УЗЕЛ ТРЕТИЙ
А дальше никаких необычностей не было да и быть не могло. Оставшиеся в живых после испытания страхом смерти были ещё раз наспех осмотрены врачами и среди них были отобраны наиболее здоровые и рослые экземпляры мужчин, куда и попал Александр, поскольку был росту большого, круглоголов, голубоглазен, слегка лысоват и вся его несколько неуклюжая, грузная фигура как раз и говорила сама за себя. Вот таких – то и нужно грузить и нагружать, чтобы работали на полную катушку, на Родную Советскую власть эти самые буржуины. А мальчиши–кибальчиши Дальнего Востока должны об этом позаботиться. На партию арестантов крупного поголовья пришла разнорядка с острова и городка Артём, заболоченного места недалеко от Владивостока и почти напротив залива Петра Великого, но в стороне и ближе к границе с Китаем. Городок возник в 1924 г. и стал так называться в честь Сергеева Фёдора Андреевича, но поскольку у большевиков имена – отчества были, как бы забыты, а в ходу были всё больше клички, то прозывали этого человека, который и чрезывачайку в Харькове возглавлял, а позднее был председателем СНК Донецко–Криворожской республики, - Артёмом. А стали так странно называть эти места, так в этом нет ничего удивительного. Герои новой власти спешили от имени народа увековечить свои имена в проспектах, островах и городах. Например, недалеко от этих мест возник город Ворошилов, по имени того самого Ворошилова, который хотя в этих местах никогда и не бывал, но стал воспитывать сына Артёма в своей семье, иногда их даже катали в коляске вместе с Васей, сыном Сталина. Сердобольные это были люди – революционеры. Заботились о подрастающем поколении. А какова будет судьба его сына Владимира в Томске, сына врага народа, то этого конечно, уже никого не касалось, а Советской власти тем более. Была одна надежда на мамочку, которая не даст пропасть сиротинушке, – ведь в одно мгновенье загубили и родителей, и деда.
С этого момента, как только жизнь Александра стала протекать в лагере, то с кем только не сводила его судьба. О текущих лагерных делах с такими людьми разговора не было. То ли грозное насупленное небо и бесконечная влажность, к которой по началу никак не мог привыкнуть Александр, то ли ужасные условия жизни, с которыми и сами – то люди освоиться были не в состоянии, в этих, по большей части, необычных для них местах, одним словом, люди являли собой ничтожество и всё напоминало о нависшем над ними роке, а потому и разговаривать было не с кем и не о чем. Вековое равнодушие этих мест не могло возмутить ни человеческие скорби, ни отчаяние, ни страх разлитый в душах этих людей, которых согнали сюда на перевоспитание трудом и где уже полтора десятка лет они строили город – сад, город имени революционера Артёма. У них это плохо получалось, но на словах всё было очень хорошо и даже очень хорошо.
Совершенно случайно знания Александра, как механика и экономиста, были востребованы начальством, которое в силу своей полу грамотности, а зачастую и просто неграмотности, поскольку управлять Государством рабочих и крестьян может всякая кухарка…, но запускать тепловые двигатели для обогрева теплом и электричеством рабочие кухни были всё же непригодны практически, то вот тогда Александр становится, вдруг, инженером, ему даже выставляется какой–то там срок отсидки и засчитывается сколько–то за сколько–то, но всё это, как он понимал, просто ерунда, а на самом деле втюрилась в него дочь начальника лагеря, а тот проявил к нему сочувствие, поскольку знал, что его жена и отец расстреляны в присутствии этого самого заключенного, вот он и благословил свою дочь на встречи с этим крупным мужиком и от него у начальника лагеря родился внук – Петр. А поскольку с вредителями Александр, по мнению начальника лагеря, не служебных контактов не имел, то был расконвоирован и даже с некоторых пор проживал в его на правах зятя, хотя и числился среди новых родственников "интеллигентом