушем, работают: один на выгоду страховых компаний, другой на выгоду пострадавшей стороны. Может, Буш еще и поэтому говорит через раз, то «война», то «теракт». Он, может, и сам не решил, чью выгоду поощрить.
Далее. Если это война, можно ли называть ее «крестовым походом»? Буш обронил эти два слова, и начался сумасшедший дом. Буш — один из немногих людей на планете, кто не знает, что крестовые походы представляли собой священную войну христиан (зачинщиков) против исламского мира, и что поначалу мусульмане никого не трогали, но когда на них напали, они победили христиан и утопили всех, кого смогли переловить, в Средиземном море.
Буш открестился от своего ляпсуса и тут же заговорил о «бесконечной справедливости», что оказалось еще хуже. Поскольку слова имеют вес… я не требую, чтобы нашим миром управляли одни философы (результаты управления по Платону оказались катастрофическими[314]), но все же думаю: надо бы ставить на руководящие должности господ, несколько лучше подкованных по истории и географии.
Возьмем и слово «арабский». Оно тоже заслуживает обсуждения. Сторонники ислама — не сплошь арабы (и многие арабы — не сторонники ислама, а вовсе даже, как выясняется, христиане). Не говоря уж о том, что огромное число сторонников ислама — не фундаменталисты и никакие не террористы. В западном мире много гастарбайтеров, которые не арабы и не сторонники ислама. Среди террористов есть белокожие и католики по вероисповеданию. Однако символы — это всё. Поэтому пассажиры в самолетах трясутся, если рядом садится индивид с загорелой кожей и при усах. В Америке линчевали одного какого-то в тюрбане (принятом за признак исламской веры), а он, вообразите, был не то поклонником Брахмы, Шивы и Вишну, не то сикхом (не арабом и не мусульманином). Хорошо было бы всем иногда перечитывать Сальгари[315].
Список двусмысленных слов-символов на этом вовсе не кончается. Мы знаем, до чего опасны слова, произносимые бен Ладеном. Хотя это просто слова, от слов могут произойти новые жертвы.
Те, кто «понимает» бен Ладена[316]
Мы живем и впрямь в довольно мрачную эпоху. И не только из-за происходящих трагических событий.
Но еще и потому, что дабы понять, в чем смысл вещей, необходима сугубая тонкость, а времена, сдается мне, отнюдь не тонкие.
Вокруг идет сабельная сеча, бен Ладен в своем последнем послании отказался уже и от дистинкции, которую сам проводил прежде: раньше он видел ужасный Запад Америки и Израиля — и отдельно другой Запад, не такой ужасный, о коем до времени не высказывался. Теперь он предпочитает рассуждать о бое против «христиан», против христиан всем скопом, в ряды которых, совершенно ясно, он зачисляет и евреев, и атеистов, и экс-советских материалистов, а может быть, до кучи также и жителей Китая.
Но в отношении словес не лучше обстоят дела и у нас. Стоит сказать, что бен Ладен порядочная шельма, как тут же тебе отвечают: значит, ты оправдываешь убийство невинных детей в Кабуле. Если же ты огорчаешься, что в Кабуле убивают детей, мигом ярлык — ты сторонник бен Ладена! В то время как единственный способ не лить воду на бен-ладенскую мельницу — это воздерживаться от каких бы то ни было черно-белых крайностей и заниматься только тем, что нам оставила в наследство европейская культура: отдельными и тонкими дистинкциями.
Одну или две недели назад я прочитал результаты социологического опроса, где выходило, что солидное большинство тех, кто поддерживает левые партии, «понимает» мотивы бен Ладена. Что началось, описать невозможно! Газеты завопили, что-де те, кто ответил, будто «понимает», — довольны разрушением Всемирного торгового центра.
Да не думаю я, что они довольны. Полагаю, что вопрос просто был сформулирован так, что люди запутывались в четырех различных понятиях, а именно: «объяснять», «понимать», «оправдывать» и «поддерживать».
Девушка Эрика зарезала брата и мать[317]. Можно объяснить ее поступок? Конечно, можно. Пусть объяснят психологи и психиатры. Можно ли попять Эрику? Если психиатры мне скажут, что она была в состоянии аффекта, я пойму: в состоянии аффекта люди не соображают, что творят. Можно ли оправдать ее? Разумеется, нет. И суд не оправдает ее, а лишит ее возможности вредить. Поддержать матереубийцу, в смысле признать, что и мы совершили бы то же? Ну уж нет, надеюсь. Не все же мы такие дегенераты, как те, что шлют Эрике любовные письма с поддержкой.
Помню недавнюю газетную полемику о молодых людях, которые в свое время примыкали к республике Сало. Можем мы исторически объяснить, с какой же стати они пожелали примкнуть к Сало? Можем. Сто раз это объяснялось. Можем ли мы понять их? Естественно. Понятны и действия примыкавших по убеждению, и действия примыкавших от отчаяния, и даже действия примыкавших по расчету. Намерены мы оправдать (исторически) этот выбор? Нет, не намерены, по крайней мере — пока мы стоим на защите ценностей демократического мира. Мы можем понять этих людей, но не оправдываем их выбор. А поддержать их можем? Мне в 1945 году исполнялось тринадцать лет, и часто я спрашиваю себя: а если б исполнялось двадцать? Задним числом легко проявлять порядочность… Но, надеюсь, я бы все-таки не поддержал.