Такой басней стала «Легенда о кресте», необыкновенно популярная в Средние века, о чем можно судить по многочисленным изображениям его основных событий на витражах и фресках.
В одном только Труа в церквах они появляются на окнах Святого Мартина из Виня, Святого Пантелеона, Святой Мадлен и Святого Низира.
Они изображены на фресках вдоль хоров в церкви Святого Креста во Флоренции, принадлежащих кисти Аньоло Гадди. Пьетро делла Франческа также посвятил часть своего таланта истории Креста, создав серию фресок в главной капелле в церкви Святого Франциска в Ареццо. Легенда о Кресте появляется в качестве росписи пределлы среди образцов раннего искусства в Академии изящных искусств в Венеции, а также как сюжет картины Бехама в мюнхенской галерее. Полностью легенда излагается в «Жизни Христа», изданной в Труа в 1517 году, в «Золотой легенде» Якова Ворагинского, в старой голландской работе «История Святого Креста» и во французской рукописи XIII века, хранящейся в Британском музее. Гервазий Тилберийский рассказывает часть ее в своем произведении «Императорские досуги», цитируя Коместора. Также она появляется в «Зерцале историческом» Готфрида Витербосского, в «Хронике» Энгельхуса и в других источниках.
Сама история такова.
Наш прародитель, будучи изгнан из Рая, жил в раскаянии и стремился искупить свой грех молитвами и тяжким трудом. Когда же он состарился и почувствовал приближение смерти, он призвал к себе Сифа и сказал ему: «Пойди, сын мой, к вратам Земного Рая и попроси архангела, который их охраняет, дать мне бальзам, который спасет меня от смерти. Ты легко найдешь дорогу, ибо следы мои опалили землю, когда я покинул Рай. Иди по моим обугленным следам, и они приведут тебя к вратам, откуда я был изгнан». Сиф поспешил в Рай. Земля, где он проходил, была бесплодной, растительность весьма скудной и темной, поверх всего виднелись черные следы ног его отца и матери. Некоторое время спустя он увидел стену, окружающую Рай. Природа вокруг была прекрасна, земля покрыта зеленью и пестрыми цветами. В воздухе разливалась прекрасная музыка. Сиф был ослеплен красотой, окружающей его, и продолжал свой путь, забыв обо всем. Внезапно перед ним промелькнул отвесный всполох огня, подобный извивающейся горящей змее. Это был огненный меч в руках херувима, охраняющего врата Рая. Когда Сиф приблизился, он увидел, что крылья ангела закрывают ворота. Он простерся ниц перед херувимом, не в силах произнести ни слова. Но ангел прочел в его душе лучше, чем смертный может прочесть в книге, то, что там было запечатлено, и сказал: «Время прощения еще не пришло. Четыре тысячи лет должно миновать, прежде чем Спаситель откроет ворота для Адама, закрытые из-за его неповиновения. Но в качестве символа будущего прощения дерево, на котором искупление должно свершиться, будет расти на могиле твоего отца. Смотри, что он утратил благодаря своему непослушанию!»
С этими словами ангел распахнул огромные врата из огня и золота, и Сиф заглянул внутрь.
Он увидел в центре сада источник, прозрачный, словно хрусталь, и искрящийся, подобно серебряной пыли, который давал начало четырем потокам. Перед этим источником росло огромное дерево с толстым стволом и большими ветвями, лишенное коры и листвы. Вокруг ствола свернулась ужасная змея, которая выжигала кору и пожирала листву. Внизу был обрыв. Сиф увидел, что корни дерева простираются в Аду. Там находился Каин, старающийся ухватиться за них и подняться в Рай, но они опутывали братоубийцу, подобно нитям паутины, удушающей муху, и пронзали плоть Каина, как если бы они были живыми созданиями.