х…". А Александр всё больше молчал. И может быть, это чрезмерное молчание и спасало его от неприятных дальнейших событий. Сразу после начала войны, он несколько раз при поддержке своего высокого родственника подавал заявление "дать возможность кровью смыть" свои прегрешения перед Советской властью. И после неоднократных попыток такое благословение было дано. Так он в качестве капитан – инженера оказался после всяких проверок и перепроверок под гласным надзором особистов, оказался на "Голубом крейсере", как прозывали его лётчики "Юнкерсов" - этот лидер эскадренных миноносцев "Ташкент", корабль, ставший на Черном море почти легендарным, прорываясь в осажденный Севастополь и снова и снова возвращаясь в него для вывоза оборудования и раненых. И вот на обратном пути каждый лишний узел повышает шансы дойти, дотянуть, уберечь корабль от дальнейших ударов. Новая команда: "Турбинам работать до последней возможности!" Но нос зарывается все сильнее. И, несмотря на все меры, принимаемые аварийными партиями, медленно, но неуклонно затапливается первое машинное отделение. – Циркуляционные насосы покрыты водой полностью, – передает Александр, некоторое время спустя. За двести минут на корабль, успешно увернувшийся от противника, сброшено около пятисот бомб, а "Ташкент" всё на плаву и почти все пассажиры невредимы… – Товарищи! Приближаются наши корабли. Они уже видны с мостика!… - сообщает капитан. Но кто сообщил фрицам о месторасположении "Ташкента" сейчас в доках порта? И, мстя за все неудачи, – 2-го июля 1942 г. "Юнкерсы" делают ещё один заход на беззащитный корабль. На своих постах в глубине корабля встретили смерть свыше 75 человек и в том числе инженер-механик Александр, так и непрощенный своим Государством. Не довелось получить ему орден Красного Знамени. А на кладбище Новороссийска появилась братская могила с надписью на памятнике: "Морякам-героям с лидера "Ташкент". Никому и ничего из большой семьи Александра не удалось узнать о его судьбе. Непрощенный. Но никто не забыт в нашей стране…
СТАНСЫ
(опыт рефлексии romanzorum)
1
Серебристый звон мотивов
" Я вижу оскверненьем не страшит …"
Серебристый звон мотивов,
бессловесных песен ручеёк
дышит гласными строптиво,
строф струится их урок.
Открывая далей вечность,
ближе вижу я Судьбу,
в перламутровую млечность
начинает в нас игру
Дух смирения как силы,
где природа колосилась
в миражах озерной глади,
и в березовом параде
ало -красных полутеней
и души как светотени.
2
Есть Божий Суд предателям России
" 25.0407…"
Есть Божий Суд предателям России,
есть Божий Суд расстрела – палачам,
и наш народ истраченные силы
все соберет. И будет по плечам
ему безумной тяжестью та ноша,
что возродит народ. Дух явится в нас строже,
оценивая слабости, причуды,
подаст нам гнев, – и ложь,
и бюрократов смена кож,
и олигархов тучи блуда, –
все взвесит на своих весах
наш Вседержитель – Пантократор,
и лизоблюдам в гнусных словесах
не скрыться от стыда и смрада.
3
Войду в распахнутые двери
" когда к Создателю как дым…"
Войду в распахнутые двери
той черноты, где нет небес,
туда, где каждому по вере
свет Духа дан и не исчез.
И в новом виденье высоком,
где Мир разительно не наш,
где всеобъятно и глубоко
незрим в покое вечный страж
смыслоподобия и логик, –
там перед Богом все убоги.
Богоподобные зарницы
колеблят душ влекомый строй,
неразичимы дни и лица,
и торжествует там покой.
4
Над вечным покоем луны жёлтый лик
" когда не только дел и слова…"
Над вечным покоем луны жёлтый лик
с озерною гладью мне в душу проник,
и в травах забвенья минувшие дни
выходят из сердца, как их не гони,
толпятся и стонут в объятьях лесов, –
там прах оседает от виденья снов.
Мечты озаряются запахом дней
и душу листает звончистый ручей,
и смысл благодати на млечном пути
таинственно манит. – Туда мне идти?
Иль снова вернуться в сует суету
и жизнь покуражить еще на лету,
отпить и откушать мирского пти – шво,
где тешится наше всегда естество?
