– Фэ-эс-бэ! – грозно прорычал «горилла», тыча Андрею в лицо удостоверение. – Пройдемте!
– А ордер у вас имеется? – хладнокровно осведомился Воронин.
– Само собой! – заверил «лисья морда», сунув руку за пазуху и жестом фокусника извлекая оттуда сложенный пополам лист бумаги. – Вот, пожалуйста! Ознакомьтесь!
Андрей внимательно просмотрел документ. Вроде все в порядке. Бланк, печати – подлинные. Надлежащие подписи – где положено. Однако что-то в незваных гостях настораживало журналиста, внушало нехорошие предчувствия, создавало некий душевный дискомфорт.
К сожалению, что именно, Воронин понял, лишь когда машина свернула на загородное шоссе. Журналист наконец вспомнил – эту парочку он однажды мельком видел среди охранников господина Крымова на каком-то публичном мероприятии. Следовательно, амбалы работают не на государство, а лично на Семена Афанасьевича, удостоверения вкупе с ордером не более чем искусно выполненная липа и... К двум прибавив два, Андрей понял все! Он попытался, открыв боковую дверцу джипа, выпрыгнуть на дорогу, но сидевший рядом «горилла» опередил Воронина, треснув его по черепу огромным кулачищем с зажатым в нем свинцовым кастетом...
«Крымов! Тварь ползучая! Грязная, коварная мразь! – мысленно стонал журналист. – А я пустоголовый лох! Нет бы сразу опознать молодчиков Афанасьича! Отказаться с ними куда бы то ни было ехать! Послать громил на три буквы! Хотя... без толку! Взяли бы и на дому! Слишком здоровы ублюдки и наверняка изрядно поднаторели в подобных операциях! Слава богу, Татьяна с маленьким Колькой в отъезде! По крайней мере они не пострадают! А мне... мне, судя по всему, подошел финиш! Попытаются сломать, образно выражаясь, «поставить на колени» перед Крымовым!.. Если же не выгорит – убьют, а труп «бесследно исчезнет». Мало ли народу в нынешние времена пропадает! Итак, передо мной открыты только два пути: либо усердно лизать задницу олигарху, отрекаясь во всеуслышание от былых «заблуждений», либо помирать! Смерть, пожалуй, предпочтительнее... Лучше подохнуть, нежели, полностью утратив уважение к себе, влачить жалкое существование холуя! Страшно, конечно, но... ничего не поделаешь! Ничего!!!»
Снаружи послышались приближающиеся шаги. Загремел отодвигаемый засов. Дверь распахнулась. По глазам ударил свет, после кромешной тьмы показавшийся пленнику нестерпимо ярким. Андрей невольно зажмурился.
– Милости просим на презентацию! – с издевкой пропел молодой довольно приятный голос. – Извольте следовать за нами, сэр. Вам предстоит масса веселых развлечений!
«Ну, сволочи, держитесь! – медленно вставая, подумал Воронин. – Разомнемся напоследок!»
* * *Поручив Шершневу отвезти сломленного, утратившего человеческий облик Осипова в Москву, Задворенко велел Соскову заняться трупом Виктора Кутепова (определить в морг и утрясти формальности), а Флярковского с Сиволаповым послал за «белой вороной», по расчетам Михаила, уже очухавшейся от шершневского нокаута. Выйдя из пыточного «зала», Валентин с Семеном деловито направились к чулану-карцеру, находящемуся в дальнем конце подвального коридора. Оба они долго занимались спортом (Флярковский – карате, Сиволапов – самбо), были абсолютно уверены в собственном физическом превосходстве над каким-то там журналистишкой и соответственно не ожидали от него никаких неприятных сюрпризов. Пригласив Воронина на «презентацию», Флярковский с любезной улыбочкой на чувственных губах немного отошел в сторону от дверного проема, давая жертве возможность выйти, и... в следующий момент получил хлесткий уракен[46] с разворотом в лицо. Удар пришелся точно в нос. Хрустнули смещенные хрящи. Оглушенный Валентин пошатнулся, однако второй удар ботинком в пах сумел все-таки заблокировать согнутым коленом. Поначалу опешивший Сиволапов опомнился, набросился на Воронина сзади и применил один из излюбленных милицией приемов – так называемую «ласточку»: просунув руки под мышки Андрею, сделал ладонями «замок» на затылке и резко, синхронно надавил ладонями на затылок вниз, а плечами под мышки вверх. Рыча от боли в вывернутых суставах, журналист согнулся. С пронзительным воплем «Ки-й-й-я-я-я-!!!» чрезвычайно дороживший своей внешностью Флярковский всадил в корпус Воронина жестокий угиро-геро[47] и, стремительно сорвав дистанцию, начал яростно крушить кулаками ребра хрипящего беспомощного человека...