Охваченный ужасом от этого страшного зрелища, Сиф поднял глаза к верхушке дерева. Там все было иначе. Ветви дерева достигали небес, их покрывали листья, цветы и фрукты. Но самым чудесным плодом было малое дитя, прекрасное, словно солнце. Казалось, оно слушает воркование семи белоснежных голубок, круживших над его головой. Женщина, которая была прелестней луны, держала его на руках.
Затем херувим закрыл ворота и сказал: «Я дам тебе три семени этого дерева. Когда Адам умрет, положи их в рот своему отцу и похорони его».
Сиф взял семена и вернулся к отцу. Адам был рад услышать рассказ своего сына и восхвалил Господа. На третий день после возвращения Сифа он умер. Тогда сын похоронил его в шкурах зверей, которые Бог дал ему, чтобы прикрыться. Местом его захоронения стала Голгофа. Со временем из семян, принесенных из Рая, выросли три дерева. Это были кедр, кипарис и сосна. Они росли с поразительной быстротой, простирая свои ветви вправо и влево. Одну из этих ветвей Моисей использовал, чтобы творить чудеса в Египте, добыть воду из скалы и излечить тех, кого укусили змеи в пустыне.
Спустя какое-то время все три дерева коснулись друг друга и начали соединять и смешивать свою природу в едином стволе. Под этим деревом сидел Давид, когда скорбел о своих грехах.
Во времена Соломона это было самое величественное из деревьев Ливана, оно превосходило все леса царя Хирама, подобно правителю, который превосходит тех, кто склоняется у его ног. Когда сын Давида возводил свой дворец, он срубил это дерево, чтобы превратить его в главную колонну, поддерживающую крышу. Но его постигла неудача. Колонну нельзя было использовать для этой цели:
то она была слишком длинной, а то – слишком короткой. Удивленный этим, Соломон сделал стены своего дворца ниже, чтобы колонна подошла, но она сразу же начала расти и пробила крышу, подобно стреле, пронзающей холст, или птице, вырвавшейся на свободу.
Соломон, разгневавшись, бросил дерево над Кедроном, чтобы все могли ходить по нему, когда пересекают поток.
Там царица Савская и обнаружила его. Узнав о его качествах, она повелела поднять дерево. Соломон приказал закопать его. Спустя какое-то время царь выкопал на этом месте пруд – Вифезду, который тут же приобрел чудесное свойство исцелять больных. Вода приобрела свои качества от дерева, лежащего под ней.
Когда приблизилось время распятия Христа, это дерево показалось на поверхности, и его вытащили из воды. Палачи искали подходящее дерево, чтобы сделать из него крест. Они нашли его и изготовили из него орудие казни Спасителя. После распятия крест был закопан на Голгофе, но его вместе с двумя другими нашла 3 мая 328 года императрица Елена, мать Константина Великого. Тот крест, на котором был распят Христос, смогли отличить от двух других потому, что больная женщина излечилась, прикоснувшись к нему. Это же деяние, однако, было приписано в сирийской рукописи, хранящейся в Британском музее и датирующейся, несомненно, V веком, жене императора Клавдия, Протонисе. Царь Персии Хосров увез крест после разграбления Иерусалима, однако Ираклий, победивший в битве 14 сентября 615 года, вернул его. Этот день теперь почитается как праздник Воздвижения Креста.
Такова Легенда о Кресте – одна из самых замечательных фантазий Средневековья. Она основывается, хоть и бессознательно, на том факте, что крест был священным символом задолго до того, как на нем принял смерть Христос.
И как же объяснить это?
Как мне кажется, достаточно легко принять тот факт, что вера в крест входила в изначальную религию, следы которой существуют во всем мире у всех народов, которая научила людей верить в Троицу, в борьбу на небесах, в Рай, из которого человек был изгнан, в потоп и Вавилонскую башню, в Пресвятую Деву, которая зачнет и родит сына, в то, что голова дракона будет пробита и что через пролитие крови придет спасение. Использование креста как символа жизни и возрождения посредством воды широко распространено в мире, как и вера в Ноев ковчег. Возможно, тень креста распространяется гораздо дальше во тьму веков и охватывает больше стран, чем мы осознаем.
