Они сидели молча. Мне почему-то показалось, что, не будь тут меня, то они всё ра-вно молчали бы. Сидели и глядели в костёр, над которым урчал мой котелок с гречневой кашей с говядиной, один из их котелков - с гороховым супом с копчёностями, другой - с чаем.
Я тоже смотрел в огонь, не пытаясь завести разговор. Зачем? Если захочется, то расскажут сами... Когда же я поднял глаза от огня, то понял, что стемнело окончате-льно. Разве что на западе упорно горела узкая алая ниточка.
- Готово, - заявил я, ловко и быстро снимая котелки и расставляя их в траве. - Пусть остынет... Жрать хотите?
- Очень, - признался "Саша".
- Значит, ещё потерпите... - я посмотрел вокруг. - Сейчас роса ляжет. Хороший день будет завтра.
"Паша" молча поднялся и, подойдя к палатке, взял свою сумку. Хотел переставить её под откинутый полог у входа, но потом шагнул с ней обратно к костру.
И споткнулся о растяжку.
Удержал равновесие, но сумка хлопнулась на бок. И из неё как-то плавно, скользя-ще, лентой выпали затянутые в банковские упаковки пачки. Не зелёные долларовые. И не унылые рублёвые. Радужные упаковки "еврейских денег". Сумка была набита ими.
"Саша" охнул. Это был единственный звук. "Паша" молча и быстро сел на корто-чки, глядя на меня потемневшими глазами, на ощупь стал сгребать пачки обратно в сум-ку. Вжикнул молнией. Вернулся к костру и сел, отодвинув сумку за спину.
Всё это время я оставался абсолютно неподвижен.Потом протянул руку, поправил дровишки. Мальчишки смотрели на меня через огонь. Пламя плясало на их окаменевших лицах. Сейчас им могло придти в голову, что угодно, поэтому я был настороже, тем бо-лее, что в руке у "Саши" оказался нож, а он явно с ним умел обращаться. Но именно "Са-ша" убрал его в чехол и молча посмотрел на "Пашу". Тот кивнул: - Давай. Чего теперь...
- Ладно... - "Саша" передёрнул плечами и снова посмотрел на меня. - Вы, конечно, мо-жете нас убить и забрать деньги. Там пять миллионов евро. И ценные бумаги на предъя-вителя - ещё на восемь миллионов. Я честно... Вы говорили, что не убьёте, но это огром-ные деньги, за них почти любой пойдёт на преступление. И они не фальшивые. Но это не наши деньги. Мы их не украли, мы их просто... должны донести.
Кажется, они ожидали вопросов. Но я молчал, играл веточкой. И "Саша" продол-жал, набрав в грудь воздуху:
- Мы не "Саша" и "Паша", конечно. Меня зовут Валька Каховский, а его, - кивок в сто-рону приятеля, - Витька Палеев. Это настоящие имена и фамилии.
- Я Леший, - сказал я, бросая веточку в огонь. - Дойдём до лесничества - может быть, скажу вам имя. Но прозвище тоже... настоящее.
- Ты начнёшь? - спросил Валька. Витька помотал головой и как-то съёжился. - Ладно, - повторил Валька. - Понимаете, ему... ну, трудно вспоминать. Поэтому я первый буду рассказывать. Про всё. А он пока... соберётся, что ли...
И я устроился удобнее, давая понять, что готов слушать сколь угодно долго.
____________________________________________________________________________________________________________________
1. Мальчишка называет группы национал-патриотического направления, играющие т.н. "White Power-рок".
7.
ЖИЗНЬ ПЕРВАЯ.
УЧИТЕЛЬ ФЕХТОВАНИЯ
Мальчик, дальше!
Здесь не встретишь ни признанья, ни сокровищ!
Но я вижу - ты смеёшься, эти взгляды - два луча...
Что ж, владей волшебной скрипкой,
Загляни в глаза чудовищ...
Н. Гумилёв
1.
Под дворовым грибком звякала гитара - монотонно и лениво, под стать городско-му летнему вечеру, уже плавно переходящему в ночь. Разбрелись по домам мамаши с дет-ками несознательного возраста, отгуляли своё собачники, вернулись с работы обитате-ли квартир-коммуналок - и ещё не расселённых, набитых полудюжиной семей каждая, и выкупленных бизнесменами и чиновниками, а потом возвращённых в своё прежнее доре-волюционное состояние - состояние роскошных палат. Дремали у подъездов и в разнока-либерных гаражах, сменивших когда-то стоявшую во дворе хоккейную коробку, машины - отечественные и иномарки, в трогательном братстве, колесо к колесу. Одиноко горели несколько уцелевших фонарей. Короче говоря, наступили те часы, которые отлично опра-вдывают старую, ещё советскую пословицу: "Темнота - друг молодёжи."