5
Трава забвения встает из снов души
" душа изнывала и млела…"
Трава забвения встает из снов души,
Трава забвения
из средостения,
но с милосердием к нам вовсе не спешит
в порывах пения.
Шлея событий окрыляет,
но суетен в нас век
и слаб нем слабый человек,
а в вековечности одни
бесцельно прожитые дни, –
так нас стращает супостат,
наш голос внутренний, наш кат.
Забвенье трав, забвенье снов, –
говорунов,
а где–то в уголке души
к нам счастье вовсе не спешит.
6
СТАНСЫ
(опыт рефлексии romanzorum)
1
Серебристый звон мотивов
" Я вижу оскверненьем не страшит …"
Серебристый звон мотивов,
бессловесных песен ручеёк
дышит гласными строптиво,
строф струится их урок.
Открывая далей вечность,
ближе вижу я Судьбу,
в перламутровую млечность
начинает в нас игру
Дух смирения как силы,
где природа колосилась
в миражах озерной глади,
и в березовом параде
ало -красных полутеней
и души как светотени.
2
Есть Божий Суд предателям России
" 25.0407…"
Есть Божий Суд предателям России,
есть Божий Суд расстрела – палачам,
и наш народ истраченные силы
все соберет. И будет по плечам
ему безумной тяжестью та ноша,
что возродит народ. Дух явится в нас строже,
оценивая слабости, причуды,
подаст нам гнев, – и ложь,
и бюрократов смена кож,
и олигархов тучи блуда, –
все взвесит на своих весах
наш Вседержитель – Пантократор,
и лизоблюдам в гнусных словесах
не скрыться от стыда и смрада.
3
Войду в распахнутые двери
" когда к Создателю как дым…"
Войду в распахнутые двери
той черноты, где нет небес,
туда, где каждому по вере
свет Духа дан и не исчез.
И в новом виденье высоком,
где Мир разительно не наш,
где всеобъятно и глубоко
незрим в покое вечный страж
смыслоподобия и логик, –
там перед Богом все убоги.
Богоподобные зарницы
колеблят душ влекомый строй,
неразичимы дни и лица,
и торжествует там покой.
4
Над вечным покоем луны жёлтый лик
" когда не только дел и слова…"
Над вечным покоем луны жёлтый лик
с озерною гладью мне в душу проник,
и в травах забвенья минувшие дни
выходят из сердца, как их не гони,
толпятся и стонут в объятьях лесов, –
там прах оседает от виденья снов.
Мечты озаряются запахом дней
и душу листает звончистый ручей,
и смысл благодати на млечном пути
таинственно манит. – Туда мне идти?
Иль снова вернуться в сует суету
и жизнь покуражить еще на лету,
отпить и откушать мирского пти – шво,
где тешится наше всегда естество?
5
Трава забвения встает из снов души
" душа изнывала и млела…"
Трава забвения встает из снов души,
Трава забвения
из средостения,
но с милосердием к нам вовсе не спешит
в порывах пения.
Шлея событий окрыляет,
но суетен в нас век
и слаб нем слабый человек,
а в вековечности одни
бесцельно прожитые дни, –
так нас стращает супостат,
наш голос внутренний, наш кат.
Забвенье трав, забвенье снов, –
говорунов,
а где–то в уголке души
к нам счастье вовсе не спешит.
6
В тихом омуте черти качаются
" и печально любуемся мы…"
В тихом омуте черти качаются
на весенней листве голубой,
там надежды живые отчаются
и становятся слезной росой.
В тихом омуте сны отдыхают
и прессуются в зелень веков,
там любовь от мечты усыхает
и теряются песни без слов.
В тихом омуте жизнь побирается,
но по зернышку крупится гнев,
страсти вновь вдруг опять
расстараются и прольется безумья посев, –
окружающим людям маяться,
проживая страстей распев.
7
Они пожинали плоды революций
" игривых пёстрых бабочек полёт…"
Они пожинали плоды революций,
где грозные силы ужасно мели,
и мир становился грознее и круче,
и сонмы знамен из сознаний взошли, –
на них начертания знаков юдоли
и поиски новой несбывшейся доли.