И это больше чем совпадение, что Осирис посредством креста должен дать вечную жизнь праведникам, что крестом Тор должен пробить голову огромному змею и вернуть жизнь тем, кто умер, что матери из племени муиска кладут своих детей под знак креста, веря, что это охранит их от злых духов и что этот символ древние люди Северной Италии использовали для защиты, хороня своих усопших.[73]
Глава 16
Шамир
Позволю себе напомнить вам, что Господь, дав Моисею десять заповедей на горе Синай, повелел тому воздвигнуть Ему жертвенник: «Если же будешь делать Мне жертвенник из камней, то не сооружай его из тесаных, ибо, как скоро наложишь на них тесло твое, то осквернишь их»[74]. И затем снова: «И устрой там жертвенник Господу Богу твоему, жертвенник из камней, не поднимая на них железа»[75]. Такой жертвенник построил Иисус Навин, перейдя через Иордан («…жертвенник из камней цельных, на которые не поднимали железа»).[76]
Когда царь Соломон возводил свой знаменитый храм, «…на строение употребляемы были обтесанные камни; ни молота, ни тесла, ни всякого другого железного орудия не было слышно в храме при строении его»[77]. Причина, по которой запрещалось использование железных орудий, в Мишне объясняется так: железо укорачивает жизнь, жертвенник же призван продлевать ее[78]. По словам Плиния, железо – металл, который люди используют в войне; с помощью железа мы делаем все самое хорошее и одновременно все самое плохое: возделываем пашню, строим жилище, обтесываем камень, но вместе с тем творим кровопролитие, раздоры, грабежи. Жертвенник являлся символом мира, заключенного между Богом и человеком, и потому при возведении его не позволялось пользоваться железом, которое служит войне. Эту идею Соломон перенес на строительство целого храма. В Библии не говорится, что железные орудия не применялись для обтесывания камней; сказано только, что при сооружении храма их не было слышно.
Этот храм символизировал торжество Церкви на небесах. Предварительно подготовленные камни бесшумно укладывались в ряды, и так, камень за камнем, рос храм Господень.
Нигде в Священном Писании не подразумевается, что в подобном возведении храма из камней, обтесанных в отдаленных каменоломнях, было задействовано какое-либо чудо. Ни в Первой, ни во Второй книге Паралипоменон также нет ничего о чудесах, сопровождавших этот процесс.
В «Септуагинте» это описывается следующим образом: ό οίκος λίθοις ἀκροτόμοις ἀργοϊς ᾠκοδομήθη. Слово ἀκρόοτομος в LXX употребляется трижды, для понятия которое означает «грубый, необработанный камень». В том месте во Второзаконии, где сказано: «…который источил для тебя источник воды из скалы гранитной»[79], – LXX использует ἀκρόοτομος. Там, где в Книге псалмов говорится: «Превращающего скалу в озеро воды…»[80] – употребляется ἀκρότομος, так же как и в Книге Иова: «На гранит налагает он руку свою, с корнем опрокидывает горы»[81]. В Книге премудрости Соломона сказано: «…дана им была вода из утесистой скалы»[82] (ἐκ πέτρας ἀκροτόμου), – что тождественно «твердому камню» (λίθος σκληρός). В Книге премудрости Иисуса, сына Сирахова о Езекии говорится, что он «пробил железом скалу»[83] (ὤρυξε σιδήρο ἀκρότομον).