– Ладно, хорош, – спустя минуту пробасил Сиволапов. – Босс велел оставить его живьем. Пригодного для процедур. Иначе нам с тобой не поздоровится! Кончай, говорю, дубасить!
Флярковский неохотно отступил и, бешено подвывая, принялся вытирать батистовым кружевным платочком текущую из расквашенного носа кровь. Великосветские манеры Валентина бесследно испарились. Изящно очерченные женственные губы ощерились в зверском оскале. В прозрачных голубых глазах красавчика Вали (так в редкие минуты благодушия называл Флярковского Задворенко) пылала багровая сатанинская злоба.
– С-с-сука!!! П-п-падла!!! Д-д-дерьмо-о-о!!! – с гадючьей ненавистью шипел он. – Ужо погоди, к-крутой! Дай с-срок! Ща-а-ас попадешь в пыточную! Там, б...дь, узнаешь, почем фунт лиха!!!
Флярковский с Сиволаповым сковали вывернутые назад руки журналиста милицейскими наручниками, сознательно затянув их до предела и, захлебываясь матерной бранью, поволокли Андрея в «зал»... Приблизившись к скорчившемуся, едва живому на вид Воронину, Задворенко вознамерился изречь что-нибудь подобающее случаю, но... вместо этого истошно завизжал! Собрав последние силы, Андрей врезал ему ногой в промежность.
– П-поломать гаду к-кости!!! – сквозь визг выхаркнуло «сверхдоверенное лицо» олигарха.
Флярковский с Сиволаповым похватали со стола железные прутья, повалили журналиста на пол и обрушили на него вихрь безжалостных ударов. Особенно свирепствовали мстящий за подпорченное личико красавчик Валя, а также лично подключившийся к экзекуции Михаил. Скуля от боли в ушибленных яйцах, он остервенело орудовал тяжелым хлыстом с металлическим шариком на конце. Зверское избиение продолжалось не менее десяти минут.
– Хватит, – заметив выступившую на губах жертвы кровавую пену – верный признак надвигающейся смерти[48], как опытный палач распорядился Задворенко. – Хмырь нужен нам относительно целым. По крайней мере пока!
Запыхавшиеся подручные послушно отошли в сторону. Михаил приготовился толкнуть надлежащую речь, но, внимательно присмотревшись к Воронину, вдруг осознал: «Слишком поздно! Перестарались!» Андрей походил на человека, извлеченного последним из-под обломков разрушенного землетрясением дома. Изуродованное, скомканное тело в разорванной одежде конвульсивно подергивалось. Вокруг него на бетонном полу образовалась большая, постоянно увеличивающаяся лужа крови. Журналист умирал. Это было понятно с первого взгляда. Живыми оставались лишь горящие ненавистью светлые глаза на превращенном в бесформенное месиво лице. Секунд пятнадцать прошло в полном молчании. Неожиданно глаза журналиста уставились в упор на Задворенко.
– Я ухожу, – странным, отрешенным голосом произнес Воронин. – Но ты тоже скоро сгинешь. Я вижу твою смерть. Она уже рядом и воистину ужасна. Будь проклят, козел!!!