Уединившаяся под грибком компания была такой же разношёрстной, как и обита-тели самого дома. Среди дюжины мальчишек и девчонок были и те, у кого часы на запя-стье стоили пятьдесят евро - и те, у кого вся одежда стоила едва ли не столько же. Иногда это служило причиной для мелких и крупных конфликтов, в которые часто ока-зывались вовлечены родители. Но сейчас - не то. Вечер был слишком тёплым и тихим, даже петь в общем-то оказалось лень, и гитарист просто щипал струны. По кругу гу-ляли три бутылки пива, из них прихлёбывали по очереди, причём едва ли не у половины в этот момент на лицах проступало отвращение. Пиво было горьким и противным, но пить его - значило быть в образе крутого, в образе своего, а что ещё нужно от жизни? Отвращение пряталось, и малолетние дурачки (среди которых были и школьные отлич-ники, и ребята, всерьёз увлекавшиеся спортом - умнее это не делало ни первых, ни вто-рых!) степенно кивали, передавая коричневые пузырьки дальше и с неприязнью ожидая, когда же они вернутся.
Впрочем, кое-кто прихлёбывал пиво со вкусом, лихо, давно привыкнув к этой бурой жиже, на которую переводят лучший русский хлеб сомнительные заводики, работающие по загадочным "иностранным технологиям". Среди таких дегустаторов был и специаль-но приглашённый гость - парень из частного сектора, о котором остальные знали толь-ко, что его зовут Борян (от Борьки) и что он - с одной из здешних девчонок, Лизи (Лиз-кой). Судя по всему, Боряну здесь нравилось. Пиво поставил он и несколько раз порывался начать разговор на какую-то мелокоуголовную тему. В другой раз его бы, может, и под-держали (в милиции никто из присутствующих не был ни разу, и подобный разговор то-же казался им "мужским"), но сейчас настроение не соответствовало, и Борян посте-пенно увял. Но по сторонам по-прежнему смотрел благожелательно - видимо, погода и на него оказала умиротворяющее действие.
Однако, в какой-то момент его умиротворение схлынуло. Борян подался чуть впе-рёд всем корпусом, поморгал и спросил с искренним удивлением:
- Это что за чудо?
Все - несколько заторможено - оглянулись посмотреть на "чудо". Оно как раз поя-вилось в свете очередного фонаря на другой стороне двора - и пересекало чахлый садик по прямой, направляясь к одному из подъездов.
Вообще-то ничего особо чудесного тут не было. Мягко ступая спортивными туф-лями по траве и покачивая небольшим кейсом в правой руке, к компании приближался та-
8.
кой же, как они сами, мальчишка, одетый очень по-взрослому и солидно: в серую тройку. Такие костюмы, чего греха таить, носили многие из присутствующих, но, как правило, на разных обедах и вечерах, а в обычное время искренне не могли их терпеть. А этот парень был явно доволен жизнью здесь и сейчас - он шёл и улыбался. Да и в остальном выглядел совершенно обычно - худощавый, высокий, с очень правильным лицом. Необычной дета-лью были длинные светло-русые волосы, но в конце концов в наши дни можно видеть и ку-да более странные вещи...
Мальчишка прошёл мимо компании, кивнув и отчётливо сказав: "Добрый вечер." Борян впал в столбняк. Но остальные сидящие под грибком вполне приветливо ответили на эти странные слова, а девчонки украдкой завздыхали и запереглядывались. Мальчишка в костюме удалялся к дому походкой принца, но у подъезда остановился и, достав из-под пиджака мобильник, с кем-то неслышно заговорил.
Обнаружив, что Лизи тоже смотрит вслед этому чуду, Борян вскипел. Пора было начинать толковище. Чувство мужской гордости, разбавленное пивом и попранное ви-дом незнакомца, взывали к мести здесь и сейчас.
Борян не знал бессмертных слов Высоцкого: "Неудобно сразу драться - наш мужик так не привык." Но следовал этому правилу интуитивно-генетически. Поэтому он воз-высил мужественный голос:
- Это что за педик?
Мальчишка услышал, не мог не услышать, но даже не повернулся. Это подбодрило Боряна. Удивило его другое: на него посмотрели не то что с удивлением,но как-то стран-но соседи по беседке. Кто-то пояснил:
- Валька это. Валька Каховский из пятой.