Λίθος ἀκρότομος, таким образом, означает необработанный камень, обладающий естественными неровностями, то есть неотесанный. Поэтому Суда использует выражение σκληρὰ καί ἄτμητος, а Феодотион называет острый камень, с помощью которого Сепфора совершила обрезание своего сына, ἀκρότομος. В LXX ἀργοϊς означает также камень в его природном состоянии. Так, Павсаний говорит о золотых и серебряных самородках как о ἄργυρος καί χρυσὸς ἀργός. Тогда получается, что LXX, сообщая, будто храм строился из ἀκροτόμοις ἀργοϊς, подразумевает на самом деле, что эти камни вообще не были обработаны и находились в своем природном состоянии, а мастерство Соломона заключалось в том, чтобы соединить в одно целое валуны, которых никогда не касались инструменты. Такого же мнения придерживается и Иосиф Флавий, по словам которого «весь храм целиком собран был с большим искусством из необработанных камней, ἐκ λίθων ἀκροτόμων, идеально пригнанных друг к другу без видимого участия молота или иного строительного инструмента. Строители обошлись без них, и подгонка, судя по всему, производилась не с помощью какого-либо механического воздействия, а с учетом естественной формы камня». В этом и состояло величайшее искусство: бесформенные глыбы были настолько ловко подобраны друг к другу, что создавалось впечатление, будто их специально вытесали для этого. Прокопий Кесарийский тоже свидетельствует, что храм был возведен из необработанных валунов, поскольку Господь запретил налагать на них железные орудия, но тем не менее все вместе они смотрелись как единое целое. Эти отрывки как бы предполагают, что в строительстве храма, при котором не было задействовано никаких сверхъестественных сил, все же есть некие признаки чудесного. Но легенда на этом не заканчивается. После переселения евреев в Вавилон в их мифологию влилось огромное количество иранских и халдейских мифов.
С именем Соломона оказались связаны легенды, ранее рассказываемые о Дшемшиде и других персидских героях. Евреи стали считать их своим собственным наследием. Было явно недостаточно того, что Соломон просто искуснейшим образом подогнал друг к другу неотесанные валуны; нет, их обработали при помощи каких-то магических средств, не прибегая к орудиям из железа.
Легенда рассказывает, что, когда Соломон пытался решить, как построить храм, не прикасаясь к камням никакими железными инструментами, мудрецы указали ему на драгоценные камни на нагрудных знаках первосвященников. Эти камни были огранены и отшлифованы неким инструментом, еще более твердым, чем они сами. Шамир – так он назывался. Шамир был способен разрезать то, что не поддавалось никакому железу. Тогда Соломон вызвал духов и стал расспрашивать их, где же можно разыскать этот чудесный инструмент. Духи открыли ему, что шамир – это червь. Размером он не больше ячменного зернышка, но обладает такой силой, что перед ним не устоит даже самый твердый кремень. Духи посоветовали ему обратиться к Асмодею, царю демонов, – он больше знает об этом. Соломон спросил, как ему найти Асмодея, и духи рассказали, что далеко-далеко, на горе, Асмодей выкопал себе огромный колодец, из которого он каждый день пьет. Соломон призвал своего слугу Бенайю и вручил ему цепь, на которой было написано волшебное слово «шем аммефораш» («овечья шерсть и бурдюк вина»). Бенайя отправился к колодцу Асмодея, проделал к нему подкоп и, выпустив из него всю воду сквозь маленькую дырочку, заткнул ее овечьей шерстью. После этого он наполнил колодец вином. Злой дух, прилетев, по своему обыкновению, к колодцу, почувствовал запах вина. Заподозрив какую-то ловушку, он поначалу не стал пить и ушел, однако вскоре жажда вынудила его все же выпить вина. Когда он опьянел, Бенайя сковал его цепью и поспешил к Соломону. Нельзя сказать, что это удалось ему с легкостью – Асмодей бился и вырывался, сокрушая дома и деревья. Одна бедная вдова, возле дома которой они оказались, стала умолять Асмодея пощадить ее лачугу и не разрушать ее. Тот, пожалев вдову, повернул было в сторону, но так неудачно, что сломал ногу. «Истинно говорят, мягкий язык переламывает кость»[84], – произнес демон, и с тех пор он известен как хромой бес. Тем не менее, будучи доставлен к Соломону, Асмодей стал вести себя более прилично. Он поведал царю, что шамир принадлежит Князю Моря, и тот не доверяет волшебного червя никому, кроме куропатки, что поклялась ему в верности. Куропатка приносит шамира на вершины гор, раскалывает их и опускает туда семена, чтобы они проросли, и голые скалы покрылись зеленью. Поэтому эту птицу называют Наггар Тура («разрезающая горы»). Если Соломон желает добыть червя, то ему надлежит найти гнездо куропатки и накрыть его сверху стеклянным блюдом, чтобы она не могла добраться до своих птенцов. Она должна будет прибегнуть к помощи шамира, чтобы разрезать стекло, и волшебного червя можно будет у нее отнять.