И в левом, и в правом, коричневых маршах
они умирали в порывах бесстрашных,
и всех принимала земля – мастерица,
а мы позабыли их хмурые лица.
И только веселье по жизни кудрявой,
где люди в надежде, любви были правы,
а в новых порывах грехов блуд неведом
но в страсти страстей появляется следом.
8
Куда – то уносятся души, а Дух
" звучал торжественно, и стройных звуков волны…"
К.Р.Куда – то уносятся души, а Дух
порочит Судьбой человеческий слух,
и Он в океане мирской слепоты
готовит неведомой страсти мечты,
и там, где когда -то землилась Луна,
видна лишь вода океанского дна.
Индийские волны и штиль – океан
во флоре и фауне как сарафан,
он стелется нежностью пенной волны
и в нем расцветают пророчества сны.
В планетно – недвижимой тверди небес
Венера и Марс ускоряют свой всплеск,
и наша Земля эти шорохи слышит
и тайной Судьбы в нас искусственно дышит.
9
Наш Промысел Божий – осмыслить свой путь
" и ныне следом за тобою…"
К.Р.Наш Промысел Божий – осмыслить свой путь, –
событий живое дыханье
и теплое солнце от Мира вдохнуть,
и ропот лесов, и травы трепетанье,
и скоропись дней проявленья души,
где в фактах явлений путь внешний спешит.
Но Промысел Божий наш видит предел,
а солнечный луч зеленел, зеленел…,
но в чисто случайном пылала свобода
в законах из вечности небосвода.
И в том осознании явности буден,
события, факты из Промысла блудят,
а я узнаю их прожитую суть,
и в них я желаю теперь отдохнуть.
10
В саду одуванчики летом цветут
" в лучах в этот миг просветленья…"
К.Р.В саду одуванчики летом цветут,
и в солнечных бликах день ярок и крут,
повсюду одни зеленя, зеленя
баюкают ритмы текущего дня,
купаются в лужах из летних теней,
а дали синеют от черни полей.
И в сердце больном возникает тот звук
от яркого чувства расплавленных мук, –
то нежность исходит от желтых цветов,
заброшенных жизнью забытых садов.
Там где – то когда – то цвели хризантемы,
любви отмирали забытые темы,
но новые души живых поколений
несли хоровод озабоченных пений.
11
На моем веку случилось много
" много лет трудолюбиво…"
К.Р.На моем веку случилось много, –
выходил и я когда – то на балкон, –
в звездопаде месяц – недотрога
ятаганом резал небосклон, –
и кусочно – клетчатой Судьбою
жизнь месила, резала порою.
Но в рассветах звуков голубых,
где заря зеленым появлялась,
в нас жила, кипела и страдалась
сердца боль в объятиях литых
сущностей проявленного века,
где во тьме всей жизни человека
радость Духа нам давала свет,
что живёт во мне так много лет.
12
Тень ночная выходила на порог
" если б струны эти пели…"
К.Р.Тень ночная выходила на порог, –
жизнь моя там куролесила с избытком,
и события казались свитком,
и секунды лились в водосток,
словно песни светлой лиры
в звёздной звени глупости сатиры.
Стихословие дробилось в капли звуков,
и рождалась новая наука
в той стихими зауми умов,
где встает реальность цепи снов,
и в булгаковской феерии событий
жизнь творит тревогу для открытий,
созерцая верность и покой,
что в нас теплится так чувственно порой.
13
Соловьиные песни пропели
" завтра вот эти стихи тебе показать принесу я…"
К.Р.Соловьиные песни пропели
уже в марте живые ручьи,
а в апреле грачи прилетели
и просеялись солнца лучи
по полям, по лесам, по дорогам,
где гнездятся еще недотроги
серебристо сухие сугробы
самой лунной увесистой пробы, –
только плавятся эти бока, –
Солнце смотрит на всё свысока
и в купелях из солнечных ритмов,
и извечности алгоритмов
нам Земля в излиянье свобод
чертит каждому свой небосвод.
14