- Ах, Валька! - Борян нехорошо обрадовался. - Ну, пойду его на свидание приглашу.
И он стал выбираться из беседки, разминая кулаки.
- Э, кончай, - сказал другой голос. - Не надо. Наскребёшь на свой лысый череп.
- У него чё, папик крутой? Или... - Борька хохотнул и сострил, - ...старший дрю-южо-ок?
- Папик, - пояснила ему одна из девчонок, - у него и правда крут. Но тут не в папике заморочка. Он тебя сам...
Впрочем, Борян этого уже не слышал. Он двигался к Вальке Каховскому, который как раз убрал мобильник и улыбнулся каким-то своим мыслям. Когда Борька положил ла-пу на плечо пиджака, Валька обернулся с лёгким недоумением:
- Да?
- Слышь, ты, дятел, - начал Борька испытанную процедуру наезда, - ты мне на ногу на-ступил. Чё, по ногам, как по бульвару?
- Извини, я не заметил, - голос Вальки был ровным, без малейших признаков страха, гне-ва, волнения или заискиванья. Смотрел он уже немного недоумённо. Борян обрадовался:
- А, не заметил? А чего не заметил, ты чего, в глазки долбишься? Или я для тебя типа это - микроб? Короче, ты попал. Сейчас мне будешь кроссы чистить. Языком. Начинай, ну? - и Борян сделал быструю и довольно ловкую попытку схватить мальчишку за запяс-тье, чтобы заставить его согнуться лицом в землю. Для этого он убрал руку с плеча Ва-льки - на какую-то секунду.
То, что произошло с ним дальше, Борян потом очень не любил вспоминать. Это бы-ло непонятно. Не больно, а именно - непонятно. Больно ему делали не раз, боль бы он вы-терпел. А тут... страшновато было, что так его "сделал" длинноволосый мальчишка с глупым именем и странными привычками.
Не сходя с места, Валька каким-то диким образом перегнулся всем телом - без вы-криков или экзотических ката-таолу(1.). Его рука - левая - оперлась в песок, правая - с ди-пломатом - закрыла пах, а правая нога - носком врезалась Боряну под правое ухо.
___________________________________________________________________________________________________________________
1. Название формальных упражнений (без партнёра) в японских и китайских "боевых искусствах".
9.
- Ай! - тоненько успел сказать Борян - и рухнул на асфальт без малейших признаков со-знания.
- Извини ещё раз, - сказал Валька. Вздохнул, сделал странный изящный жест правой ру-кой.
И, набрав код, вошёл в подъезд.
2.
Принято думать, что дети "новорусских" никуда не высовываются без охраны.
В отношении Вальки Каховского это было неверно. И не то чтобы у его отца не имелось нужных людей - просто ни в городе, ни в области не нашлось бы никого, кто соз-нательно посмел причинить хоть малейший вред сыну Сергея Каховского, одного из соз-дателей и владельцев "группы "РУС - HOLD & HOME" ", чей строительный (и не толь-ко) бизнес охватывал почти весь Юго-Запад. Все знали, что за люди создавали эту группу и какими методами они пользовались при этом.
Принято думать так же, что все "новорусские" живут в роскошных особняках за высокими заборами.
Опять-таки в отношении семьи Каховских это было неверно. Они занимали двух-этажную (впрочем - собранную из четырёх обычных) квартиру всё в том же доме, где когда-то Сергей Каховский жил с родителями,и не помышляя о карьере бизнесмена, "вла-дельца заводов, газет, пароходов", как он шутил. Пароходов, правда, не наблюдалось, но заводов имелось аж три, и газета тоже была. Кстати, особняк в общем-то был - дача за городом, вполне соответствовавшая классическим представлениям о "новорусских". Но Каховские наезжали туда нечасто. Главе семьи не позволяли дела,Ирине - матери Ва-льки - тоже, а сам Валька не очень-то любил этот особняк. Кроме того, дел хватало и у него.
Принято думать ещё, что жизнь в "новорусских" семьях - это вечное непонимание отцов и детей, взаимная нехватка времени и всё такое прочее.
Но и это не касалось семьи Каховских...
...Размешивая ложечкой сахар в какао, Валька не без опаски прислушивался к тому, как отец подбирается к наиболее скользкой части разговора. При этом Валька делал вид, что всецело поглощён бокалом.