И вот Бенайя, сын Иодая, отыскал гнездо птицы и прикрыл его куском стекла. Когда куропатка прилетела и не смогла дотянуться до своих птенцов, она принесла шамира и приложила его к стеклу. Тут Бенайя страшно закричал, куропатка, испугавшись, выронила червя и унеслась прочь. Так Бенайя завладел драгоценным шамиром и принес его Соломону. А куропатка, мучимая совестью за то, что она нарушила клятву, данную Князю Моря, убила себя.
Согласно другой версии, Соломон пошел к своему колодцу и, разыскав там демона Сакара, хитростью поймал его и сковал цепью. Когда царь прикоснулся к цепи своим перстнем, Сакар испустил крик такой пронзительный, что содрогнулась земля.
«Не бойся, – произнес Соломон. – Я верну тебе свободу, если ты скажешь мне, как безо всякого шума разрезать камни и металлы».
«Этого я не знаю, – ответил джинн, – но ворон может дать тебе ответ. Накрой гнездо ворона хрустальным блюдом, и увидишь, как птица разобьет его».
Царь так и поступил и увидел, что ворон принес в клюве камень, который расколол хрусталь. «Что это за камень?»– спросил Соломон у ворона.
«Это камень Самур, – сказал ворон. – Он из пустыни, что далеко к востоку отсюда». Тогда царь послал нескольких великанов вслед за вороном в ту пустыню и получил столько камней, сколько ему требовалось.
Согласно третьей версии, шамиром назывался Камень Мудрости, а птицей, владевшей им, был орел.
Раздобыв этот шамир, Соломон обтесал камни для своего храма.
Раввинская фантазия создала и другие мифы об этой мистической силе, заключенной в черве или в камне. Во второй день творения был создан колодец, у которого Иаков встретил Ревекку, манна, которой питался народ Израилев в пустыне, волшебный посох Моисея, говорящая Валаамова ослица и шамир, тот не-железный инструмент, с помощью которого Соломон должен был построить Дом Божий. В ранних раввинских сказках шамир не является червем. В трактате Сота впервые появляются некие намеки на то, что шамир – это нечто большее, чем камень; там он называется «созданием»
«Наши ребе учат нас, что шамир – это некое создание величиной с ячменное зернышко, созданное в один из шести дней творения, и ничто не может устоять перед ним. Как его хранят? Его заворачивают в шерсть и помещают в свинцовый сосуд, наполненный каким-либо мелким зерном, вроде ячменя». После того как храм был построен, шамир исчез.
Легенда перешла к грекам. Элиан рассказывает об удоде, который свил гнездо в трещине одной старой стены.
Хозяин заделал эту трещину. Удод, обнаружив, что не может подобраться к своим птенцам, улетел на поиски растения лба. Принеся его, он приложил его к замазанной трещине, и та тотчас раскололась вновь, и удод проник внутрь. Затем птица улетела за пищей, и хозяин опять произвел починку стены. И снова удод устранил возникшее препятствие с помощью того же средства. То же самое повторилось и в третий раз. Плиний в этой сказке заменяет удода на дятла. По его словам, дятел растит свое потомство в дупле дерева; если вход в него чем-нибудь плотно заткнуть, дятел найдет способ открыть его.