По телу Андрея прошла длинная судорога. Последний раз изогнувшись, оно застыло в неестественной позе. Глаза потухли.
– Скопытился, падла! – растерянно пробормотал Сиволапов. Флярковский выразительно шмыгнул до сих пор кровоточащим носом. А Задворенко замер в оцепенении. Шкура пресс-секретаря «известного предпринимателя» покрылась с головы до пят обильным холодным потом. В поджилках обозначилась трусливая дрожь. Ему живо вспомнилось: 1986 год, пресс-хата и предсмертное обещание Лорда: «Вы все трупы. И смерть ваша будет страшна. Попомните мои слова, суки!» По слухам, все тогдашние прессовщики закончили свои дни быстро и мучительно. Все, кроме Лимона, выжившего под нарами в ментовской камере в качестве петуха Однако-Ляльки. Внезапно Лимонов-Задворенко затрясся словно в лихорадке. Михаилу почудилось, будто на мертвом лице журналиста Андрея Воронина проступили черты криминального авторитета Олега Арсеньева. Задворенко потряс головой. Наваждение исчезло, но скверные предчувствия сохранились. Ведь Лорд с «белой вороной» и впрямь очень похожи по характеру, по поведению... Оба предпочли смерть позору. Оба произнесли перед уходом в мир иной аналогичные по смыслу слова. Пророчество Лорда почти исполнилось. Из пятерых ссученных остался жив один Лимон... Пока остался!!! Может, теперь действительно пришел его черед? Михаила захлестнула тошнотворная волна паники. Пресс-секретарь «известного предпринимателя» съежился, как побитая шавка. Окружающие предметы раздвоились и поплыли перед помутившимися газами. В углах, на стенах, под потолком провонявшей потом и кровью камеры пыток начали возникать какие-то кошмарные, кривые рожи угольно-черного цвета. Они мерзко гримасничали, на мгновение исчезали и появлялись вновь. На сей раз в других местах. Подручные заслуженного прессовщика тоже чувствовали себя неуютно. Валентин нервно переминался с ноги на ногу, у Семена вздрагивали плечи. Томительно тянулись минуты...
– Рано журналист в ящик сыграл, – прервал наконец затянувшееся молчание Флярковский. – Задание-то мы фактически не выполнили! Ни компрометирующих материалов, ни подписи под заказанной шефом статьей... Ох и разозлится Семен Афанасьевич!
«Прав красавчик Валя! Прав на тысячу процентов! – по-собачьи лязгнув зубами, подумал Задворенко. – Крымов с меня скальп заживо снимет! В буквальном смысле! С него станется. Во-о-от откуда исходит реальная угроза! Вот, оказывается, что подразумевал Воронин, предрекая мне неминуемую гибель! Однако он просчитался. Да-да, про-счи-тался! Не учел мощи моего интеллекта! У меня есть шанс поправить положение! Надо лишь взять себя в руки и действовать, действовать, действовать!»
– Езжай на квартиру к Воронину, переверни там все вверх дном, хоть из кожи вылези, но добудь собранный им компромат! – более или менее совладав с эмоциями, вслух сказал Флярковскому Михаил. – Если же не справишься... Короче, сам понимаешь! Бе-е-е-е-гом!
Валентина как ветром сдуло.
– А ты, – обернулся к Сиволапову «сверхдоверенное лицо» олигарха, – ты займись трупом. В кислоте гада раствори! Чтоб, блин, следа не осталось!!!