- И тогда он мне говорит, - Каховский-старший закинул ногу на ногу и прикурил, держа спичку внутрь кулака. Жена немедленно конфисковала сигарету и отправила в пачку, ми-моходом затушив. - Хм... Ну так вот, тогда он мне говорит: "И, между прочим, Вален-тин тоже отсутствовал на этом занятии." Я так удивился... Валентин, что ты на это скажешь?
- Дождик будет... - задумчиво произнёс Валька, глядя за окно. - Интересно, гроза уже, или ещё рано? Ма, у кого сказано про грозу в начале мая?
- Кхгм... - кашлянул Каховский-старший. Валентин сделал большие глаза и посмотрел на отца изумлённо:
- Папа?.. Извини, я задумался.
- И правильно сделал, - одобрительно кивнул отец. - До меня дошли слухи, что ты уже два месяца не посещаешь элективный курс по изобразительному искусству. Как это по-нимать, наследник?
- Но папа, - Валька захлопал ресницами, - это просто ошибка. Дело в том - ты же ви-дел нашу аудиторию? - что там есть колонна... большая такая колонна, на ней ещё на-писано повыше "Серый+Ирок=LOVE"... так вот я просто сижу за этой колонной, и...
- Мой юный друг, - угрожающе сказал отец, - я великолепно знаю эту колонну. И по сло-вам Якова Марковича, ты одиннадцатый, кто за ней сумел разместиться. Это есть про-гресс, так как в дни моего детства она скрывала максимум двоих...
- Мгм, - вмешалась Ирина. Муж грозно посмотрел на неё и воинственно повторил:
10.
- Да, двоих!!! Да и то - если прижаться потеснее...
- Мгм, - повторила жена. Валька с энтузиазмом подхватил:
- Папа, это же очень интересно! И к кому ты там... прижимался?
- Почему ты не был на элективке?! - раненым в подвздошье мамонтом взревел Каховс-кий-старший. Сбавил тон и пожал плечами: - Ты же сам записался, даже настаивал...
Валька вздохнул и опять посмотрел за окно. Чему-то улыбнулся, пожал плечами:
- Настаивал... Пока у нас Игорь Игоревич вёл, я что, разве не ходил? Ходил, и рисовал, потому что было интересно. А сейчас просто скучно.
- Вообще-то Яков Маркович - известный художник, насколько я знаю, - сердито заме-тил отец, наливая себе кофе, который немедленно конфисковала и уничтожила жена. - Мне в этом доме что-нибудь можно?!
- Можно, - с глубокой убеждённостью кивнула Ирина. - Приносить деньги... А что до Якова Марковича - то он художник не только известный, но и независимый - рисует не-зависимо от наличия таланта. Уж я-то в этом разбираюсь. В отличие от тебя.
- Вот-вот, - подхватил Валька обрадовано, - как начал разных Шагалов, Кандинских и Малевичей нам втюхивать...
- Остальные-то сидят - и ничего, - возразил Каховский-старший. Валька нагло заявил:
- У них вкуса нет, а я в маму, меня от этого тошнит. Да и потом - не все сидят, мно-гие тоже бросили.
- Ну и ты бы ушёл, - сердито сказал отец. - Я что - против? Перевёлся бы ещё куда, но скрывать-то зачем?! Всякие разные жи... люди будут мне насчёт сына выговаривать...
- Прости, - искренне сказал Валька, - я честное слово как-то не подумал. Я же не рисо-вать бросил, а просто туда ходить, ну мне и казалось, что всё как надо.
- К Игорю ходил, что ли, домой? - сердито спросил отец. Валька посмотрел на него и отчётливо поправил:
- К Игорю Игоревичу, пап. Ходил. И не я один.
- Твой Игорь И... - начал Каховский-старший, но в этот момент вмешалась жена:
- У Тютчева, - сообщила она.
- Что? - не понял Каховский-старший.
- Про грозу в начале мая сказано у Тютчева, - пояснила ему жена.
- Это заговор, - объявил в пространство глава семьи. - Я голодный и усталый, мне не дают покурить, выпить кофе, и это - заговор... - он тяжело вздохнул и обратился к сы-ну: - Покажи, что нарисовал хоть за это время.
- Ага, сейчас! - Валька вскочил и взбежал по лестнице наверх.
- Ты чего насчёт Игоря? - тихо спросила Ирина. Сергей поморщился:
- Да ну его, дурака... Руки не подаёт, отворачивается... Сколько можно?!
- Он и в школе был принципиальный, ты что, не помнишь? - Ирина поморщилась, но не с неприязнью, а как-то странно.