* * *Флярковский возвратился в середине ночи. По самодовольному выражению личика подчиненного Задворенко мгновенно понял: «С добычей». И точно: Валентин горделиво вручил начальнику десяток аудиокассет, запечатанный конверт с аббревиатурой на поверхности «С.А.К.» и, испросив разрешения отдохнуть, с достоинством удалился. Михаил поспешно уединился в кабинете, выборочно прокрутил на магнитофоне некоторые записи, наскоро просмотрел содержащиеся в конверте бумаги и с невероятным облегчением констатировал, что это и есть тотбеспокоивший хозяина компромат! Кстати, взаправду крайне опасный! Спрятав документы с кассетами в сейф, пресс-секретарь с чувством выполненного долга прошел в спальню, запер изнутри дверь и, раздеваясь ко сну, весело прошептал:
– Главное сделано! Компра в кармане. Семен Афанасьевич останется доволен, а статейка... Да шут с ней! Невелика потеря. Скажу: писака слаб здоровьем оказался. Не выдержал, мозгляк, интенсивной физиотерапии. Уж не обессудьте. Полагаю, Крымов не шибко опечалится. Даже напротив! Ведь, как говаривал один из вождей мирового пролетариата, нет человека – нет проблемы[49]. Хе-хе!
Радовался Михаил недолго. Едва щека заслуженного прессовщика коснулась подушки, настойчиво зазвонил телефон. Чертыхнувшись, Задворенко включил потушенный было торшер. Настенные часы показывали шесть утра. «Наверное, хозяин возжелал пораньше узнать результат», – решил Михаил, снял трубку и...
– Приветик, Чукча-Неумытый-Лимон-Однако-Лялька – или как тебя теперь там кличут! – услышал он сиплый, злорадный, смутно знакомый голос. – Нехорошо забывать старых друзей! Ай нехорошо! Забывать старых друзей! Ай нехорошо!
На Михаила словно вылили бочку ледяной воды. Сознание померкло. Тело лихорадочно затряслось. Трусы в одно мгновение насквозь пропитались мочой, а майка – зловонным потом.
– Од-днако к-кто в-вы?! К-кто? Ч-чего х-хо-ти-те?! Ну г-говори-т-те же!!! Г-г-гов-ворите!!! – давясь нервной икотой, проблеял он.
– Узнаешь позже. Я перезвоню! – проскрипел голос. Трубка запищала короткими гудками. С минуту Задворенко беззвучно хлопал побелевшими, пересохшими губами. Затем всех без исключения обитателей особняка разбудил длинный, дикий, режущий уши визг раненой свиньи...
4
Вы, наверное, удивитесь, но могущественного пресс-секретаря олигарха Крымова напугало до истерики ничтожнейшее существо, стоящее (вернее, валяющееся) на низшей ступени современного рыночно-демократического общества, а именно престарелый спившийся бомж по кличке Клоп. Оно, существо то есть, ютилось на городской свалке. Днем рылось в грудах мусора, выискивая объедки, пустую стеклотару, прочий хлам... Вечерами распивало с товарищами по несчастью дешевую «левую» водку, проклинало «буржуев-реформаторов», потом забывалось тяжелым сном в наспех сколоченной из обломков гнилых досок хижине, а утром пробуждалось со стонами, терзаемое кошмарным похмельем и, спотыкаясь, брело к соседям по помойке клянчить глоток одеколона «на лечение».
Правда, данное существо отнюдь не всегда было столь жалким. Вовсе нет! В восьмидесятые годы синюшник Клоп являлся персоной весьма значительной, для кой-кого так просто властителем жизни и смерти! Тогда он работал начальником оперативно-следственной части «крытой» тюрьмы, расположенной в одном из городов европейской части СССР, и звался не Клопом, а майором Афанасьевым Александром Владимировичем... Как ни парадоксально, падение Афанасьева началось с головокружительного карьерного взлета. В начале девяностого года он ушел с «крытки» на повышение, переехал в Москву, получил звание подполковника, солидную должность в центральном аппарате Министерства внутренних дел... При помощи эмвэдэшных коллег Александр Владимирович выгодно поменял провинциальную квартиру на столичную, трудясь на новом месте, строил грандиозные планы на будущее, но... спустя ровно тринадцать месяцев по приезде в Москву сгорел «синим пламенем». Афанасьева взяли с поличным при попытке захапать крупную взятку от... Впрочем, неважно! Того человека давно нет в живых... Шумную историю с грехом пополам замяли, уголовного дела на Александра Владимировича заводить не стали (отечественная милиция традиционно не любит выносить сор из избы), но со службы безжалостно вышибли, предварительно сорвав погоны. По прошествии еще месяца умерла от инфаркта жена. Бывший «кум» незамедлительно запил по-черному. Не с горя. Скорее наоборот, поскольку избавился от ненавистного антиалкогольного контроля «ведьмы чертовой», она же «сучка крашеная» (так обычно именовал благоверную Афанасьев). Постепенно Александр Владимирович пропил мебель, вещи... В общем все! В квартире остались лишь голые стены. А с началом знаменитой жилищной приватизации Афанасьев угодил в цепкие лапы охочих до алкашей риэлторов, потерял и сами стены. С тех пор он переселился на вышеупомянутую свалку, где органично влился в общину бомжей. Новичку с ходу вроде бы наобум прилепили прозвище Клоп (очевидно, бомжи инстинктивно, не отдавая себе отчета, почуяли подлинную внутреннюю сущность Афанасьева)... Клоп тщательно скрывал от окружающих свое «кумовское» прошлое, вполне обоснованно опасаясь жестокой расправы со стороны тех изгоев общества, кто ранее успел побывать в «местах не столь отдаленных». Александр Владимирович представлялся бывшим заключенным, с избытком натерпевшимся от «ментов поганых».
– Все потроха отбили, сучары! Всю жизнь навеки поломали! – хлебнув дрянной сивухи, слезливо жаловался он собутыльникам. – У-у-у, козлы позорные!!! Ненавижу!!!
...Так утекал год за годом. С момента выселения из квартиры Афанасьев ни разу не смотрел телевизора, не читал газет, не слушал радио... Все интересы Клопа сводились к добыче харча (в первую очередь «пол-литра насущного»). Он практически смирился со злодейкой-судьбой и, наверное, тихо-мирно закончил бы жизненный путь на все той же свалке, если бы не одно знаменательное событие, в корне изменившее дальнейшую участь бывшего «кума». Клоп-Афанасьев получил наследство! Умерший от пневмонии сосед по хибаре по прозвищу Паук (подлинного его имени никто не знал, да оно никого и не интересовало) перед самой кончиной завещал Клопу свое рабочее место. В отличие от рывшегося в отбросах Афанасьева, Паук трудился в несколько более комфортных условиях, а именно просил милостыню у входа в платный общественный туалет неподалеку от одного из московских вокзалов.
– М-ментам д-долю от-стегивай! – хрипя от удушья, напутствовал наследника Паук. – Не з-забудь наладить к-контакт с Витькой Комендантом. Он в с-сортире х-хозяин! В-вечный д-дежурный! С-стучит ментам, а ему п-поддержку д-дают. Не с-сорься с В-витькой, л-лучше п-подружись! А м-место дох-ходное. Н-не пож-жале-ешь!!! Х-р-р-р!!! – Засучив ногами в агонии, Паук испустил дух.
Без проволочек и без лишней помпы мертвеца закопали здесь же, на окраине свалки. Вечером того же дня Клоп отправился вступать в права наследования. Без особых проблем отыскав «доходное место», он спустился вниз, подошел к будке, у турникета в которой сидел влиятельный Витька Комендант, открыл рот, готовясь произнести заранее отрепетированную приветственную речь, и... остолбенел. Перед ним на пластиковом стуле восседал здорово постаревший, абсолютно облысевший, распухший от беспробудного пьянства, облаченный в изжеванный синий халат бывший «хозяин» «крытой» Виктор Степанович Фелицин.
– Здорово, начальник! – оправившись от изумления, вскричал Афанасьев. – Сколько лет, сколько зим!
– Здорово, Сашка! – присмотревшись к грязному оборванному бомжу и опознав в нем своего давнего соратника, обрадовался Фелицин. – Вот так встреча! Это надобно непременно обмыть!